Великая Депрессия. Эффект бабочки

— Э! — Издали заорал Сашка, завидя у отцовской машины каких-то смуглых людей, — хорош, мужики! Это мой батя, а не таксист!

При виде нас кучка южан ретировалась неторопливо, вразвалочку, презрительно сплёвывая на землю и бормоча что-то явно нелицеприятное в наш адрес. Дядя Ваня только тяжело посмотрел вслед, снимая кастет.

— Развелось тут... — зло сказал он, — привет, Тох! Нормально долетел? Ну и славно...

Не прислушиваясь ко мне, вырулил на трассу, продолжая рассуждать о южанах. Только и слышалось, что заполонили и понаехали.

— Ну да у вас ещё хуже, — уверенно сказал он, — по телевизору показывают, какие там жути творятся!

Вздыхаю, скрывая улыбку. Сушковы почему-то очень ведутся на пропаганду — что старший, что младший. Только если старший смотрит исключительно Киселёва и искренне уверен, что в Европе едва ли не постоянно гей-парады проходят и мигранты немок скопом насилуют, то у Сашки ситуация с обратным знаком.

— У нас остановишься, — уверенно приказал дядя Ваня, — всё не в гостиницах жить! Знаю я эти гостиницы! Цены ломовые, а сервис поганенький.

Снова вздыхаю, родственник искренне уверен, что стоящий в зале промятый диван в качестве кровати много лучше койки в хостеле. И мыться из ковшика — самое то, у них сейчас как раз сезон отключения горячей воды... Зато по-домашнему, с роднёй!

Неудобства это в общем-то мелкие, несколько дней можно потерпеть неудобную ночёвку и вечные разглагольствования Сушковых на тему Европу. Один с апломбом о гей-парадах, второй о путешествующих по миру европейских пенсионерах. Родня всё-таки...

— ... ну ещё блинчик! Так мало съел!

— Не могу, тёть Марин, тороплюсь! — Выскакиваю за дверь толком не обувшись и обуваюсь уже там, прыгая на одной ноге.

Сашка выходит, посмеиваясь, южное хлебосольство матери, уроженки одной из станиц Краснодарского края, переходит порой все границы. Она искренне уверена, что я там в Европах одними полуфабриками питаюсь да дрянью пластмассовой, и полное впечатление — хочет меня накормить за все годы недоедания.

Сашка пока ещё не расплылся, но животик намечается солидный. В мать пошёл.

Да и тётя Марина... помню её ещё тонкой и звонкой, реально красивой ведь женщиной была. Не модель, но на фотомодель вполне тянула, только б ноги чуть длинней. Лицо сердечком, удивительно чистая и гладкая кожа, зелёные глазищи и медно-рыжие волосы.

А сейчас? Жопа и отсутствие талии — ладно, кому что нравится. Но вот лицо... точёное сердечко осталось, только вот к нему щёки приделали. Смотрятся они как-то отдельно и необыкновенно карикатурно, неприлично даже — будто человеческое лицо из задницы выбирается.

Впрочем, не осуждаю, это их жизнь. Дядя Ваня и на улицах взглядами провожает таких разъевшихся, что на их фоне его супруга прямо-таки фитоняшка! Да и вес свой она носит легко, не жалуясь ни на сердце, ни на суставы.

— Ну что, по местам боевой славы? — Громко интересуется Сашка, тяжело отдуваясь у подъезда.

— Спортом пора снова заниматься, — тыкаю его в надувшееся после сытного обеда брюхо.

— Некогда, — кисло ответил кузен, лениво отмахиваясь, — знаешь, сколько времени КВН занимает? А я ведь ещё учусь сам. Ну... по своей специальности, как экономист. Всякие там этнографии как КВНщик, оценки ставят, а сам даже на лекциях не бываю. Ха! Даже преподов некоторых не знаю, как зовут!

— Хоть пробежки, — говорю уже мягче, — КМС ведь по дзюдо, и куда всё ушло!?

— Пробежался тут, — хмыкнул Сашка, наклоняя голову и показывая шрам на затылке, — видишь? Аккурат на второй раз и подловили. В полиции даже заявление брать не хотели — дескать, а не сам ли ты поскользнулся?!

