| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
На этом фоне бандит смотрелся вполне нормально, не замечая того, как постепенно размываются границы нормы.
— Что за шум? — Поинтересовался Максим прохожего.
— Тельмановцы, — ответил пожилой белогвардеец, каменея лицом, — коммуняки местные, суки...
Стоя вместе с бывшим чиновником военного ведомства на тротуаре, Максим смотря на идущих мимо немцев под красным флагом.
Шепот несется по миру
Рабочий, его ты не слышишь?
Зовут на войну командиры.
Рабочий, ты это не слышишь?
Зовет тебя в бой оружейный магнат,
Он прибыли новой будет так рад!
Весь мир призывает магнат на войну,
Стремясь уничтожить Советов Страну!
Рабочий! Крестьянин! Вооружайся!
Оружие в руки бери!
Встреться без страха с фашистской напастью!
Череп зверью проломи!
Бери под контроль ты дома и заводы!
Свергнут пусть будет проклятый кумир!
А на руинах во славу народа
Строй новый социалистический мир!
Вагоны идут ночь за ночью
В Польшу везя пулеметы,
Винтовками вооружая
Китайцев свирепые роты,
Снаряды даруя чехословакам,
Румынам даруя гранаты,
Желая насильем, войною и страхом
Расправиться с красным солдатом!
Рабочий! Крестьянин! Вооружайся!
Оружие в руки бери!
Встреться без страха с фашистской напастью!
Череп зверью проломи!
Бери под контроль ты дома и заводы!
Свергнут пусть будет проклятый кумир!
А на руинах во славу народа
Строй новый социалистический мир!
Рабочий! Не слушай кумира,
Что славит арийскую расу!
Мечтают властители мира
С рабочим расправиться классом!
Хотят они антисоветским походом
Покончить с свободой, борьбой и народом!
Ведут этот бой не евреи и арий!
Война эта против тебя, пролетарий!
Рабочий! Крестьянин! Вооружайся!
Оружие в руки бери!
Встреться без страха с фашистской напастью!
Череп зверью проломи!
Бери под контроль ты дома и заводы!
Свергнут пусть будет проклятый кумир!
А на руинах во славу народа
Строй новый социалистический мир!
Колонна пела не слишком стройно, но дружно. Лица одухотворённые — видно, что люди идут ради идеалов. По телу бандита пробежал озноб.
— Какая же я сука, — тихо сказал себе под нос Максим, — здесь немцы... Немцы, бля! Пытаются изменить мир к лучшему, а я официантом... Зная, что впереди война.
Он стоял на тротуаре и смотрел на идущих мимо левых, кусая губу. Отчаянно хотелось встать с ними в строй... Не потому, что он коммунист, вот уж нет! Обозначить позицию, стать на правильную сторону. За своих, пусть даже здесь и сейчас это немцы.
Двадцать первая глава
Знакомства в студенческой среде завести несложно, достаточно посещать время от времени излюбленные молодёжью места и быть достаточно открытым к новым людям в твоём окружении.
К концу зимы тысяча девятьсот двадцать восьмого года количество приятелей на всех факультетах Нью-Йоркского университета перевалило у меня за сотню, и это если считать только тех, с кем вместе пил, гулял и куролесил по-всякому. Появились знакомцы и среди профессуры, служащих университета.
Можно сказать, что поступление обеспечено, как и самый тёплый приём в одном из студенческих братств. Но возникла неожиданная проблема выбора.
Отучившись два года на искусствоведа и посещая также лекции по социологии и психологии, думал и в двадцатом веке пойти по привычным рельсам. Послезнания позволяли не только достаточно легко ухватить здешнюю программу, но и войти в дальнейшем в элиту гуманитариев.
Взять хотя бы психологию, которая сейчас переживает времена даже не расцвета, а скорее зарождения. Только-только психологи перестали считать, что вся наша жизнь вертится вокруг наличия или отсутствия фаллоса и началась настоящая наука. И тут я, такой красивый и многознающий... Стать в таких условиях гением психологии и отцом-основателем легче-лёгкого.
