— Хм, — Давыдов выпустил клуб дыма и сказал: — при всём уважении к Александру Христофоровичу, жандармский корпус весьма молод. Если бы мне понадобился знающий в таком деле человек, я обратился бы к Борису Яковлевичу. Ему несложно подобрать вам дельного человека из своего подчинения.
— Я сомневаюсь, что кто-то отпустит от себя дельного человека, — усомнился великий князь.
— Хе, — крякнул Давыдов и, улыбнувшись, выпустил клуб дыма. — Аккредитацию можно попросить у Ивана Васильевича Гладкова бывшего в этих чинах при прошлом правлении. Я знаком с ним и готов обратиться за этим от вашего имени.
— Я буду крайне признателен вам за помощь.
— Это удовольствие для меня. Однако, Даже за свою часть я не могу быть уверен. Ведь обучение и рассказы о боевом прошлом вещи разные.
— Я знаю, что будет трудно, — кивнул великий князь, — я уже распорядился дать вам человека, который будет старательно записывать все ваши беседы с офицерами и иные занятия, что мы придумаем для них. В следующем году из этих записей, отрывков вашей и других книг мы создадим единое пособие по проведению лекций и занятий. И на второй год уже будем обучать обер-офицеров по нему, дополняя и совершенствуя. Полагаю, что к третьему году мы точно поймём чему и как нужно обучать.
— К третьему году?
— Да, я считаю, что это очень не большой срок. Если за пять лет нам удастся по всем направлениям создать хорошую методу обучения для обер-офицерского отделения, я буду считать это успехом. Школа это дело рассчитанное на десятилетия, оно не может встать на ноги в один год... При этом, я прошу вас предварительно продумать и изложить письменно, чему и как вы хотели бы обучать.
— Я уже сделал это, — Кивнул Давыдов. — Согласившись на ваше предложение, я понимал, что подобная диссертация будет вами востребована, и у меня было достаточно времени для её написания.
— Прекрасно, тогда сегодня же я хотел бы видеть её. А на первое, назначим учебный день.
* * *
1 января 1828, Санкт-Петербург
— Господа! — великий князь обвёл взглядом офицерское собрание. — Сегодня я объявляю об открытии обер-офицерского отделения школы легиона. Командиром школы определён ветеран войны двенадцатого года генерал-майор Давыдов, Денис Васильевич. С этого дня в десять часов утра обер-офицеры легиона будут обучаться в этой школе...
Ратьков, сидящий слева от великого князя, улыбался, оглядывая кислые лица молодых офицеров. Сообщество легионных командиров явно неодобрительно встречало нововведение. Лица у многих были хмуры. Будущие ученики прятали глаза, лишь изредка поглядывая на генералов, стоящих возле великого князя. Только прапорщик третьего ранга Григорьев, поступивший в легион по протекции Бенкендофа для службы в дознании, явно чувствовал себя легко. Он расслаблено откинулся на спинку стула. Лицо его было безмятежно. Время от времени он оглядывал других и что-то бормотал себе под нос.
-... В школе обучение будет проходить пятью способами. Первый из них, лекционный. Преподаватель или ветеран будет рассказывать вам чём-то полезном для дальнейшей службы. Другой, семинарный. Преподаватель будет более подробно рассказывать о чём-то важном, а вы сможете задавать ему вопросы и иметь с ним спор. Далее, практический. Вы будете на деле осваивать изучаемое. Третий, свободный. Вы по заданию преподавателя будете проводить семинар или практику для других. И, наконец, игровой, — великий князь улыбнулся, развёл руками и уточнил: — Да-да, мы с вами будем играть в различные азартные игры...
Офицеры ответили на эти шутливые слова напряжённым молчанием. Поняв, что от дальнейшей речи не будет проку, великий князь решил заканчивать:
— А сейчас прошу Дениса Васильевича сказать своё слово.
Давыдов вышел вперёд, сел напротив молодых офицеров на стул, достал трубку и, выпустив клуб дыма, заговорил:
— Помню, всему прочему я предпочитал весёлые пирушки с моим другом Бурцевым. Но когда случилось настоящее дело ради спасения отечества, я вспоминал не их. Когда авангард французов настиг нас у Колоцкого монастыря меня спасли научения князя Иллариона Васильевича...