Открываю было рот... и тут же закрываю его. О полиции российской и немецкой я знаю много, но знания эти несколько специфичны, объясняться никакого желания.

Потусовались с Сашкой, но через пару дней он уехал на сборы... или как там у КВНщиков?

Ашот изменился мало, разве что чуть постарел, да ещё больше раздался вширь. Кафе его на старом месте, что для Москвы кажется удивительным, особенно при Собянине. Так, слегка разве что облагородилось, да ремонт богатый, по восточному пышный, на грани кича и безвкусицы.

Слегка прикрыв глаза, наблюдаю за владельцем заведения, вспоминая досье.

Пятьдесят восемь лет, вдовец, шестеро детей, четырнадцать внуков. Официально — владелец кафе, неофициально один из авторитетных людей армянской общины Москвы. Не законник, а посредник и иногда решала.

— Ашот-джан, — окликаю армянина, проходящего мимо столика, — барев дзес , дорогой!

— Барев дзес, — поворачивается тот, улыбаясь. Глаза настороженные, внимательно шарят по моему лицу.

— Антон-джан, дорогой! — Узнал наконец меня, — сколько лет, сколько зим! Какой большой стал, настоящий мужчина! Где пропадал, дорогой!? Старый Ашот волновался за тебя.

— Какой же вы старый, дядя Ашот? — смеюсь я, выдернутый из-за стола и прижатый к жирной груди крепкими руками, — вы же армянин, долгожитель по определению! Что такое пятьдесят восемь лет для вас? Фу... дым! Дунул и нет! Так, юность только-только кончилась!

Смеётся, выпуская наконец из объятий.

— Сам-то где, дорогой? — Голос полон искреннего участия и радости встречи.

— В Германию уехал, — не думаю скрывать, — и вовремя, сами знаете.

— Да, да, — кивает тот головой печально, — нехорошо тогда с мальчиками... Но что говорить, муслимы все такие!

— Не все, дядя Ашот, — улыбаюсь.

— Ты ж немец теперь, — смеётся тот заливисто, — вам положено быть толерантными!

— Не без этого, дядя Ашот, не без этого, — смеюсь в ответ.

— Фрунзик! — Орёт владелец заведения, — стол накрывай, еду-вино неси! Гость ко мне пришёл, радость у меня!

Посидели неплохо, перезнакомился с массой родственников Ашота, в основном улыбчивыми крепкими парнями с цепкими взглядами бывалых вояк. Подозреваю, что большая часть если и родственники, то колене этак в двенадцатом... Хотя кто знает, как там у армян? Никогда не интересовался.

— Как там наши в Германии, сталкивался с армянской общиной? — Интересуется один из родичей.

— Сталкивался... — делаю вид, что спохватываюсь, — дядя Ашот, Ваник из Берлина привет вам передаёт. Он сказал, что вы знаете старого хромца.

— Ваник? — Ашот замер на секунду, заледенев глазами, но почти тут же отмер, — а... хромой. Знаю, знаю. Говоришь, привет передаёт? Где познакомились-то?

— Случайно в общем-то. Я русский немец, он русский армянин, земляки практически! Языками зацепились, в свою фирму зовёт.

— В фирму? Тут подумать стоит, — показалось, что в голосе у Ашота мелькнуло предостережение.

* * *

— Неплохо, — отозвался наконец куратор, закрыв компьютер, — очень даже... Криминальное детство и неформальное сотрудничество с полицией может быть полезным. Достаточно грамотная работа для новичка.... Браун!

— Я! — Вскакиваю со стула.

— Принят, — кидает куратор, — Добро пожаловать в БФФ , стажёр!

Сороковая глава

Хью Лонг, губернатор Луизианы и один из самых скандальных политиков США в настоящем времени, давно привлёк моё внимание. Если верить школьным учебникам истории, это беспринципный популист, построивший свою карьеру на демагогии и шантаже. Если верить кинематографу... да тоже самое!

Только вот реальность немного не совпадала с историческими сведениями.

