— Понятно.
Великий князь снова принялся выхаживать вдоль строя.
-Теперь о делах представительских. Запомните по вам будут судить о царском дворе, обо мне, о государе. Мундиры должны быть чистыми. Золото блестеть. Посему, дабы не истрепаться в дороге, разрешаю до Ковно быть во вторых мундирах, но далее только при полном блеске. Запасные парадные мундиры для церемонии въезда в Варшаву и коронации, будут двенадцатого. Всем примерить. Поправить нужное. Флаги будут двадцатого. До Ковно едем только под одним русским флагом. Далее под одиннадцатью польскими и одиннадцатью русскими. Пан Вжосек..
Великий князь остановился напротив поляка и развернулся к Щербцову.
— Когда мы окажемся под защитой государева конвоя, весь мой конвой надлежит поставить возле моего ландо, даже если сам я буду в карете государя. Надлежит выстроить пары знаменосцев так чтобы польский флаг всегда соседствовал с русским. Польские флаги должны нести конные егеря. По остановке в польских городках и деревнях дозволяю отпускать часть конвойных на отдых, но не менее чем по трое и чтоб один из них был конным егерем. Твоим молодцам пан Вжосек, надлежит следить чтоб по незнанию не чинилось обид местным традициям, — внезапно великий князь усилил голос до крика. — И остальным в этом деле конных егерей слушать! Ясно!
— Ясно, Ваше Императорское Высочество! — ответил строй.
— Напоминаю ещё раз, на глазах обывателей вид иметь весёлый и лихой. Деньгами не разбрасываться, но быть щедрым. Для весёлости дозволяю выпить, но кто переберёт, сгною на торфянике в непосильной работе. Меру знать. А офицерам пить запрещаю. За людьми смотреть зорко, господа офицеры. И чтоб песни и пляски были...
Во двор вышла Евагренкова и замерла в неестественной позе с вытянутой в сторону рукой.
— Что-то неотложное? — поинтересовался великий князь.
Она молча подошла и подала запечатанный конверт, на котором в верхнем углу стаяла пометка "скорейшим образом". Великий князь вскрыл конверт и на минуту углубился в чтение. Потом развернулся к строю.
— Все свободны. Чернявский подай коней, едем в Зимний немедленно.
Не глядя на то, как выполняется приказ, великий князь продолжил чтение срочной депеши от Бланка с приложением мнения остальных офицеров легиона.
* * *
Взлетев по лестнице на второй этаж, Саша прошёл в свои комнаты, на ходу сбрасывая шинель. По дороге попался Востриков, и тут же был отправлен к государю с просьбой принять сына. Впрочем, ждать ответа не имело смысла. Чуть-чуть отдышавшись, Саша направился к кабинету отца. В присутствии он нагнал лакея, и они вместе стали дожидаться выхода к ним адъютанта. Спустя минуту он уже был в кабинете отца. Николай Павлович читал какие-то бумаги. Он ненадолго оторвал взгляд от бумаг и удостоил им сына.
— У тебя, что-то срочное. Я слушаю, но будь кратким.
— Генерал Рот намерен отменить карантин в корпусе. Я получил депешу от Бланка. Это уничтожит корпус. Недопустимо. Я намеревался сам одёрнуть этого дурака, но посчитал что нужно разрешение императора.
Николай Павлович, отложил бумаги в сторону. Положил руки на стол и пристально посмотрел на сына. Он молчал какое-то время, потом улыбнулся.
— А ты полагаешь Бланк прав, — император позвонил в колокольчик и указал адъютанту: — Недавние бумаги из шестого корпуса.
— Бланк абсолютно прав, вместе с его депешей пришли мнения от других моих офицеров. Это позволяет оценить...
— Я знаю, но... — Николай Павлович замолчал, не закончив фразу.
Примерно на минуту повисла тишина. В кабинет вошёл адъютант и положил перед императором пухлую папку.
— Вот это, — Николай Павлович показал несколько бумажек, — копии депеши и докладов легионных офицеров.
