Помещица сначала говорила спокойно, ровно держа спину и поджав руки с веером к груди. Но заговорив о смерти брата, руки до того бывшие в покое пришли в движение. Пальцы стали теребить зажатый в них веер. Великий князь слушал её немного отстранённо, без стеснений разглядывая Ольгу Николаевну. Девушка была весьма привлекательна. Рост около ста шестидесяти сантиметров. Округлое чистое, без каких-либо прыщиков, лицо без излишков косметики, в которой молодость совершенно не нуждалась. Саше никогда не нравились женщины, у которых на лице были какие-нибудь прыщики или рытвины. Единственным исключением он полагал веснушки, дающие их рыжеволосым носительницам дополнительный шарм. Оленька была брюнеткой, из-под её локонов серебром поблёскивало единственное украшение, миниатюрные серьги. Большие карие глаза, казалось бы, занимали половину лица, делая незаметным маленький тонкогубый рот. Несмотря на то, что её предложили сесть напротив, Оленька присела на край стула чуть-чуть вполоборота. Тонкий курносый нос не выделялся на лице особо, но девушка явно намерено демонстрировала свой, несомненно, более выигрышный чем фас, профиль. Кроме того, такое положение позволило продемонстрировать аршин, который, очевидно, был ею проглочен в детстве. И хотя она время от времени поворачивала или наклоняла голову, тело было недвижимо. Руки, аккуратно спущенные на колени, не скрывали приличных размеров груди, которая плавно поднималась и опускалась, рождая в Саше своеобразные мысли. Впрочем, уже были в ходу накладные элементы увеличивающие объёмы, потому не стоило торопиться с выводами. Немного отставленная в сторону правая ножка демонстрировала сапожок размера, наверное, тридцатого. Тряхнув головой, Саша сбросил с себя чары и вернул своё внимание к Харитине Герасимовне.
Вдова, несомненно, была матерью своей дочери. Разве только нос был прямой, очевидно свой носик Оленька унаследовала от отца. Совершенно не сложно было понять Евагренкова, взявшего эту бесприданницу в жёны. Молодость ушла, но вдова выглядела весьма свежо. И если дочь была одета в скромное закрытое платье, то Харитина Герасимовна в полном соответствии со светской модой демонстрировала покатость плеч и наличие груди. Благо ей было, что показать.
Поймав себя на желании рассмотреть нательный крестик вдовы, нырнувший в ложбинку между грудей, Саша прервал помещицу:
— Так какой сейчас на вас долг?
— Тридцать две тысячи пятьсот рублей, — нервно перебирая пальцами, сообщила Евагренкова.
— Вы хорошо умеете писать и считать?
— Да.
— А ваша дочь?
— Да.
— Тогда сейчас я дам бумагу и перо. Садитесь удобнее, вы будите писать.
Великий князь встал, достал из секретера писчие принадлежности и положил перед вдовой.
— Готовы? Пишите. Его Императорское Высочество Наследник и Великий Князь Александр Николаевич предложил мне, Евагренковой Харитине Герасимовне уступить ему своё имение Малиновка вместе со всеми долговыми обязательствами в размере тридцати двух тысяч пятисот рублей. Точка. Дабы не оставить меня и мою дочь без средств к существованию, он предложил мне службу личного секретаря при своей особе. Точка. Он кладёт мне жалование в одну тысячу рублей в год при полном пансионе. Точка. А теперь прошу сесть сюда Ольгу Николаевну и продолжить писать.
Великий князь подождал, пока девушка удобнее устроится.
— Пишите. Ольге Николаевне он предложил службу воспитателя для детей на его опытном заводе. Точка. Он положил за эту службу жалование двести рублей в год при полном пансионе. Если служба будет исполняться надлежащим образом, жалование Ольги Николаевны и Харитины Герасимовны будет увеличено через полгода вдвое. Точка. Всё, дайте прочитать.
Великий князь пробежал глазами текст и удовлетворённо кивнул.