— В самом деле, историю пишут победители, — говорю вслух, откладывая материалы на губернатора в сторону, — какой ужасный человек, право слово! Сторонник прогрессивного налогообложения, при котором бедные не платят налогов вообще, а богатые платят за себя и за бедных. Негодяй! А ещё ведь с корпорациями борется... каков подлец?!

Не в первый раз убеждаюсь, что немецкие учебники истории, составленные под чутким руководством американских кураторов, мягко говоря привирают. То битву при Эль-Аламейне называют важнейшей в истории Второй Мировой, то высадка в Нормандии у них образец военного искусства .

— Популист? Да, но что в этом плохого?! Человек реально занимается делами — строит больницы и школы, борется за права рабочих, помогает фермерам. Ведь именно к такому итогу пришли в конце концов не только в Европе, но и в США после войны...

-Вот оно! — Вскакиваю и начинаю расхаживать по гостиничному номеру, — после войны! План Маршалла ! Когда начали тянуть деньги из Европы и европейских колоний, из Латинской Америки... вот тогда-то и пришлось пойти на смягчение условий в своей стране! Да и деваться особо им было некуда — на фоне Союза, с его благами и растущей экономикой. Растущей быстрее, чем на Западе!

— Но это не значит, что они полюбили или хотя бы простили инициатора. Так... когда его убили? — Роюсь в памяти, вспомнить не получается — вроде бы тридцатые, но когда именно... нет, не помню. — А если поддержать его?

Открываю дешёвый блокнот и начинаю делать пометки За и Против, ставя заодно понятные только мне знаки и слова-якоря. Закупаю такие блокноты десятками, сжигаю потом собственноручно.

— ... называли правым и даже фашистом... ну, ярлык приклеить можно любому, а вот насколько он действительности соответствует, другой вопрос.

Делаю пометку — проверить Лонга на фашистские взгляды, нацизм? Перекликаются идеи с Гитлером, расходятся кардинально? Штрассер? Свой путь?

— ... диктатура? Маловероятно, скорее Гражданская... но что если и диктатура, чем это грозит миру? — Пометочка, — проанализировать диктатуру Лонга.

— ... гражданская? — Откладываю блокнот и задумываюсь всерьёз. Гражданская в США — розовые мечты российских патриотов, Сашкин отец мне все уши прожужжал при встречах.

Патриоты немецкие настроены не столь оптимистично и понимают, что в случае Гражданской в США, достанется прежде всего странам-сателлитам с компрадорскими политиками, подконтрольными Вашингтону. Германия с американскими базами подпадает под это более чем полностью, но и Россия местами очень даже...

— Ладно, в сторонку фантазии... чем будет грозить Европе, а в частности — Германии и Союзу, гражданская война в США в ближайшие годы? Зараза! Если в начале тридцатых, на фоне Депрессии и не пришедшего ещё к власти Адольфа в Германии — один сценарий. По окончанию кризиса, когда у людей появится надежда на лучшее, но Гитлер у власти — другой. Вот же...

Родригес отозвался через неделю, оторвав меня от очередных братских приключений. Как обычно, встретились со всеми средствами предосторожности.

Нужно что-то делать, чтобы исключить в дальнейшем такие встречи. Доверенное лицо какое-то требуется, верный как пёс человек. Причём верный лично мне, а не каким-то идеалам. Поискать кого-то, вроде того пулемётчика? А это мысль...

— В глубинке был, — объяснился Хосе, усаживаясь напротив, — лагеря молодёжные налаживал. Был бы хоть какой-то связной...

— Будет. Что там с лагерями?

— Всё хорошо, — подал плечами анархист, открывая меню, — даже более чем. В нашей среде много таких, кто потерял своё здоровье, но не боевой задор. Бороться активно они не могут физически, а вот передавать свой опыт молодёжи хватит и сил, и энтузиазма. По деньгам...

— Пока хватает? — Перебиваю его, — Ну и славно. Говорил уже, что не надо мне никаких отчётов, говорю ещё раз. Если тебе захочется снять виллу с прислугой — снимай!

— Я не коминтерновец , — брезгливо отозвался испанец, — а если бы мне хотелось жить на вилле с прислугой, не уходил бы из дома. Но я понял твою позицию — дело прежде всего, а как оно будет сделано, тебя не волнует.

