— На восемнадцатое.
11 мая 1829, Варшава
* * *
К двенадцати часам заканчивалась репетиция коронации в Сенаторском зале. Со своего места наследник престола мог наблюдать за проектом действа. Для государя и государыни был сооружён обитый красным сукном помост. На котором слегка укрыты балдахином располагались два кресла. Великий князь вместе с Мердером, княгиней Лович и другими дамами занимали своё место по правую руку от ограждённого балюстрадой помоста. С правой стороны от помоста был поставлен стол для регалий. А слева располагался невысокий помост для министров. Посреди зала был воздвигнут алтарь с крестом. По обеим сторонам зала были установлены ступенчатые трибуны.
На ступенях помоста слева и справа стояли с обнажёнными саблями два капитана конно-егерского полка. А сам полковник Янковский стоял выше рядом с великими князьями. Примас торжественно брал регалии и передавал их государю. Когда наконец всё свершилось, и королевская чета продемонстрировала выход на молебен в собор святого Яна, наследник престола смог выйти из своей загородки, встать посреди зала и осмотреться.
— Тебе нравится? — поинтересовался Николай Павлович у сына.
— Не совсем, — причмокнул губами великий князь. — Двуглавый орёл на балдахине выглядит как-то одиноко. Прямо как будто кругом радостная красно-белая Польша и только одно мрачное тёмное пятно — чёрный русский орёл возле русского короля.
— Хм, — Николай Павлович поморщился, — поздно что-то менять.
— Отчего же, у меня есть десяток флагов Царства Польского. Вывесим их возле колонн, по пять с каждой стороны зала. И количество двуглавых орлов в зале станет приемлемым. И сделать это совершенно не затруднительно.
— Одобряю.
— Чернявский! — позвал великий князь верного спутника. Ожидая его отметил: — А ещё я хочу своих конвойных расставить по площади. Когда пушки дадут залп возвещающий о возложении короны, они спровоцируют толпу кричать "Ура". Дозволь с полковниками поговорить, чтоб и другие солдаты на площади кричали?
— Ха, слышал, Константин Павлович? — улыбнувшись, спросил государь у польского наместника, — Какой у меня хитрец растёт.
— Votre majest", puis-je parler aux colonels?* — Вмешался в разговор генерал Рожнецкий.
*прим: Ваше величество, могу я поговорить с полковниками?
— Rozumiem po rosyjsku i po polsku, jzyk francuski jest midzy nami zupenie niepotrzebny. Wykonuj,* — нахмурившись сказал государь.
*прим: Я понимаю по-русски и по-польски, французский язык между нами совершенно не нужен. Выполняйте.
12 мая 1829, Варшава
* * *
К часу великий князь, одетый в конно-егерский мундир, прибыл в королевский замок. Проследив, за тем, как конвойные занимают намеченные места на площади, он в сопровождении Мердера и Евагренковой направился к покоям их величеств. Николай Павлович был задумчив и не сразу приветствовал сына. Александра Фёдоровна, наоборот, немедленно прервала подготовку своего туалета и, не смотря на протесты помогающих ей фрейлин, поспешила обнять сына. На секунду Саша, бормоча: "Ne vous inquitez pas Maman", погрузился в ворох тряпья, пропитанного тончайшим ароматом цветов. Но его спас командный голос: "Сударыня, верните мне сына". Осмотрев наследника, Николай Павлович спросил:
— Какие настроения на улице?
— Конвой решителен и готов отвечать за площадь. Конные егеря воодушевлены и я в них уверен...
— А обыватели?
— Ликуют, а разве может быть иначе?
— Они могут испытывать неприязнь к русским.
— Но разве это помешает ликовать. В городе праздник, вот-вот состоится народное гулянье с раздачей подарков. Город наводнён достойными людьми со всех окраин Польши. Они приехали сюда, и тратят здесь свои деньги. Торговцы счастливы, как никогда. И право слово, обывателям не так важно коронация это или какой-нибудь карнавал. Они ликуют, а недолюбливать русских они будут потом, когда праздники пройдут. Помня об этом, я хотел бы после коронации совершить небольшой вояж по Польше. Ведь раньше тезоименования моего дяди, мы Варшаву не покинем. А я бы хотел посмотреть, как выглядят поляки не поехавшие праздновать в столицу. Тем более, будет уважительно, если я лично передам письмо батовского управляющего Тиса его отцу.