— Что ж, меня устраивает. Как не сложно догадаться, — он продемонстрировал текст на бумаге, — я предлагаю вам поступить ко мне на службу.
Вдова склонила голову на бок, оценивающе глядя на великого князя. Тем временем он продолжал:
— Служба будет иметь свои особенности. Вам, Харитина Герасимовна, придётся сопровождать меня повсеместно. Потому я обязуюсь обеспечить вас и жильём, и едой не хуже, чем себя. Вы будете записывать и передавать исполнителям мои поручении, напоминать мне о неоконченных делах и намеченных встречах. Вы будите моей живой записной книжкой. К сожалению, Ольге Николаевне придётся жить отдельно. Она будет находиться под моей защитой, и вы сможете видеться, когда я буду навещать опытный завод. А я это делаю весьма часто. На заводе при школе ей будет предоставлена квартира и еда. Ей предстоит обучать и наблюдать за детьми моих рабочих в возрасте до шести лет. Помогать в этом деле ей будут две старые сиделки. Основная же забота Ольги Николаевны будет заключаться в наблюдении за детьми и выявлении их способностей для дальнейшего использования на их службе. Получаемое жалование она сможет тратить на своё удовольствие. Разумеется, вам потребуется время, чтобы обдумать моё предложение. Я уезжаю в столицу девятнадцатого. Полагаю, к этому времени вы всё решите.
— Мы согласны, — коротко ответила вдова.
— Хорошо, одну минуту.
Великий князь встал и вышел в соседнюю комнату. Вскоре он вернулся в сопровождении Вельяшева.
— Разрешите представить, Вельяшев Лев Ефимович, мой поверенный в делах в Гатчинском и Павловском уделах. Евагренкова Харитина Герасимовна, мой личный секретарь. Евагренкова Ольга Николаевна воспитатель школы опытного завода. Прошу вас Лев Ефимович оформить необходимые бумаги для того, чтобы поместье Харитины Герасимовны присоединить к моим уделам. Также необходимо выплатить её долги, она вам отдельно укажет кредиторов. И ещё выдаёте ей сегодня двести рублей.
— Хм, слушаюсь.
— Харитина Герасимовна, помогите Льву Ефимовичу выполнить моё поручение. Также я даю вам несколько дней на приведение других ваших дел в порядок. А двадцать второго числа я жду вас и вашу дочь в Санкт-Петербурге на опытном заводе и с того дня вы приступите к исполнению своей должности.
— Слушаюсь, — вдова кивнула и встала.
— Все можете быть свободны, — жестом пригласил их к выходу великий князь.
Мердер кашлянул и поднялся с кресла, стоило ему остаться с воспитанником наедине.
21 марта 1829, Санкт-Петербург
* * *
Государь стоял на набережной у ворот Летнего сада и наблюдал, как Нева уносила в залив льдины. Из-за тёплой весны река несколько дней назад вскрылась и ледоход был в самом разгаре. Река очищалась от своего льда, а время для прохода ладожского ещё не наступило. Более глубокая и холодная Ладога обычно отдавала свой лёд чуть позже.
Наследник престола быстрым шагом спешил нагнать отца.
— Ты задержался, — не отвлекаясь от созерцания ледохода, отметил очевидное Николай Павлович.
— Виноват, — с трудом сдерживая сбившееся дыхание, ответил Саша.
— В таком волнении тебе в сад нельзя идти, ты всех весенних пташек распугаешь. Слышишь, как щебечут.
Николай Павлович поднял вверх два пальца призывая прислушаться. Действительно пригретые мартовским солнцем птички неугомонно призывали лето. А прислушавшись чуть лучше Саша смог различить и детский смех, доносящийся из глубин сада.
— Я могу здесь отдышаться.
— Вот и славно. Подыши. Смотри, как красиво.
— Да, — кивнул Саша, — надеюсь, мои отчёты уже прочитаны. Я не всё там изложил.