* * *
3 января 1828, Санкт-Петербург
Со дня переселения на Чёрную речку у великого князя уже успел сформироваться некий обычай, в котором он проводил свой день. По заведённой ещё в Гатчине традиции с постели юный наследник престола поднимался в шесть, наводил порядок в спальне, молился и выходил на улицу на утреннюю гимнастику и пробежку. После помывшись холодной водой направлялся на завтрак. Всё это время его сопровождал Юрьевич, в обязанности которого входило донести до великого князя последние новости, помочь наметить изменения в планах на текущий день. Юрьевич успешно справлялся со своей двойственной ролью подчинённого с одной стороны и воспитателя наблюдающего за надлежащим выполнением наследником престола установленных обязанностей, с другой. К семи за накрытым к завтраку столом собирались офицеры и приближённые великого князя, находящиеся в расположении легиона. Прямо за завтраком старшие офицеры намечали работу для подчинённых. В восемь у великого князя начинался рабочий день. Обычно он старался чередовать свои классы с иными делами, час через час. Хотя это расписание часто сбивалось в угоду преподавателям или по неотложности дел. В восемь вечера в офицерском собрании устраивался ужин, за которым обсуждались итоги дня и планы на будущее. После чего оставшийся час Саша посвящал, обсуждению с Юревичем своих планов, написанию дневника и небольшой вечерней прогулке, в ходе которой он обходил караульных, пытаясь в кажущемся уединении собрать обрывки своих мыслей. В десять он, помолившись и умывшись заботливо подогретой водой, ложился ко сну. Если учесть, что наследник постоянно вынужден был куда-то выезжать, а классы давались без особого расписания, то сложно назвать два дня прошедших совершенно одинаково, но завтрак и ужин становились оплотом стабильности в жизни мальчика.
Сегодня без четверти семь Жуковский прервал ставший привычным порядок.
— Ваш класс назначен на двенадцать, — вскинув брови, напомнил великий князь, — что привело вас так рано?
— Ах, ваше высочество, долг воспитателя не только в том чтобы задать ученику урок. Его призвание быть рядом и добрым словом и советом поддерживать вас в ежедневных заботах... Вы стали нисколько не похожи на того мальчика, которого я знал до отъезда... Надлежаще исполняя свой долг воспитателя, я посчитал необходимым быть подле вас всё возможное время.
— Это прекрасно, — широко улыбнувшись, отметил великий князь и добавил со вздохом: — Х-да, доселе ваша болезнь и порученные государем дела мешали мне быть с вами достаточно продолжительное время. А как мне представляется, для ученика весьма скверно быть вдали от своего учителя. Я так соскучился по вашей заботливой внимательности и задушевным разговорам, что мы вели.
— Ах, мой милый друг, во всяком деле вы будете иметь моё участие. Теперь все трудности мы будем преодолевать вместе. Учитель и ученик...
— Прекрасно, надеюсь, вы умеете пилить, — улыбнулся великий князь. — После завтрака я намереваюсь изготовить из дерева одну вещь.
— Ха-ха, — хохотнул Жуковский. — К сожалению, я не смогу быть вашим учителем в этом деле, но будет не плохо скрасить время беседой.
— Хе, хорошая беседа не повредит, — согласился великий князь.
Спустя пару часов Саша, высунув от усердия язык, елозил напильником расширяя в свежее отструганной дощечке щель. Дерево отступало под натиском стали, получающийся просвет всё более обретал вид вытянутого по одному катету треугольника. Жуковский, устроившись возле окна, рассуждал о современном стихосложении. Хотя во многом его слова были посвящены тому, что надлежит воспитывать в себе вкус к стихосложению, для чего он намеревается ввести наследника престола в известные салоны. Утомившись, он на секунду задумался:
— И всё же я не пойму, как вы этой дощечкой собираетесь мерить расстояние. И зачем вам это?
— Глазомер вот основа хорошей стрельбы. Правильно определив дальность до врага, ты верно в него прицелишься. Пехотное ружьё имеет основное применение на ста шагах, самое большее на трёхстах. Для стрельбы из оного достаточно простейших приёмов. Все знают, что блестящее оружие можно заметить с двух тысяч шагов, всадники становятся отличимы с полутора тысяч, головы и туловища различаются с тысячи, руки и ноги с шестисот. С трёхсот шагов можно увидеть лица, со ста рассмотреть глаза, а с двадцати уже различимы зрачки. Но вот беда, из новых винтовок стрелять можно на семьсот шагов. При этом, если неверно определить расстояние, то промахнуться легче лёгкого. Вот я и подумал...
— Допустим, но как ей мерить?
— Я просто вспомнил уроки Зауервейда. Чем дальше находится предмет, тем меньшим он кажется. Если через эту треугольную прорезь смотреть на него, то можно добиться того чтобы он целиком помещался между нижней стороной и гипотенузой. Если размер предмета изначально известен, то несложно посчитать и расстояние до него. Впрочем, для военных целей ничего считать и не нужно. Я просто отмечу, где на расстояниях, проставленных на прицельной планке, вписывается всадник и пехотинец. Полагаю сегодня после обеда на прогулке уже разметить. Мне осталось немного, сделать ползунок и закрепить шнурок, чтобы отмерять всегда одинаковое расстояние до глаз.
— Приятно наблюдать, что взятые вами классы не оборачиваются потраченным напрасно временем. Кто мог бы предположить, что урок живописи может оказаться полезным в военном деле.
— Не вижу в этом ничего необычного, — пожал плечами великий князь и сдул опилки с дощечки. — На войне сгодится всякое знание и умение.
— И умение стихосложения? — усмехнулся Жуковский.
— Непременно. На привале или после тяжёлого боя хорошая песня лечит души солдатам. А верные слова поэмы перед боем вселят в их сердца решимость. Этот дух, скрытый в стихах мне представляется более ценным, нежели красивая рифма и изящность, столь популярные у салонных рифмоплётов.