С искусствоведением настолько быстрой карьеры и славы не видать, но опять-таки, можно уверенно говорить о признании и солидных финансовых потоках.
Занявшись психологией и социологией, я могу лет через десять стать советником президентов и банкиров, взлетев на политический Олимп. Давать качественные прогнозы, ориентируясь на куда более продвинутое образование вместе с послезнанием не сложно.
Другое дело, удержусь ли? Воспитан-то я иначе, а местная философия с его расизмом идёт у меня тяжеловато. Люди-у-власти такие вещи чувствуют хорошо, могут и не пропустить чужака. Становится одним из этих людоедов по-настоящему, впитав их мышление, как-то не тянет.
Выбрав стезю искусствоведа, смогу влезть на Олимп с другой стороны, став признанным гуру и экспертом. Предугадывать тенденции в живописи и культуре несложно, зная их наперёд. Авторитет, деньги, слава... всего-то открыть галерею в Нью-Йорке, да поддерживать художников, которые вот-вот должны взлететь на пик популярности. Я их проходил недавно... Для начала и этого хватит, а потом и на большее замахнуться можно.
Оба варианта более чем привлекательны, если честно. Думал до последнего, что пойду по одной из этих двух дорог, но... а надо ли?
Здесь, в Нью-Йорке, сведя случайное знакомство с будущими инженерами, задумался — ведь сейчас наступает эра открытий. Зная примерно развитие техники, можно вкладывать деньги более чем успешно. Не просто в акции какой-нибудь компании, которая будет гарантированно успешна годы и десятилетия спустя, а в стартапы. Быстрая прибыль сразу, плюс акции успешных предприятий и безбедное будущее.
Минус только один — учиться придётся заново, и учиться по-настоящему, без дураков. Учиться, чтобы быть в курсе всех новинок, понимая и вспоминая — действительно ли это прорыв или просто интересная тупиковая ветвь?
Учёбы не боюсь, математика и физика всегда давались легко, да и химия... может, на химию и ориентироваться? Все эти пластмассы, нейлон... Никогда не думал, что широкий выбор может стать проблемой!
Есть ещё возможность пойти по инженерной стезе, не выбрасывая знания по психологии и социологии... и не показывая их окружающим. Вкладываться заодно в предметы искусства, отслеживая модные тенденции... К слову, не факт, что в этот раз будут востребованы те же художники!
Как искусствовед, пусть и недоучившийся, прекрасно знаю о формировании моды, о случае, о попадании в струю. Поменяется крохотная переменная, и всё — все мои вклады в искусство можно будет отправить на помойку.
Плюсов и минусов у каждого факультета великое множество, и я всё никак не могу свести их воедино.
* * *
Драка на заднем дворе школы окончилась вничью, несмотря на численный перевес. По очкам выиграла турецкая сборная в лице Камиля и двух его товарищей, но перевес оказался очень незначительным.
Ребятки они спортивные, какая-то школа чувствовалась, но уличная драка не ринг и не татами, да и драться толпой эти турчата не умеют. Бить напуганного немчика втроём далеко не то же самое, что выросшего на улицах мальчишку, впервые подравшегося толпа-на-толпу ещё в восемь лет!
— Вешайся, русский! — Громко повторил турчонок, но в его голосе я заметил нотку неуверенности. Ухмыляюсь, не отрывая глаз, чуть приподнимая кончики губ. Неприятная такая, много раз отрепетированная, улыбочка должна показать отмороженность русского, готовность к таким развлечениям.
После школы, на полпути к дому, меня ждала компания крепких смуглых ребят лет пятнадцати. Преградив дорогу, ничего не говоря толкали меня грудью и плечами, мешая пройти.
— Не заступай туркам дорогу, русский, — Сказал наконец старший, многозначительно поигрывая массивной цепочкой, на которой болталась такая увесистая связка ключей, что ей можно оглушить коня, — понял?