Он отложил бумаги на один край стола.
— А вот это, — Николай Павлович поднял пухлую пачку бумаг, — жалобы из шестого корпуса на твоего Бланка. Сравни.
Он положил пачку на другой край. Она была раза в четыре толще.
— Дозволь прочитать?
— Вот в том углу садись и работай, только тихо, — Император снова вызвал адъютанта. — Канделябр его высочеству на тот стол. Бумагу и карандаш. И я не хочу никого принимать.
Саша сел в углу за небольшой столик и углубился в чтение рапортов. Время от времени он что-то искал в рапортах легионных офицеров или выписывал себе на листок. Николай Павлович углубился в свою работу, но всё же, время от времени, посматривал на сына. Саша не отрывался от своей работы на протяжении чуть менее часа. Закончив читать, он переписал свой лист начисто. Получилось примерно две страницы текста. После чего он отодвинул от себя бумагу и откинулся на спинку стула устало закрыв глаза.
— Ты закончил? — спросил Николай Павлович. — Готов доложить?
— Да.
— Я слушаю, но прошу коротко. Ты же можешь оставить мне свой доклад?
— Да. Коротко, — Саша встал и понёс отцу на стол бумаги, — не уточняя неблаговидных действий офицеров корпуса, обобщу. Все жалобы на карантинные меры сводятся к двум видам. Первый и наиболее частый, это неудобства, доставляемые обер-офицерам. Второй, это трудности ведения войны. Все доводы за отмену карантина сводятся к тому, что с декабря в корпусе не было подтверждённых случаев заболевания чумой. Основным доводом за сохранение карантина является подтверждённые и рапортами разведки и фуражных команд сведения о заболевших среди местного населения и в турецкой армии. Это обстоятельство даёт основания утверждать, что отмена карантина приведёт к заболеваниям в корпусе. Ведение войны, должно проводиться с учётом возможности заболевания чумой. А значит Фуражиры, разведчики и караульный должны исполнять свои обязанности без замены. До тех пор, пока не будет достоверных сведений об отсутствии эпидемии среди местного населения прошу не дозволять генералу Роту уничтожить корпус.
— Я всё понял, можешь идти.
— Я могу быть спокоен за корпус? — спросил великий князь.
Брови Николая Павловича взлетели в верх. Он пару секунд смотрел на сына, затем улыбнулся и ответил:
— Можешь быть спокоен.
10 апреля 1829, Санкт-Петербург
* * *
Великий князь и Грейсон подошли к отлитому фундаменту печи, над которым был натянут парусиновый тент. Рабочие откинули полог, и великий князь, пройдя по мосткам, получил возможность пощупать рукой гладкую поверхность. Цемент был твёрдым и плотным. Саша лизнул ладонь, ощутив на языке малозаметный привкус хозяйственного мыла.
— Ещё слишком свежий, — заключил он. — Печь ставить рано. Ещё дать постоять дней пятнадцать. Давайте попробуем снять опалубку. Сначала одну сторону.
Они отошли от фундамента, и Грейсон дал команду рабочим. Через десяток минут одна сторона была освобождена. Великий князь спустился в приямок и осмотрел поверхность на предмет значительных пустот и выкрашивания. Цемент внизу отливки выглядел немного влажным.
— Снимайте всю опалубку, — распорядился великий князь, выбравшись из приямка.
Работа заняла более получаса. Наконец, великий князь и Грейсон спустившись в приямок, получили возможность осмотреть фундамент со всех сторон.
— Хорошо получилось, — заключил великий князь. — Через семь дней можно смазать боковые стенки дёгтем в три слоя. Два дня на сушку и можно засыпать песком и мелким камнем. Надеюсь, к тому времени вы сделаете цемент для плит покрывающих засыпку.
— Вы полагаете дёготь поможет хоть от чего-нибудь? — поинтересовался Грейсон
— Не уверен, но нужно же как-то прикрыть цемент от воды, которая неизменно проникнет вплотную к основанию. Смазать дёгтем это самое лёгкое из возможного. Можно конечно попробовать обмазать глиной. Как вы думаете, что будет лучше?
