Сторан

И тут меня поволокло по траве. Ощутив себя поверженной пиявкой, я ухватился за ствол дерева. Дыхание понемногу восстановилось. Крепко держась за ствол и перебирая по нему всеми четырьмя руками, мне с трудом удалось подняться на ноги.

А стах продолжал натягивать нить. Воинская сбруя, к которой прилип сгусток, трещала, вдавливая меня в дерево.

Забыв о том, что нить стаха очень сложно перерезать, я потянулся за ножом.

В этот момент нить, вероятно, достигла нужного стаху напряжения, паукообразный монстр подпрыгнул и полетел на меня, растопырив страшные лапы.

Возможно, останься я за деревом, монстр сам себя прибил бы, шмякнувшись о твердый ствол. Но я в ужасе отпрянул в сторону, пытаясь уйти от столкновения, не сообразив, что всасываемая летуном задающая направление полета нить прикреплена к моей груди.

Последовавший удар вышиб воздух из легких и погасил свет в глазах. Оторвавшись от земли, я сделал сальто назад и упал грудью на что-то мягкое. Подо мной сдавленно пискнуло.

На какое-то время я потерял сознание. Придя в себя, ощутил под щекой нечто дрожащее. Открыв глаза, увидел перед собой куст с листвой, напоминавшую листву земной рябины.

Окончательно придя в себя, я осторожно приподнял голову и посмотрел на слегка подрагивающее тело стаха, распростертое подо мной. Все его конечности, включая хобот и лишенный жала хвост, были безвольно раскинуты в стороны. Под хоботом слегка шевелились две вертикально расположенные хитиновые пластины — вероятно рот. Ниже, уже на самом туловище, два небольших хоботка — верхний тонкий, длиной с человеческий палец, и нижний немного толще, совсем короткий. Из нижнего выходила нить, конец которой приклеен к моей груди.

Очень аккуратно, стараясь не делать резких движений, я достал верхней парой рук дротики из-за спины. Одновременно нижней парой рук отжался от земли и приподнялся на колени.

Освободившийся от тяжести моего тела монстр несколько раз вздрогнул, с сухим скрежетом сомкнул и снова раскрыл челюсти и издал короткий жалобный писк.

Вооружившись еще одной парой дротиков, я поднялся на ноги. Нить чувствительно натянулась, затем, будто слетел какой-то тормоз, резко ослабилась и дала мне отступить на шаг. На кончике тонкого хоботка появилась капля прозрачной жидкости. Стах коснулся хоботком нити, и та тут же оборвалась. Вероятно, капля являлась неким растворителем. Если этот растворитель так легко разъел нить, которую не берет нож, то страшно представить, что было бы, попади капля мне на лицо. А ведь я лежал носом почти впритык к этому хоботку...

Ладно, уймем воображение и попытаемся сообразить, что делать с пришибленным паучком? Добить, истыкав дротиками? Ценного в молодом стахе, как помню, очень мало. Мизерную каплю яда он наверняка израсходовал в схватке со змеем. Железа, вырабатывающая нить наверняка тоже пуста. Значит навару с этой дрожащей тушки никакого. А что если...

С мысли сбили крики товарищей. Вот они выскочили из-за зарослей и, потеряв дар речи, принялись крутить головами, осматривая поле битвы, переводя взгляд широко открытых глаз то на меня, то на стаха, то на спутанного змея. Их замешательство позволило мне вновь ухватить ускользнувшую было мысль.

В основном, чем опасен молодой стах? Если не совать ему в рот руки, то только ядовитым жалом. Жало я отрубил. Железа, вырабатывающая нить, тоже наверняка истощена и не восстановится быстро. Так почему бы не притащить в деревню живого монстрика? Если конечно он оправится, а то что-то дергается как паралитик, да попискивает, словно придушенный котенок.

Интересно, как отреагируют аборигены, когда я приволоку в деревню живого стаха? Пусть это всего лишь сташонок, но все же. Не попрут ли меня вместе с ним куда подальше? Чего? Меня? Избранного создателями? Да я, блин, из этой тыквы... как ее... из зуха сразу две косточки выковырял!

Накрутив себя до негодования на собственных односельчан и не обращая внимания на что-то говорящих товарищей, решительно подтянул конец приклеенной к груди нити, сделал петлю и, подойдя к пауку, накинул ему на основание головы. Тот лишь протяжно пискнул и свернул в рулетку хобот, подобно тому, как сворачивают свои хоботки земные бабочки.

Отрезав кусок кожи от сбруи, к которому приклеилась нить, я сунул его в руки Ваалу.

— Подержи, чтобы не убежал. Я пока соберу топорики.

Здоровяк с трудом сдержался, чтобы не отбросить нить, на другом конце которой сидел стах.

— А-а где шип? — пытаясь скрыть изумление, наконец-то подал голос Боат.

Я как раз выдернул из дерева топорик и указал им на валяющийся обрубок.

В этот момент услышал за спиной шорох и вскрики товарищей.

— Стойте! — закричал, увидев, что они занесли топоры и дротики над ожившим и уже вставшим на ноги пауком.

Парни застыли, но видно, что малейшее движение стаха обязательно спровоцирует их на немедленное действие.

Я подошел и поднял отброшенный Ваалом конец нити. Дернув, с удовлетворением увидел, что монстр послушно последовал за мной. Привязал его к стволу дерева, понимая, что стаху ничего не стоит пережечь поводок жидкостью, выделяемой из маленького хоботка.

— Что ты собираешься с ним делать? — Боат осмелился подойти ближе, но топорики продолжал держать наготове.

— Еще не знаю, — признался я честно. — Пока посажу на цепь и попробую откормить до взрослых размеров. А там можно и на запчасти пустить. Не знаешь, кстати, сколько метров нити в сутки выдает один стах при полноценном питании?

— Такого еще никогда не было, — вступил в разговор Ваал.

— Никогда в зухе не находили два семени, — парировал я заранее приготовленным доводом и с удовлетворением заметил, что товарищам нечем крыть. Однако настороженности и недоверия в их взглядах не убавилось.

Чтобы хоть как-то доказать им, а заодно и самому себе, безобидность лишенного ядовитого шипа зверя, затаив дыхание, подошел к нему и положил руку на загривок.

Пискнув, стах припал к земле, поджав под себя хвост и все восемь лап. Желтое свечение глаз слегка померкла.

Пожалуй, будь его тело покрыто противными волосками, как у земных пауков, я бы не решился прикоснуться. Но гладкое хитиновое покрытие монстра вызывало скорее ассоциации с крабьим панцирем. Присев, погладил зверя по спине.

— Надеюсь, ты будешь послушным, и мне не придется пожалеть, что не убил тебя сразу?

Стах развернул хобот, жалобно запищал и заскрежетал челюстями.

Я встал и направился к пойманному им змею. Вырубив топориком кусок плоти, вызвал при этом негодование Боата по поводу испорченной шкуры. Вернувшись, я сунул истекающее зеленоватой жижей мясо под хобот пауку.

— Жри.

Но тот лишь плотнее поджал конечности и снова пригасил сияние глаз. Однако хобот остался развернутым.

Продолжая держать кусок, опустил правые ладони на спину зверя и уже ласковее заговорил:

— Да не бойся ты. Никто тебя не тронет. По крайней мере, пока ты со мной. Ешь свою добычу. Тебе надо хорошо питаться, чтобы вырабатывать качественную нить для нужд хозяина, то бишь, меня. Я теперь твой хозяин, твоя семья. Понял? — говоря это, я для убедительности слегка похлопывал по гладкой спине.

Корона глаз вновь начала светиться. Послышался тихий писк. Хобот слегка отодвинул руку со змеиным мясом, затем обхватил кусок и поднес ко рту. Заскрежетали челюсти, шустро срезая мелкие ломтики. Приподнявшись, стах взялся за кусок передними лапами, и вскоре в них остался только лоскут выскобленной почти до прозрачности шкуры.