Наверное, среднестатистическому немцу и большинству русских немцев такой демонстрации хватило бы, чтобы впечатлиться и притихнуть в школе. Но у меня-то детство прошло в других условиях!
— Понял-понял, — бурчу вслед, поглаживая по карману рубашки, где лежал пакетик со стащенной у агрессоров травкой, — вы у меня тоже много чего поймёте, сучата!
На следующий день Камиль ходил по школе королём, несколько раз демонстративно толкнув меня плечом. Старательно уворачиваюсь, пряча глаза под смешки турчат.
— Понял теперь? — Подошёл на перемене Курт, — если мы поодиночке отбиваемся, ещё могут отступиться, а когда в группы собираемся, то всё...
— Неужели не стесняются взрослых подключать? — Изумляюсь я чуточку деланно, — у нас такое западло считалось!
Переводить понятие не потребовалось, некоторые русские словечки весьма широко разошлись по миру.
— ... сложно всё, — рассказывал Курт на большой перемене, — полиция почти не вмешивается, если только случаи не самые вопиющие. Но мусульмане не дураки, грань не переходят.
— А немцы что?
— Ничего! — Оскалился мальчишка, пиная носком кроссовки бордюр, — у нас система другая, понимаешь? Привыкли на закон полагаться, а самоорганизация... боятся её власти, понимаешь? Боятся потому, что мы всё ещё оккупированная страна — войска американские стоят, их в Германии больше, чем наших собственных. А говорить об этом нельзя, зато можно высматривать в самоорганизации немцев признаки нарождающегося нацизма.
— Вот и высматривают... — присвистнул я, — здорово, однако! А многие немцы так думают?
— Кто постарше многие, а ровесники... если кто и думает, то помалкивает.
— Карьеру будущую не портят?
— Карьеру, да... Чуть за линию заступил, так всё — в университет не попадаешь, на госслужбу тоже, да и по фирмам крупным, говорят, циркуляры со списками неблагонадёжных рассылают.
— А турки?
— Эти-то? Там половина в торговле да мелком бизнесе, им на это насрать! А кто на гослужбу хочет, так тех принимают по позитивной дискриминации . Если вовсе не отмороженный, легко пройдёт.
— Весело... — тяну задумчиво.
... на следующий день Камиля ждали представитель школы вместе с полицейским. Короткий обыск, и вот пакетик с травкой демонстрируется понятым. На вопли турчонка, что его подставили, никто внимания не обращает — все орут одно и то же.
Малолетнему гопнику хватает ума начать сгоряча перечислять имена недоброжелателей, не понимая, что этим он делает хуже только себе. Сейчас добрый дядя полицейский с образованием детского психолога раскрутит Камиля на подробности. А подробности знатные обещаются, мозоли оттоптаны едва ли не у всех ровесников. Отнятые вещи, избиения, унижения... всё дядя-психолог выяснит!
Тюрьма утырку не грозит, но биографию себе и дружкам он попортил знатно. Да и на школу в ближайшее время власти будут обращать самое пристальное внимание. Не то чтобы это сильно поможет на границе с турецким кварталом...
* * *
— Интересные документы, интересные, — приговаривал Авенир, копаясь в бумагах на моём столе, — продаёшь?
— Нет.
— А что так? — Поинтересовался незваный гость гнусаво, ковыряясь в носу.
— Не для перепродажи брал, а так... память. Подделки, просто памятные.
— Жаль, жаль... ладно, я пойду.
С нескрываемым облегчением проводил студента, заперев за ним дверь.
— От таких гостей разве что мезуза помогает, — тяжеловесно пошутил Соломон, — такой жидёныш поганый, что слов нет! Чуть больше таких в нашем народе, и очередное изгнание не за горами!
Берти с Заком похмыкали, но тему развивать не стали. Авенир считался карой господней в студенческой среде. Потомок влиятельной еврейской семьи, одна из ветвей которой слишком уж увлеклась близкородственными браками.
