Синдзи-кун судорожно кивнул. Уже догадываясь о том, что увижу, я оглянулась. Рей-тян, босиком, в футболке, купленной Синдзи-куном себе явно на вырост, а потому — закрывающей девочку примерно до середины бедра, смотрелась просто замечательно. А с учетом состояния Синдзи-куна, слово "замечательно", пожалуй, стоило заменить на "оглушающе".
Токио-3. Квартира Мисато. Аянами Рей
Отправив Икари-сана с очередным поручением, — достать из кладовки и расстелить для меня футон в свободной комнате, Кацураги-сан предупредила меня, что не стоит рассказывать кому бы то ни было о том, как встречала Икари-сана без одежды. Она сказала, что это смутит и расстроит Икари-сана, и я согласилась с ней, хотя и не поняла, чего тут смущаться, и, тем более — чем тут расстраиваться. Однако, Кацураги-сан — опытный тактический командир, и наверняка разбирается в том, как поддерживать высокий моральный дух во вверенном ей подразделении, так что я не собиралась оспаривать ее указания. Тем более что до меня уже довели приказ о том, что с этого дня я вхожу в ее командную вертикаль, и, соответственно, ее приказы стали для меня обязательны к исполнению.
Еще Кацураги-сан поинтересовалась тем, выполнила ли я домашнее задание на завтра. Этот вопрос удивил меня своей бессмысленностью. Если задание дано — как можно его не исполнить? Но, тем не менее, я постаралась ответить на него со всей возможной точностью.
За столом я обратила внимание на то, что была вставлена только одна порция и один набор столовых приборов. Так что я поинтересовалась причинами этого.
— Кушай, Рей-тян, — откликнулся Икари-сан. — Мы с Мисато-сан уже поели.
Я постаралась сдержать вздох. В книгах говорится, что совместное принятие пищи — является проявлением близости... Наверное, Мисато-сан и Икари-сан еще не считают меня настолько близкой, чтобы разделить трапезу. Но, тем не менее, пища являлась необходимостью, и я приступила к ее принятию.
Как ни странно, но стандартный рамен показался мне удивительно вкусным. Возможно, Икари-сан знает какие-то секреты его приготовления, делающие его таким замечательным? Сознавая, что "секрет" — на то и секрет, чтобы его не рассказывали кому попало, я все-таки поинтересовалась у Икари-сана способом приготовления рамена, который заставил его столь сильно отличаться от стандартного вкуса. Икари-сан смутился и забормотал что-то о том, что "заваривал так же, как и всегда", а Кацураги-сан рассмеялась и сказала:
— Еда из рук близкого человека — всегда намного вкуснее.
Интересно... Означает ли это, что и я должна приготовить что-нибудь, чтобы показать Икари-сану, что я хотела бы быть для него кем-то близким? Наверное, да... Но я умею только заваривать такой же рамен, и у меня он никогда не получался таким вкусным! Надо будет попросить Кацураги-сан, или Акаги-сан научить меня готовить...
Весь вечер я ловила на себе взгляды Икари-сана. Означает ли это, что в футболке я его интересую больше, чем без нее? Возможно... Конечно, данных для такого вывода недостаточно. Но даже если принять его как предварительный, то придется признать, что Икари-сан сильно отличается от прочих парней, которые стараются заглянуть в класс, где раздеваются девочки, а то и сфотографировать нас через окно.
В двадцать один час тридцать восемь минут Кацураги-сан отправила нас укладываться спать. Стоя над футоном, я некоторое время раздумывала о том, следует ли мне снять футболку... или же лечь в ней. С одной стороны, в комнате стояла достаточно комфортная температура, чтобы лечь спать раздетой. С другой — снимать футболку почему-то не хотелось. И, хотя подобрать рациональное объяснение этому странному порыву я так и не смогла, но решила ему последовать.
Токио-3. Квартира Мисато. Икари Синдзи
В сновидении я снова и снова видел, как Рей-тян выходит из душа, как по ее гладкой и нежной коже сбегают вниз капли горячей воды...