— Хм, ладно. Сегодня коронация, завтра большой бал, с четырнадцатого по двадцатое можешь располагать собой. А пока сходи погуляй по залам. Понаблюдай за польскими депутатами. Через двадцать минут вернись, мы в два должны входить в залу.
— Прекрасно, я как раз собирался просить вас. Мне нужно найти место для госпожи Евагренковой.
— Ступай.
Великий князь поспешил. Взяв ожидавшего его в коридоре секретаря за руку, он направился к главной лестнице, дабы проболтаться среди польской знати. Найдя для Евагренковой место на правом балконе. Раздвинул придворных, приехавших из Петербурга, словами:
— Дамы и господа, позвольте подойти к балюстраде.
Выждав пока перед ним расступятся, он провёл Евагренкову к выбранному месту и отпуская её руку дал указание:
— Оставайтесь здесь пока зал не опустеет. Не забывайте делать зарисовки. И помните о моём поручении. Ваш доклад я ожидаю завтра утром. Приступайте к делу.
Дождавшись, когда Евагренкова достала планшет и окинув взглядом немного растерянных вельмож, великий князь удалился. Послонялся в фойе, прислушиваясь к разговорам, но окончательно придя к убеждению, что "не царское это дело" и нужны "специально обученные люди", вернулся к государю.
Николай Павлович нетерпеливо кинул в него вопросом:
— Ну как там? Шепчутся?
И тут стало заметно, как у государя дрожат руки. Демонстративно заложив руки за пояс и выпятив грудь, Саша ответил:
— А что им остаётся делать, только шептаться. Однако, ничего скверного или подозрительного я не заметил. Обсуждают платья, ждут праздничного обеда, посмеиваются над напыщенностью обер-церемониймейстера. Обычные разговоры.
— Полагаешь, они не понимают важности события?
— Думаю, они не считают его чем-то, решающим их судьбу.
— Правы ли они?
— Наверное, всё польское общество не может ошибаться, — улыбнулся Саша и посмотрел на часы. — Пора готовиться к выходу.
Подтверждая его слова, вошёл адъютант и сообщил: "Пора, Ваше Величество". Все присутствующие направились в тронный зал, где уже сформировалась колонна для торжественного входа в Сенаторский зал. В два часа двери открылись и в зал, назначенный для коронации, архиепископы и важные сановники внесли государственные регалии. Следом вошел государь, на груди которого красовалась цепь ордена Белого Орла. За ним шла королева. Корона уже была закреплена в её волосах. Следом великий князь ввёл за руку княгиню Лович, возглавляя тем самым сопровождение, в которое вошли цесаревич, великий князь Михаил и другие уважаемые господа и дамы. В таком порядке они проследовали через Сенаторский зал, разойдясь в конце по своим местам. Королевская чета расположилась в креслах. За ними на специальное возвышение разместились их высочества. По левую руку стали министр двора, дежурный генерал-адъютант, полковник Янковский, обнаживший пред этим саблю, и другие ассистенты его величества. По правую руку ассистенты её величества из назначенных первых чинов двора. За креслами расположились восемь камергеров готовые прийти на помощь государю. Перед троном справа встали сановники, внёсшие государственные регалии, а с левой священники. И на подходе к трону с саблями на голо замерли смирно два капитана конных егерей.
Когда все заняли назначенные им места, государь подал знак, по которому примас вышел перед помостом. Священник прочитал молитву и, провозгласил: "Во имя Отца и Сына и Святого Духа". С этими словами он подал государю королевскую мантию. Государь одел её и попросил корону. Её примас подал, сопровождая теми же словами. Государь одел на себя корону. Ему подали цепь ордена Белого Орла, которую он одел на королеву. Потом ему вручили скипетр и державу, и примас, воздев взгляд к небу, трижды провозгласил: "Vivat Rex in eternum!".
В тот же миг, раздался звон колоколов и пушечные залпы. С улицы сквозь закрытые окна прорвался рёв толпы, кричащей "Ура" и "Vivat!". Присутствующие в зале дамы сели в глубоком реверансе, а мужчины трижды склонили головы, поздравляя его величество.
Когда спустя пару минут пальба стихла и колокола замолчали. Король сделал шаг вперёд, встал на колени и начал молить Господа за себя и за вверенный ему народ, клятвенно обязуясь соблюдать божьи заповеди и установленные в царстве законы. К концу молитвы по щеке государя потекла слеза и речь стала прерывистой. Он произнёс последнее "Аминь" и с трудом поднялся на ноги. В это мгновение все присутствующие, кроме караула, пали на колени. Некоторые дамы также растрогались и пустили слезу. Примас произнёс ответную молитву за короля и благоденствие его державы, и только тогда все встали. На этом обряд коронации был совершён, примас откланялся и поспешил в собор святого Яна, чтобы встретить там государя. Король в сопровождении свиты в том же порядке, что входили в зал, направился на торжественный молебен.
От Королевского замка до собора был устроен сплошной обтянутый алым сукном помост. Стоило государю ступить на него как толпа разразилась ликованием. Государь неспешно, как бы с трудом, шел по помосту. Ему предстояло пройти полтораста метров, но он не смог. Уже у самого собора король пошатнулся. Тогда его братья подошли к нему и поддерживая за руки ввели в собор. Стало очевидно, что государь не хорошо себя чувствует. Впрочем, для самых недогадливых это дошло, когда государь в середине торжественного обеда, состоявшегося после молебна, встал и ушёл в свои покои. Александра Фёдоровна, несмотря на то, что день был тяжёл и для неё, осталась в окружении братьев государя, продолжать торжественный приём.
Незаметно для других следом за государем ушёл Бенкендорф. А когда он вернулся, то подошёл к наследнику престола и шепнул ему: "Его величество ожидает вас, поспешите."
Николай Павлович сидел в кресле напротив окна разглядывая варшавский пейзаж. Он не обернулся, когда Саша вошёл, только указал на свободное кресло:
— Посиди рядом.
— Вы празднуете или печалитесь? — тут же спросил Саша.
— А разве есть повод для печали? — удивлённо вскинув брови посмотрел на сына Николай Павлович.
— Тогда одну минуту, я распоряжусь.
Саша исчез за дверью, но вскоре вернулся. он взял кресло пододвинул его ближе к отцу и сел рядом. Некоторое время они молча наблюдали пейзаж. Наконец нарушая вековые приличия, Саша первым подал реплику.
— Всё получилось очень даже славно. Вам удалось растрогать их.
— Ты полагаешь они искренни?
— В каком-то смысле, да.
— Что это значит?
В комнату вошли слуги, принесли небольшой столик, который установили возле кресел. На него поставили два бокала, наполнили их ягодным морсом, оставив рядом кувшин и тарелку с тонко нарезанными выдержанным сыром и бужениной.
— Достаточно, можете идти, — великий князь остановил слуг, очевидно собиравшихся сделать что-то ещё, и пояснил отцу: — Иногда лучше, чтобы еда была как можно проще.
— Так что ты хотел сказать? — спросил Николай Павлович, когда они снова остались вдвоём.
— Они искренни в том смысле, что если сейчас взять какого-нибудь выпившего лишнего поляка, то окажется, что он готов отдать за короля жизнь. Но уже через неделю он будет куда более сдержан. А через месяц также искренне он сможет ненавидеть вас. Это всё эмоции. Они вспыхивают и превращаются в страстный пожар. Но приходит время и страсть гаснет, оставляя в душе пепел и подготавливая её для нового пожара.
— Ты так пренебрежительно относишься к стремлениям сердца?