Семья вместе с внушительным состоянием приобрела и наследственные душевные болезни. Мать живёт в частной психиатрической клинике, в моменты просветлений выходя на премьеры фильмов, театральных постановок и семейные праздники. Старший брат эпилептик, с приступами по несколько раз в день. Младшая сестра с рождения под присмотром врачей-психиатров, не посещала даже школу.
Авенир, уже не раз гостивший в психиатрических клиниках, учится в университете Нью-Йорка восьмой год, прыгая по факультетам и везде учась одинаково скверно. Тяжёлый, въедливый характер в сочетании с назойливостью и непробиваемостью делает его крайне неприятным в общении. Добавить сюда регулярные истерики, эпилептические припадки и приступы ярости.
Человек, от которого все стараются держаться подальше, но опасаются отталкивать его грубо. Гадёныш мнительный и мстительный, что с возможностями семьи достаточно опасно.
— Почему бы тебе и в самом деле не продать или не подарить какие-то бумаги этому горю в еврейской семье? — Поинтересовался Зак, без стеснения приватизировавший бутылку виски, — получит игрушку, да и отвяжется.
— Ни в коем случае! — Вмешался Соломон, — он же психопат, не понимаешь? Получив игрушку раз, захочет и второй, не отвяжется потом.
— А даже если и отвяжется, то кто знает, к чему это приведёт, — добавляю я, вдыхая аромат коньяка, — вздумает ещё в экспедицию ехать, на поиск сокровищ... оно мне надо? Мать у него недееспособная, а отец вполне себе... причём говорят, что говнюк ещё тот, мало чем от сынка отличается, только что здоровье получше. Втемяшится в голову, что у отпрыска проблемы не из-за близкородственных браков, а из-за меня, мстить начнёт.
— Ты понимаешь, — кивнул Соломон, страдальчески морщась, — от таких держаться нужно подальше.
— В самом деле подделки? — Поинтересовался Берти, разглядывая бумаги, — по мне так на настоящие похожи.
— По мне тоже, — пожимаю плечами, — но не говорить же о том сумасшедшему.
— Настоящие сокровища? — Недоверчиво тянет Соломон, — и вот так просто покупал такие важные бумаги?
— Покупал просто, а настоящие ли... — снова пожимаю плечами, — сам глянь — разрозненные архивы, дневники конкистадоров и их потомков, карты... Бумаги так вроде бы старинные, насколько я разбираюсь, а насчёт кладов сомневаюсь. Даже если там что-то и было, то давно выкопано и поделено. Ну или с координатами напутали так, что толку от карт и записей никаких.
— Вот и говорю, бесполезно, — внушительно кивнул Соломон.
— Не скажи, — вытянув ноги, смачиваю нёбо коньяком, — ммм... сказка, а не коньяк. Клады это бред... то есть они конечно есть, сам понимаешь.
— Исчезнувшие цивилизации, конкистадоры, пираты... — кивнул Альтшулер уже с меньшим скептицизмом.
— Всё так. При должном упорстве найти что-то можно, но тут нужно искать как положено — архивные крысы да молодцы с револьверами в одной команде. И отдачи ждать не раньше, чем через несколько лет. Я о другом. Вот, — кидаю приятелю старинный дневник, написанный на вульгарной латыни, — ничего интересного, но видишь? Рисунок горы, да... рисунок, описание природных красот и валяющихся там камней.
Вытянув руку, любуюсь перстнем с изумрудом.
— Месторождение! — Выдыхают Соломон одновременно с Заком.
— Оно самое. Мне в итоге немного досталось... но ведь досталось же!
— Если в таком ключе, — задумчиво сказал Берти, опрокинув стаканчик, — то на поиски сокровищ можно смотреть с некоторым оптимизмом.
— На меня не рассчитывайте, — сходу открещиваюсь от приятелей, — наприключался, больше не хочется.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