— Если хочешь смотреть — смотри, — повторяла Аянами-из-сна слова настоящей Рей-тян.
И я судорожно начинал подбирать слова, которыми мог бы попросить ее о разрешении прикоснуться к ней, ощутить пальцами, хотя бы самыми кончиками, ее тепло...
Тихий стон прервал очередную мою попытку заговорить с Аянами, выдернув меня из сна в реальность. На всех нас, учеников Вестника Рагнарека, подобный стон действовал надежнее, чем баззеры сирены боевой тревоги. Слишком уж хорошо мы знакомы с ночными кошмарами, и не понаслышке знаем об их коварстве и опасности. И Учитель намертво приучил нас: как бы крепко ты не спал, как бы ты не был измотан, устал, изранен... Но если товарищ рядом попал в ловушку кошмара — твой долг подняться и помочь справиться с ним. И тут любые соображения стеснительности, приличий, репутации — не должны были рассматриваться.
Входя в комнату Рей-тян, я махнул рукой за спину, складывая пальцы в условный знак "Я работаю. Не вмешивайтесь", хотя и отчетливо сознавал, что вряд ли кто-то выскочил из своей комнаты вслед за мной, и бежит сейчас на помощь. Но привычка оказалась сильнее.
Рей-тян спала, разметавшись на футоне. К счастью, девочка догадалась не снимать футболки... но она все равно задралась, открыв моему взгляду не только бедра, но и белую полоску трусиков. Одергивая подол футболки, я коснулся гладкой бледной кожи. Случайно. Настолько случайно, что сам в эту случайность поверил. Почти.
Впрочем, я тут же одернул себя. Не время было лапать спящую девочку. Меня ждала работа.
Я лег рядом с Рей-тян, положил левую руку ей на лоб, и провалился в чужой кошмар.
Пространство сна. Аянами Рей
Кошмар был привычен. Высокие голые деревья. Темное, хмурое серое небо над головой почти цепляет верхушки голых деревьев. Бесконечно отраженные лица под ногами. Спокойные. Смеющиеся. Плачущие. Кричащие от боли. Мертвые. Мои лица. Казалось, я снова нахожусь на одном из подземных уровней штаба НЕРВ в глубине Геофронта, и снова смотрю сама на себя бесчисленными глазами. Вот только там, под землей, в меня не вперяла немигающий взгляд Хига-сан. Мертвая Хига-сан. Но смерть не мешала ей смотреть на меня сверху вниз с выражением ненависти и холодного презрения. Холодного...
Я вздрогнула и обхватила себя руками. Только сейчас я поняла, что то чувство, которое я сейчас испытываю — это не только холод. Это — страх.
Идти некуда и незачем. Лес — везде лес, и лица под ногами — везде лица. И везде и всюду меня видит немигающий взгляд Хига-сан. Но я иду. Иду куда-нибудь, просто для того, чтобы не стоять на месте.
На очередном шаге я осознаю, что что-то изменилось в вечно неизменном лесу. Деревья раздвинулись, образовав поляну. Это заинтересовало меня настолько, что этот интерес пробился даже сквозь холод и страх кошмара. Сделав шаг вперед, я подняло глаза от лиц на земле, и столкнулась взглядами с Икари-саном. Он стоял посреди поляны, как будто застыв на полушаге вперед. Каменные крылья разворачивались за его спиной, но так и не смогли бросить Икари-сана вверх, к небесам. Руки его были сжаты в кулаки, а зубы сжаты, выдавая напряженное усилие.
Рассматривая черный камень, в котором узнавала такие знакомые черты, я почувствовала резкую, дергающую боль в глазах. Казалось, я их снова повредила, как тогда, когда пыталась активировать Прототип. У ног статуи я опустилась на колени и расплакалась. Вверх я не смотрела, но это не мешало мне знать, что Хига-сан довольно смеется надо мной с небес.
— Ашше, малыш. Ашше... — услышала я.
Кто здесь? В моем кошмаре я никогда никого не встречала! Никогда!