— Верно, — улыбаюсь, черпая ложечкой мороженое — по летнему времени встретились в кафе, — ещё одно дело появилось. Хью Лонг, слыхал о таком?

— Как же... убрать нужно? Тип мутный, что-то вроде Муссолини в начале карьеры — вроде как и социалист, но оказавшийся фашистом. Душок от Лонга нехороший.

— Пока нет... но человек интересный и нужно бы за ним присмотреть.

— Внедрить людей в его окружение? — Родригес прикусил костяную ложечку, — Если прямо сейчас, то проблемно — человек не слишком доверчивый.

— Не горит. Сперва в Луизиану вообще, а потом уже подводить к Лонгу. Как сторонников идеи, боевиков, любовниц... всё равно. За полгода-год справишься?

— Вполне, — уверенно подтвердил испанец, — много надо людей?

— Человек двадцать профинансирую, — Хосе присвистнул еле слышно, — считаю его интересным... направлением. Если получится, можно будет расшевелить всю Америку. Ну а нет... тоже расшевелим, просто иначе.

— Интересно, — отмер наконец анархист, — двадцать человек если внедрять, то со всех сторон его охватить можно. Прислуга, охрана, секретариат...

— По возможности со всех сторон и желательно с дубляжом. И... пожалуй, не нужно, чтобы они знали друг о друге. Координатора в сторонке поставь, помощников парочку к нему. И так всё, чтоб никто в лицо других не знал.

— В лицо? С этим сложней, но в принципе решаемо. Но зачем такие сложности?

— Харизматичный мужик, вдруг да кто и купится на речи? Дескать, настоящий социализм ещё когда будет, а идеи Лонга могут улучшить жизнь здесь и сейчас!

— Маловероятно, — хмыкнул Хосе, глядя на меня как на несмышлёныша, — ты просто не знаешь социалистов. Ну да ладно — ты платишь, ты и музыку заказываешь.

— Здесь, — подвигаю ему бумажку с написанными цифрами, — счёт на предъявителя. Пятьдесят тысяч долларов для начала. Операция долгосрочная, так что если понадобится, будет ещё.

Отдав Родиригесу деньги Сталина, распрощался, покинув кафе. Стряхнув возможные хвосты, снял грим в гостиничном номере и ополоснулся под душем. Грим в этом времени не хрена не гипоаллергенный, кожа от него так и зудит. А тут ещё всевозможные накладки на фигуру, сделавшие из меня упитанного крепыша с заметным брюшком и задницей. Классический итальянский типаж солидного мужчины, только что несколько крупнее обычного.

Смыв грим и пот, сделал воду попрохладней и с минуту постоял под ней, чувствуя, как в сток уходит усталость и нервозность.

— Оп-па... — звякнул колокольчик, ниточка от которого вела к двери. Трюк старый, но всё ещё работающий. Оставив воду включённой, моментально вылетел из воды, схватив пистолет.

— Лицо, — пришла умная мысль, — вдруг это горничная? Да и расспросить если придётся...

Взяв носок, одним движением обмотал вокруг головы, защепив сзади прищепкой и чуть морщась от запаха. Собравшись уже было выходить, но что-то меня остановило, и вместо этого распластался на полу в углу, наискосок от входа.

Несколько выстрелов прозвучали приглушённо, прибив дверь в ванную.

— Итальянская сука! Сдохни, тварь! — Влетевший крепыш с Кольтом оказался хорошей мишенью и пуля из моей Беретты с лёгким хлопком прошила ему голову. Не вставая, ящерицей метнулся из ванной, сбивая с ног рослого ашкеназа.

— Не... не надо! Напугано начал шептать он, глядя на меня. Бля... он же не пистолета боится, а голого меня! Что уж там в его детстве, какая травма... хотя я бы тоже испугался, чего уж там.

— Сколько вас?! — Рычу через носок, искажая голос.

— Двое, сеньор... двое нас! Вы не подумайте, мы ничего не имеем против гомосексуалистов, сеньор! Это всё Марк, он приказал!