— Дёгтем проще.
— Вот и я так думаю, — кивнул великий князь. — А глину и кирпичи для печи уже подготовили?
— Кирпичи будут через четыре дня, а глина через неделю.
— Прекрасно. В таком случае накрывайте основание парусиной, а я пойду к Москвину.
12 апреля 1829, Санкт-Петербург
* * *
Аничков дворец был погружен в сборы. В предстоящем турне великий князь намеревался на себе испытать не только новую полевую кухню, но и лагерные шатры. А пока конвой тренировался устанавливать эти высокие как индейские типи и вмещающие в себя до десятка человек палатки, он проводил почти всё свое время в библиотеке. Слишком много указаний необходимо было оставить на время отъезда. Евагренкова без труда нашла его.
— Ваше высочество, помня о том внимании, что вы проявили к моей одежде, я прошу вашего одобрения для своего гардероба.
— Каким образом? — удивлённо вскинул брови великий князь.
— Вот эскизы, — она положила перед ним папку с бумагами.
В ней были рисунки, на которых небрежными лёгкими карандашными штрихами, но всё же достаточно понятно, изображена Евагренкова в разных нарядах.
— Кто рисовал?
— Ольга Николаевна.
— Похвально. Надо будет запомнить. А вы умеете так рисовать?
— Да.
— Это хорошо. Давайте разберёмся. Это очевидно повседневный мундир, — великий князь улыбнулся.
— Вы правы.
— Это?
— Мундир парадный.
— Принимается. Это?
— Бальное платье, если вашему высочеству захочется, чтобы...
— Я уже понял. — прервал великий князь. — Это?
— Для торжественного въезда и коронации.
— Это?
— Запасное бальное.
— Это?
— Ещё один повседневный мундир.
— А это, видимо, ещё один парадный?
— Вы совершенно правы.
— Если есть такая возможность я хотел бы увидеть вас в парадных мундирах, и в платье для коронации. Последнее особенно важно. Что касается бальных платьев, то в них я не разбираюсь и полагаюсь на ваш вкус. Относительно повседневного мундира, вы уловили мои пожелания верно, что же до деталей, то они уточнятся в ходе службы. Одежда должна быть удобной для её несения. Единственное, что я готов посоветовать вам заранее: ко всякому мундиру полагается головной убор. И шляпка к повседневному мундиру нужна не для красоты, а чтобы защищать от солнца, ветра и, возможно, дождя. Когда вы сможете показать мне платья?
— Если у вас есть время, то сегодня. Мне нужно около полчаса, чтобы переодеться.
— Хорошо. Я собираюсь весь день провести здесь.
Через полчаса Евагренкова вошла в библиотеку в темно-синем атласном платье с бархатными вставками. Платье полностью закрывало грудь, но шею оставило свободной, не доходя до её основания. Талия подчёркивалась лентой и начиналась сантиметров на двадцать ниже груди. Платье не подразумевало кринолина, но тем не менее объём бёдер был подчёркнут. Длинный рукав у плеча начинался пухлого фонаря, в сантиметров пятнадцать. Обшитый однорядными тёмными оборками подол не доходил до пола около двадцати сантиметров, из-за чего сапожки были хорошо видны. На голове красовался небольшой берет из бархата в тон платья с приложенным и, очевидно подшитым, по нему пером. Украшений к платью кроме отделки шнуром не полагалось.
— Из какой ткани? — поинтересовался великий князь, — не слишком ли тяжело?
— Это атлас, — уклончиво ответила Евагренкова, — оно совсем лёгкое.
— Цвет мне нравится. Можете показать второе.
Через пол часа великий князь мог ознакомиться с голубым атласным платьем, украшенным белой вышивкой. Концептуально он было таким же. Существенно меняло впечатление наличие украшений. Так, по платью сверху вниз от талии и до низа подола шёл ряд пуговиц, настолько крупных, что напоминали броши. Также к платью прилагался кулон с красным камушком. Это придавало фигуре некую стройность. Вместо берета была небольшая шляпка с пером.