— Ты о еретиках? — спросил Николай Павлович, — Я не понял, почему ты не передал их полиции. Им место в Сибири.
— Я не хотел торопиться. Сначала нужно получить высочайшее одобрение на создание фонда народного благоденствия. А уже потом, хватать еретиков и передавать их имущество в этот фонд. А тем временем я указал дознавателям выявить всех, чтобы никто не скрылся.
— Осмотрительность похвальна, — улыбнулся Николай Павлович, — А если я не дам благоволение?
— Тогда накопленное трудом имущество будет разбазарено. Ваше величество, крестьяне нуждаются в кассе взаимопомощи. Чтобы им было где занять немного денег, взять на время плуг или лошадь или посевное зерно. Без такой кассы мы толкаем их в лапы ростовщиков. И даже тех же еретиков. Вы же читали само сообщение, взятые в долг деньги вынудили честного христианина примкнуть к еретикам. Конечно, можно сказать, что вера его была недостаточно крепка. Но если есть возможность избавить людей от таких испытаний...
— Ха-ха, — рассмеялся Николай Павлович. — Уговорил. А самих значит на строительство дороги хочешь определить.
— Если на такое будет ваша воля, — Саша , тут же поднял руку, как бы останавливая кого-то, — там ещё важный вопрос...
— Я помню, — перебил император, — указ о порядке реквизиции и компенсации я утром подписал. Пусть Мельников передаст в мою канцелярию свои земельные съёмки.
— Я укажу ему.
— Пойдём в сад, — приказал император.
Аллеи Летнего сада уже были свободны от снега. Тот тонкий слой, что не могли убрать люди, выплавляло солнце, разогревая песчаный просев покрытия тропинок. Дорожки имели ярко выраженную линзовидную форму, потому та вода, что не могла впитаться уходила к газонам. Только на поворотах и перекрёстках можно было заметить лужи, с которыми неустанно боролись смотрители сада.
Дойдя до шкиперской площадки, великий князь увидел трёх девочек и двух мальчиков лет одиннадцати, игравших в саду в догонялки. Император тоже залюбовался детьми. Гувернантка, следящая за этими резвящимися барчуками, сделала реверанс и уже приготовилась одёрнуть детишек, но государь жестом остановил её.
— Не кажется ли тебе, Саша, что Семён Алексеевич может посчитать унизительным, что его заменили женщиной, — Николай Павлович широко улыбался.
— Полагаю, мало кому будет унизительно, если его дело сочтут таким важным, что перепоручат княгине Екатерине Романовне Дашковой. Харитина Герасимовна может оказаться не хуже её по своим талантам. Но с отъездом Семёна Алексеевича я ощутил всю порочность поручения многих дел одному человеку. Я лишился и воспитателя, и учителя польского, и начальника канцелярии, и управляющего делами опытного завода и личного секретаря. Это чрезмерно.
— Что ж, я не возражаю, но не кажется ли тебе, что тридцать тысяч, это не менее чрезмерно.
— Если она окажется дельным человеком, я не пожалею ещё тридцати. Толковые люди стоят денег.
— Ха, — усмехнулся Николай Павлович, — пойдём дальше.
Они свернули в сторону Лебяжьей канавки. Некоторое время шли молча, пока государь, наслаждавшийся звуками природы, не решил продолжить беседу:
— А я намерен тебе отказать.
— В чём?
— В учреждении в Выборге стрелковой академии.
— В чём ошибка?
— Только в том, что это уже есть и другого не надобно.
— Что есть?
— Военно-учёный комитет есть. И его заботой является изучение нового оружия. Есть артиллерийское училище, дяди твоего Михаила Павловича, в нём прилежно изучают и опробывают всякие новшества, как в артиллерии, так и в стрелковом деле. Да, ты сам на полигоне ракетного заведения этого училища являл мне свои винтовки. В твоём нововведении я не вижу необходимости.