— Я соотношу их с целью. Если бы ею служило воодушевить солдат перед боем или возбудить толпу напасть на арсенал, чтобы завладеть оружием, или побудить людей немедленно совершить иное действие, то стремления сердца были бы крайне важны. Но они не долговечны, и для устойчивости государевой власти важнее опутать людей маленькими липкими цепями, приковывающими их к мирной жизни. Люди должны иметь планы, семью, службу и заработок. Поскольку бунт, это во многом дело авантюристов, не нашедших себе применения в мирной жизни. Людей этих не привлечь на свою сторону пронзающими сердце словами. Мы уже говорили о подобном обсуждая события на сенатской площади...
— Я помню.
— Потому я и не испытываю больших переживаний, сама коронация важна, но обстоятельства её совершения слишком незначительны и уже через полгода перестанут волновать сердца людей. А через год и вовсе могут быть перевираемы всякими желающими в свою пользу. Впрочем, эта судьба всех значимых событий.
Николай Павлович пристально посмотрел на сына, нахмурился, затем усмехнулся и спросил:
— И чем же занята твоя голова, пока моё сердце разрывается от величия происходящего?
— Турцией... Дунаем, Батумом, трофейным оружием, пленными...
— Значит, мысли твои далеки от Польши.
— Да. Здесь сейчас не происходит ничего, на что я мог бы повлиять. А вот на работу переделочных мастерских я могу влиять. Мне представляется совершенно очевидным необходимость направлять трофейное оружие в переделочные мастерские в Тифлисе и Тирасполе. Это добавит им работы, но это же повысит их нужность. Кроме того, позволит надлежаще поставить в армии сбор трофеев и получить с этого сбережение для казны и влияние на друзей нашего государства.
— Это как?
— Я могу завтра утром подать бумагу. Эссе почти готово. Сейчас казаки всё имущество и оружие считают своей добычей и продают его маркитантам, поскольку возить с собой не имеют возможности. И пусть бы так. Но регулярные полки тоже не являют собой пример рачительности. Полковое начальство после боя отряжает команды для сбора трофеев. Оружие поступает в полк, иногда им вооружают своих солдат, а чаще сдают под опеку квартирмейстеру или аудитору. Трофейное оружие загружает собой обоз и часто не имея возможности отправить его в арсеналы полковое начальство распоряжается испортить и бросить его. Однако, часты случаи, когда такое оружие продаётся. Речь идёт об оружие стрелковом и белом, поскольку артиллерийские стволы всегда стоят на особом счету у арсеналов. Маркитанты, преследуя свою выгоду, перепродают его тем, кто в нём нуждается. Так взятое однажды трофеем ружьё снова начинает стрелять в русских солдат. Даже трофейные пушки пропадают, хотя и числятся на особом учёте. Категорически необходимо наладить сбор и вывоз оружия с поля боя. Это потребует создания трофейных команд и обозов в дополнение к полковому.
— Затраты очевидны, но каковы могут оказаться выгоды?
— Обоз каждого полка надо увеличить на дюжину фур и два десятка нестроевых. В отсутствии трофеев можно использовать эти фуры и людей по иному назначению. Но зато они соберут трофейное оружие и амуницию, доставят в мастерские, где их проверят, определят по категории и направят по назначению. Возмещать ли полку за трофеи какие-то суммы, как это делалось по указу двенадцатого года, или просто обязать их сдавать, я полагаю оставить на ваше усмотрение. В мастерских оружие отремонтируют, расточат стволы, поправят ложи и разделят на категории. Что-то можно будет вернуть в армию, но в основном это оружие можно поставлять казакам, горской и дунайской милиции. А главное Персии. При должных объёмах это может сделать Персию зависимой от наших поставок оружия и освободить её от закупок в Европе. То же оружие, что будет признано не годным, переделаем в учебное. Для легиона уже разработана программа обучения стрелков. Для неё необходимо иметь на взвод три учебных ружья. Так, рачительное отношение к трофеям не только помешает противнику вернуть своё оружие, но и позволит осуществить экономию на производстве оружия для вспомогательных войск и гарнизонов.