— Что за камень? — поинтересовался великий князь, кивнув на кулон.
— Сердолик, — покраснев ответила Евагренкова.
— Хорошо. Следующее.
Платье для коронации заполнило собой относительно небольшой объём библиотеки. Виноваты в этом были и пышные сантиметров тридцать в диаметре короткие рукава и юбка диаметром более метра, а также белый шифон, накрывающий причёску и платье полупрозрачным куполом. Очевидно, всё выдерживалось в государственных цветах, основным был синий. Подол платья подобранный красным, упирался в пол, скрывая ноги, в то время как оголённые плечи просвечивали под шифоном.
— Весьма...— великий князь не знал какое слово подобрать, — державно.
18 апреля 1829, Санкт-Петербург
* * *
Сегодня Саша с отцом вышли на прогулку вместе.
— По Большой Морской, — распорядился император и они направились к арке генерального штаба.
Проходя через площадь, Николай Павлович отметил:
— Скоро здесь не будет так пустынно. Я намерен воздвигнуть монумент в честь твоего дяди Александра Павловича.
— Колонна здесь будет хорошо смотреться, — кивнул Саша.
— Ты думаешь именно колонна?
— Да, и высокая-высокая, выше наполеоновской в Париже. Ведь Александр его победил.
— Хм, — Николай Павлович почесал подбородок.
Они прошли под аркой штаба и пересекли Невский. Город ждал Светлого Христова Воскресения. Очевидно, эта подготовка и была интересна государю. Из-за изгиба улицы внезапно выскочила и пронеслась мимо, грохоча кованными колёсами по булыжникам, коляска. Государь непроизвольно вздрогнул и отшатнулся. Извозчик тут же принял к стене дома, и из коляски вывалился пухлый человечек, принявшийся что-то бормоча бить поклоны приближаясь к государю.
Саша переглянулся с отцом и махнул Чернявскому, громко объявив:
— Государь милостив. Освободи дорогу.
Чернявский подлетел к толстяку и заставил его сначала попятиться к коляске. А когда она оказалась в шаге гусар подхватил толстяка подмышки и втолкнул в неё, скомандовав вознице: "Трогай! И чтоб я тебя не видел больше!"
— Не очень хорошо... — поморщившись, отметил Николай Павлович, — но должен признать этот грохот оказался для меня слишком внезапным.
— Можно в мостовых уложить дорожки из дерева. Тише будет.
— Мне докладывали, городская дума давно это обсуждает. Проект некого Гурьева, интересно бы попробовать.
— Я могу за это взяться в следующем году, — заявил Саша.
— Почему ты?
— В этом году доведу железную дорогу до столицы. А в следующем хочу проложить железную дорогу по центральным улицам города. Только уже другую. Рельс утоплю в мостовую, чтобы не торчал, а тележки по рельсам будут катить лошади. Что-то вроде линейки, но на рельсах. Можно будет больше людей везти и быстрее. Полагаю двух маршрутов для начала хватит, а там время покажет, придётся ли новшество. Заодно и деревянную мостовую уложу для остальных экипажей.
— Это тебе в городскую думу надо обратиться, я такое дело не могу решить, — улыбнулся, слегка прищурив левый глаз, Николай Павлович. — А паровозную дорогу когда намерен дальше прокладывать?
— Не могу быть уверенным, но план есть. В этом году дострою её до опытного завода. В следующем, если силы позволят, проложить мимо Ракетного заведения к Александровскому заводу. А в тридцать первом от Александровского в Царское село, Павловск и вернуться в Гатчину. Это позволит запустить паровоз по кругу.
— Хм, а в тридцатом сразу всё построить не сможешь?
— Людей не хватит, наверно. А нанимать не наберу денег. Да и не уверен я, что стоит спешить. Мне бы в тридцатом по городу под конные тележки рельсы проложить. Это немного иное дело, может быть крайне интересным и полезным на будущее.