— Вот так-то. Доброе слово и стаху понятно, — тоном знатока я заявил товарищам, наблюдающим за происходящим, и, потрепав монстра за загривок, потребовал у того подтверждения: — Правда?

Стах пискнул и поднял трубой обрубленный хвост.

— Во, видите?

Но судя по виду товарищей, они не разделяли оптимизма. Вероятно оттого, что в этом мире у человека, вернее у стора, к животным только одно отношение — как к дичи. О том, что кого-то можно приручить, они не могли и помыслить. А чтобы приручить стаха... Но для чего-то же я появился в этом мире?

Боат аккуратно поднял отрубленный шип и завернул в широкий лист какого-то растения. Ваал деловито смотал нить с мертвого змея. Узнав, что стах убил зеленого ядовитым шипом, товарищи решили, что мясо лучше выкинуть. Но шкуру все же сняли, еще раз пожурив меня за вырубленный клок. Прибрали и челюсти змея.

— Да ладно вам расстраиваться из-за этой шкуры. Зато мы поймали живого стаха, — я специально выделил слово "мы".

— Ну, это не стах, а летун, — поправил Боат, но при этом подошел к зверю и как-то слишком по хозяйски осмотрел. Тот вновь поджал лапы и погасил глаза.

— Не пугай малыша, — пришлось остановить товарища. — Это тебе не Ваал. Стахи, а тем более летуны требуют к себе нежного отношения.

— То-то, когда мы подоспели, этот летун от твоей нежности аж чувств лишился. А перед этим еще и кончик хвоста с шипом отбросил, словно чик лапку, попавшую в пасть древа, — ухмыльнулся Ваал, скручивая змеиную шкуру.

Прежде чем тронуться в путь, я скормил пауку еще один кусок. Глядя, как он работает челюстями, решил все-таки забрать остатки змея. Ваал со вздохом развернул шкуру и помог упаковать мясо, обвязав сверток нитью. Получилась довольно тяжелая ноша. Мне вспомнилось, что насекомые способны таскать груз, многократно превышающий их по весу. Но это земные насекомые. И насекомое ли стах?

Аккуратно, чтобы не придавить, я опустил тюк пауку на спину. Тот остался стоять, лишь корона глаз начала мигать словно гирлянда. Придерживая груз, я потянул за нить. Летун легко сделал несколько шагов. Теперь уже вдвоем с Ваалом, без пояснений уловившим идею, мы примотали ношу к туловищу стаха. Тот продолжал мигать глазами. Положив руку на паучий загривок и объяснил, что ему придется самому тащить собственную еду. Встретившись с внимательными взглядами друзей, лишь пожал плечами — я и сам не понимаю, почему решил, что именно так нужно общаться со зверем.

Свечение глаз паука стало ровным. Одной из лап он слегка сдвинул груз и застыл в ожидании. М-да. Неужели этот ужас местных аборигенов так легко идет на контакт? Или все-таки дело в моей... гм, исключительности...

Мы шли молча. Наверное, как и я, каждый обдумывал возможные варианты реакции односельчан на наше появление. Вернее, на появление нашего питомца.

Я продолжал держать конец нити, хотя стах и так послушно семенил рядом. Решившись на эксперимент, я смотал ее и забросил ему на спину.

Примерно на полпути к деревне мы услышали голоса. Издали узнали Трома и Роама. На всякий случай я решил приотстать от товарищей на пару шагов.

— Опять вы? — воскликнул, завидев нас, Тром.

Роам молча кивнул в знак приветствия и, как бы невзначай повернулся так, чтобы мы увидели висящую на его плече скатку обрывка кокона.

— И опять с пустыми руками? — ехидно продолжил Тром.

Мы молча переглянулись. Наши трофеи были навьючены на летуна, которого я придерживал за кустом, вне поля зрения встреченных односельчан.

— А мы вот нашли, — обратил внимание на свою ношу Роам, не надеясь на то, что заметим знатный трофей сами. — А вы следов летуна не встречали?

— Нет, не встречали, — первым покрутил головой Боат.

— Не встречали, — поддержал товарища Ваал.

— И я не встречал, — пожал плечами и я, вывел из-за куста летуна и обратился к нему: — Ты следов своих собратьев не встречал?

Тот в ответ запищал и несколько раз мигнул короной глаз.

— Он тоже не встречал, — поддержав мою игру, перевел остолбеневшим охотникам Боат.

— Ну, мы пойдем, — сказал Ваал.

— Удачных поисков, — кивнул я сторам, проходя мимо.

Крик. Поединок

Усыпанная камнями в два, а то и в три слоя площадка впечатляла. Хорошо, что камни брали из русла, и они, как правило, имели округлые грани. Но все равно трудно представить, как можно передвигаться по этим крупным, некоторые размером с человеческую голову, неустойчиво лежащим булыжникам. А если при этом еще приходилось сражаться с противником, непременно желающим твоей смерти, то как минимум вывих стопы заработать легко даже самому подготовленному бойцу.

Как только местное солнце осветило степь, племя собралось вокруг места поединка. Воины, женщины и дети стояли вперемешку, переговариваясь вполголоса. Как ни странно, на лицах не было возбуждения, должного бы присутствовать в ожидании предстоящего зрелища.

Сопровождаемый Молоком и Гуриком под монотонный гул толпы я подошел к краю засыпанной булыжниками площадки. Обратил внимание на стоявшего с противоположного края высокого воина. Непривычно белая кожа на его голове резко контрастировала с загорелыми и обветренными лысинами остальных воинов. Только по находящейся рядом Бармиле, узнал в бледноголовом Ирамия. Сбрил-таки шевелюру. Теперь лысая голова запросто могла обгореть на солнце, с такой-то бледненькой нежной кожей. Однако телосложением бывший вождь уступал разве что Молоку. А в сравнении со мной он выглядел, как Геркулес в сравнении с очкастым старшеклассником из земного мира.

Заметив мое появление, Ирамий презрительно улыбнулся и снял кожаную сбрую. Передав ее Бармиле, взял в каждую руку по булаве и зашел на камни. Булыжник под его левой ногой перекатился, и сартук упал на одно колено, но тут же поднялся. Собравшиеся никак не отреагировали на падение воина. Лишь смолк гомон.

Сделав еще один, теперь более осторожный шаг к центру площадки и тщательно утвердившись на ногах, Ирамий развел в стороны руки с зажатыми в них булавами. В следующий миг вокруг его тела будто образовался вихрь, настолько быстро он начал вращать вокруг себя смертоносное оружие, со свистом рассекая воздух. Желающие могут попробовать помахать большим молотком так, чтобы рассекаемый им воздух хотя бы еле слышно зашелестел. Какой же силой и ловкостью должен владеть сартук, вращающий с такой скоростью булавами, каждая из которых по весу и размерам аналогична небольшой кувалде.

Сартуки восхищенно зацокали языками. К краю площадки выбежал голозадый малыш лет двух и принялся, подражая Ирамию, размахивать ручонками, но его тут же схватила одна из женщин, и затянула обратно в толпу.

Ирамий прекратил вращение булавами так же резко, как и начал. И вот он уже стоял неподвижно, расставив в стороны руки и презрительно ухмыляясь, смотрел в мою сторону.

Видя презрение во взгляде противника, я невольно проникся к нему уважением. Неужели на него не произвел никакого впечатления вчерашний рассказ моих товарищей, как я молниеносно приготовил фарш из двух стахов? Честно говоря, думал, что после такой новости, подкрепленной показаниями авторитетных свидетелей, спеси у бывшего вождя поубавится. Впрочем, наверное, именно такие воины, до последней минуты презирающие врага, сколь бы грозен этот враг не был, и становятся вождями. Не исключено, что именно это презрение способно сломить волю и обратить в панику более сильного противника. И ведь на какую-то долю мгновения неуверенность попыталась закрасться даже в мою бессмертную и всемогущую, в сравнении с этими жалкими оболочками, сущность.