— Поэзия ценна не только этим... — покраснев, возразил Жуковский.
— Конечно, она так же может научать людей. Давать им образцы...
— Конечно после басен Крылова, слишком восторженно относитесь к такому стилю, но основное назначение поэзии отражать движение человеческой души.
— Это я понимаю как средство, а не цель. Неужели басни Ивана Андреевича не достойны называться поэзией?
— Отчего же. Одно лишь но, то главное что вы так цените в его баснях, во многом заимствовано от Лафонтена, а тот брал у других. Оригинальность Ивана Андреевича заключена лишь в слоге. В умелом применении русского слова для выражения изложенного давным-давно на других языках.
— Стало быть, он просто хороший переводчик. Впрочем, это не важно, — пожал плечами великий князь, — мне достаточно того, что изложенные его языком басни я могу донести до русского человека.
— Вы в чём-то правы. Разные языки имеют свою структуру, потому работая с рифмой, переводчик уподобляется поэту, вдохновлённому чужим рассказом. И всё же, басни слишком примитивны для образованного человека, он ценит в стихах душевные порывы. Оные вы вряд ли обнаружите в поэмах графа Хвостова. Вам надлежит познакомиться с более талантливыми поэтами.
— Я с удовольствием.
— Они также будут рады дарить вам свои стихи. А я берусь помочь вам в издании небольшого журнала для них.
— Прекрасно. Я давно задумывался об издании в Гатчине газеты...
— Ах, это. Полагаю, высочайшее соизволение будет лишь на издание небольшого журнала для императорского двора.
— Такое мне не интересно.
— М-м-м, — пожевал губами воспитатель, — я не могу быть уверен, что государь одобрит это.
— А журнал одобрит?
Жуковский улыбнулся.
* * *
4 января 1828, Санкт-Петербург
— Непременно, Ваше Императорское Высочество, — улыбнулся Попов, — а пока я хотел бы представить вам адмирала Кроуна. Волею случая он оказался у меня в гостях.
— Я буду рад знакомству с опытным флотоводцем, — кивнул великий князь.
Они устроились за столом в чертёжной мастерской. Слева от великого князя сел Юрьевич, справа Жуковский. Саша уже разложил по столу свои эскизы и карту северной половины Тихого океана, когда хозяин ввёл в мастерскую ссутуленного тучного старика в адмиральском мундире. Несмотря на одышку, адмирал был лёгок в движениях. Будучи представлен и получив приглашение сесть за стол, он, не теряя времени, принялся рассматривать принесённые бумаги.
— Полагаю, Александр Андреевич рассказал вам о моих идеях? — улыбнулся великий князь.
— Да, — коротко бросил Кроун, — а государь благословил на классы по морскому делу. Про речные пароходы я вам многого не расскажу, а про морских охотников я самую малость знаю.
Адмирал резко отодвинул, почти отбросил, от себя бумаги.
— Со всей очевидностью речь должна идти о больших фрегатах, типа утверждённой ныне к закладке Паллады, — высказал свое мнение Попов.
— Казалось бы, это очевидно, но... — старый адмирал предостерегающе поднял палец вверх, — я хотел бы услышать своего ученика. Александр Николаевич, доложите, как вы себе представляете боевое применение этих кораблей.
— Дозвольте, — наследник престола вскочил и вытянулся смирно, — Роман Васильевич, дать пояснения по карте.
— Действуйте, — нахмурившись, кивнул адмирал.
Саша проворно очистил стол, сдвинув эскизы к краю и обнажив карту Тихого океана. Используя карандаш Юрьевича в качестве указки, он начал доклад:
— В настоящее время, под русским флагом находится побережье и часть островов в серо-западной и северной части океана. В следующую навигацию планируется высадка и подведение под российскую корону мексиканских земель по побережью в серо-восточной части. Тем самым вся северная половина океана оказывается окружённой российскими землями. При этом доставка грузов между берегами может осуществляться только по океану. Потому возникает необходимость в обеспечении безопасности торговых судов в этих водах и побережья, а так же в создании неудобства для пребывания кораблям других держав. В настоящий момент в этих водах постоянно присутствуют корабли и суда следующих держав: Япония, Китай, Англия. В водах часто появляются суда Северо-американских Соединённых Штатов. Могут появляться корабли Франции, Нидерландов и Испании. Несомненно, воды открыты и для других флагов, но я не склонен считать их появление чем-то существенным для своих рассуждений. Наибольшую заботу вызывают китайские, японские и американские суда занимающиеся ловом рыбы, охотой, а так же разбоем по побережью и пиратством. Английские корабли и суда в основном заняты торговлей с Китаем и Юго-Восточной Азией и севернее заходят редко, но их количество и вооружённость не позволяют нам чувствовать себя в безопасности. Проводя линию между южной оконечностью Сахалина и мысом Сан-Лукас в Калифорнии, мы отчертим русскую часть Тихого океана. Для удержания её необходим флот из кораблей...
— Хе, — скривился в ухмылке Кроун. — флот начинается не с кораблей, а с верфей и портов.