Я огляделась сквозь туман слез, и поняла, что Икари-сан каким-то образом сумел ожить, превратившись из холодного черного камня — в живого и теплого мальчика, к которому я постаралась прижаться поплотнее. Черные с серебром крылья закрыли меня от взгляда с небес.
— Тепло, — прошептала я. — Тепло. Икари-сан... не отпускайте меня. Пожалуйста!
— Не отпущу, — услышала я в ответ.
Я вцепилась в Икари-сана, надеясь в его тепле найти спасение от холода этого бесконечного кошмара.
— Тварь, — твердо сказал Икари-сан. Я в ужасе посмотрела на него, испугавшись, что он имеет в виду меня. Но Икари-сан смотрел вверх. Туда, где среди серых туч кривилось в ненависти лицо Хига-сан. — Никак не уймешься? Так угомоним!
Икари-сан поднялся на ноги. А я и не заметила, как он сел рядом со мной! В его руке черным блеснуло лезвие недлинного кинжала. Почему-то мне показалось, что клинок, которым взмахнул Икари-сан, рассек не воздух перед ним, но сами небеса над нашими головами.
— Сим объявляю протокол Санктуум Экстерминатус!
Черная трещина пробежала через все небо. Затем вторая. Третья прошла прямо через лицо Хига-сан, и весь мир заполнил возмущенный визг ненависти и боли.
— Визжи! — усмехнулся Икари-сан. — Кричи! И сдохни, наконец!
Кусок неба отломился и рухнул вниз. Земля вздрогнула под ногами. Там, где упал кусок неба — вверх поднялся огромный столбы дыма. Упал еще кусок небес. И еще. Все больше и больше осколков рушилось вниз, разбивая в крошку отражения моих лиц. В голосе Хига-сан уже не было ненависти — только боль.
Трещина, подобная тем, что разрушали небо, пробежала по земле. Земля раскололась у нас под ногами, и мы рухнули вниз. Падать в темную, искрящуюся бездну в руках у Икари-сана было удивительно приятно.
— Тепло, — сказала я.
— Тепло, — согласился он. — Только... давай просыпаться, что ли! А то Мисато-сан застукает нас в одной постели.
Токио-3. Квартира Мисато. Кацураги Мисато
— ... а то Мисато-сан застукает нас в одной постели.
Я усмехнулась, открывая дверь в комнату, которую выделила для Рей-тян. Интересно, теперь Синдзи-кун переберется в нее? Или лучше перенести футон Рей-тян в комнату Синдзи-куна?
— Можете не шептаться, конспираторы, — картина, открывшаяся мне, была на удивление приличной. Синдзи-кун, как всегда, спал в коротких мягких штанах и белой майке. Рей-тян так и легла в футболке Синдзи-куна. И даже руки мальчика не пробрались, чтобы ощупать всякие интересные места. Левая рука Синдзи-куна лежала поперек его же груди, а правая — на лбу у лежавшей слева от мальчика Аянами. Только ноги ребят соприкасались, наводя на некоторые... интересные мысли. Но это меня, имеющую большой опыт общения с таким пошляком, как Кадзи-кун. Сами дети явно не имели в виду ничего такого. — Синдзи-кун, ты слишком спешил помочь Рей-тян с ее кошмарами, чтобы это прошло незамеченным. И, кстати, откуда ты знаешь знаки из языка жестов, принятого среди наемников?
Токио-3. Школа. Аянами Рей
Рассказ Икари-куна о "Клубе любителей военной истории", в котором его и еще десяток ребят научили некоторым основам тактики и жестам, вызвал у Кацураги-сан некий, на мой взгляд — необоснованный, приступ паранойи.
— Бойся справа! — скомандовала она, и Икари-сан сложил пальцы и взмахнул рукой. — Так... Теперь то же "слева", — новых взмах. — "Стоп. Не двигаться", — еще один жест. — Хм... смазано и не совсем точно... но читаемо. Ладно. Собирайтесь в школу. А после школы я вас подберу. Сегодня — собрание командования НЕРВ, и пилоты — должны присутствовать. Будем разбирать прошедшие бои... а заодно — и твою докладную, Синдзи-кун, постараюсь в регламент пропихнуть. А пока — кыш отсюда!
Наше появление в школе вызвало небольшой фурор. Все-таки мне так понравилось, когда Икари-сан подчеркнул мой статус, позволив взять себя за руку, что по дороге в школу я решилась повторить это. К тому же, сегодня утром меня позвали за общий стол. А значит — приняли и признали достойной совместной трапезы.
Я шла через школьный двор, ощущая, как Икари-сан сжимает мою руку, и старалась незаметно прислушиваться к тому, что говорят окружающие. В книгах, принесенных мне Икари-доно, подчеркивалась важность умения слушать и слышать.
— ... что? Кукла?
— ...уволился...
— ...с Икари?
— ...в бешенстве...
— ...не может быть...
— ...за нее...
— ...обещал ноги переломать...
Вычленить в этой мешанине голосов что-либо разумное и понятное — мне не удалось. Видимо, мое умение "слушать и слышать" — далеко от идеала.
В классе Икари-сан подвел меня к моей парте в ряду у окна, и аккуратно поставил на нее мой портфель. Все-таки мне не понятно это стремление Икари-сана носить мою сумку. Я ведь уже поправилась! Гипс сняли. Через несколько дней мне даже снимут повязку с глаза. Ничто не мешает мне самой носить портфель. Но Икари-сан говорит, что ему это доставляет удовольствие, и я не возражаю. Хотя и не понимаю: какое удовольствие можно получать от того, что несешь два портфеля вместо одного?
— Встать! Поклон! Сесть! — командует староста при виде входящего учителя, и начинается урок.
— Таким образом, несмотря на то, что Силы самообороны сразу после Второго удара были вновь развернуты в полноценную армию, зависимость от поставок практически всех ресурсов (в первую очередь — продовольствия) и понесенные потери угрожали Японии статусом второстепенного и зависимого партнера в новой системе политических отношений. К счастью, такое развитие событий было предотвращено открытием Геофронта — огромной пещеры с совершенно необычными свойствами. Изучение данного образования дало возможность нашей Родине совершить технологический скачок, позволивший встать вровень с Россией и Германией, несмотря на то, что они понесли намного меньшие потери, — разъясняет пожилой преподаватель особенности политического положения Японии после Второго удара. — Упомяну хотя бы то, что технологии, полученные при изучении Геофронта, позволили очистить от радиоактивного заражения огромные территории бывшей Китайской народной республики, в настоящее время добровольно вошедшей в состав Империи Восходящего Солнца.
Хотя учитель рассказывает довольно интересные вещи, его занудный, монотонный голос превращает урок в довольно тяжелое испытание.
Слышу тихое шуршание под партой и, наклонившись, чтобы подобрать "случайно упавшую" ручку, поднимаю заодно и прилетевшую записку. "Икари-кун теперь — твой парень?"
Я задумалась. С одной стороны — мне очень хотелось бы ответить положительно. Ведь Икари-сан как минимум два раза спасал меня — один раз от смерти, и, второй раз — от кошмаров. Он дрался из-за меня с этими глупыми мальчишками. Он пригласил пожить у него. Он разрешил брать его за руку, когда хочу... Наверное, последнее — позволяет мне претендовать на некий "особый статус". Но сказать, что "Икари-сан — мой"? Не думаю, что мне позволено такое. Однако если я отвечу отрицательно — одна из девушек может попытаться стать "его девушкой", поставив этот мой особый статус под сомнение, и эта мысль царапает неожиданной болью. Зато мне вспомнилось приглашение к директору, и слова Кацураги-тайи. И они подсказали мне правильный ответ. "Я — его девушка", — аккуратно вывожу я кандзи на обратной стороне записки, и отправляю ее обратно старосте.
На перемене, когда мы переодевались к физкультуре, Хораки-сан подошла ко мне.
— Я рада за тебя, Аянами, — улыбнулась она. — А то на тебя было просто больно смотреть. Всегда одна. Ни с кем не разговариваешь, молчишь. Только учителям на уроках отвечаешь, и то — вызывают тебя редко и неохотно. Хорошо, что у тебя теперь есть парень.