— Получается, я был не понят. Что ж, скверно Василий Андреевич обучил меня русскому языку. Суть стрелковой академии не в том, чтобы опробовать новое оружие, пусть даже пушки. И не в том, чтобы изучать его. А в том, чтобы придумывать новое оружие.
— Ты видишь в этом большую разницу, за которую нужно платить деньги? — государь остановился возле парковой скамейки и присел, приглашая сына сесть рядом.
— Огромную и именно за неё и стоит платить деньги, — Саша сел к отцу в пол оборота, и взволновано продолжил: — Вот, я придумал пули и винтовки. А не было бы меня, кто придумал бы это оружие для русской короны. А ведь чтобы придумать не потребовались ни знания многие, ни опыт. Наблюдательность, умение сопоставить одно с другим. В европейских государствах этим занят каждый крестьянин или мастеровой. Они придумывают и пробуют заработать на этом. В их странах, где полно богатых людей, раздолье для таких изобретателей. На всякое предложение находится покупатель. У нас же страна большая, но люди в ней бедны. Здесь для получения годного результата, нужна сильная центральная власть, которая соберёт необходимое с необъятных просторов и вложит его в конкретное дело. В таких условиях, только казна достаточно богата, чтобы покупать. В таких условиях, изобретателей много быть не может. А тем немногим не получится многое изобрести. Мы обречены плестись за Европой и перенимать у неё новинки. Но для России есть другой путь. И он при всех кажущихся трудностях сулит значительно больше, чем европейский.
— Я слушаю.
— Необходимо не дожидаться пока какой-нибудь удачливый человек случайно придумает новое и предложит казне, а наметить план желательных изменений, собрать людей, чтобы они, прикладывая все усилия, создавали новое. То, которое уже потом будет опробовано артиллерийским училищем, изучено учёным комитетом. Это решение может показаться необычным, но учёные в своих лабораториях именно так находят свои открытия. Они ставят перед собой цель и пробуют её достичь. Нам людям далёким от науки может казаться что всё происходит иначе. Ньютону падает яблоко на голову и вот, он придумал свой закон. Но это почти всегда не более чем красивая сказка. За каждым открытием стоит целенаправленный поиск. И так не только за открытием, но и за изобретением. Когда для крепостных ружей мне потребовалась сталь, я обратился к Бадаеву. А заодно я узнал, как он изобрёл свой способ получения стали. Сколько безуспешных опытов провёл, сколько времени и сил потратил. Если же казна поможет таким людям, то результаты будут удивительные. А в военном деле и вовсе не может быть иного способа. Поскольку офицеры несут другую службу и не могут позволить себе многочисленных опытов вне её.
— Раньше обходилось.
— Несомненно, вот только, с каждым годом в Европе находят и воплощают в дело всё больше и больше новинок. Всё больше и больше. А у нас, как раньше. И если ничего не изменить, то однажды окажется, что мы чем-то похожи на американских дикарей, на землю которых пришли белые колонисты. Боевитые, но беспомощные перед новыми пушками и винтовками.
— Не хорошо, — Николай Павлович погрозил сыну пальцем, и тот покраснел, — но я тебя услышал. И всё же ты хочешь чересчур многого, я не могу согласиться.
— Возможно, но тогда надеюсь, что Ваше Императорское Величество, дозволит создать в артиллерийском училище отделение. Пусть даже малочисленное. Ученики которого будут заняты именно изобретением нового оружия.
— Отделение? — переспросил Николай Павлович, затем потёр подбородок. — Если Михаил будет столь любезен и отдаст тебе на растерзание несколько человек.
— Я готов просить его. Пусть даже это будет выглядеть как детская шалость.
— А это она и есть, ха-ха, — Николай Павлович громко рассмеялся, распугивая птиц.
— В таком случае, — Саша вскочил, картинно топнул ножкой и визгливым голосом с имитацией всхлипов затребовал: — Я хочу! Сделай! Сделай сейчас же!
Это породило дополнительный взрыв хохота у отца. Он встал прижал сына к груди, принялся гладить по голове и давясь от смеха приговаривал:
