— Хм, а как быть с лютеранским приходом?
— В зависимости от наших потребностей. А впрочем, это хороший повод для общины поторопиться с окончанием строительства кирхи Святого Николая. И ещё предупредите департамент уделов, что я желаю ознакомиться с делами по Гатчине. От имени Марии Фёдоровны, разумеется. В местном управлении я побываю на днях, а в столице хочу быть двадцатого.
Юрьевич старательно отметил себе на листе пожелания наследника престола. Вложил в папку для архива письмо Марии Фёдоровны и достал другое.
— Пришло известие от Кларка, а вместе с ним шанцевый инструмент.
— Что пишет?
— Паровая карета будет готова для доставки к концу мая. Тележки он начнёт подвозить с середины апреля. Всё это потребуется собирать здесь.
— Полагаю, собирать всё во дворе фарфорового завода. Благо, теперь я могу распоряжаться на нём. Какие ещё новости?
— В Кивинебе Биркин приложил к месту план острога. Вот доклад. А сам направился дальше.
-Хорошо.
— Ну как сказать, община обеспокоенная его работой, обратилось на высочайшее имя с прошением об уважении собственности общины. Они не желают предоставлять финскую землю для русской крепости.
— И что теперь?
— Государь поручил Закревскому уладить дело.
— Надо ехать в Гельсингфорс, — постановил великий князь. — сразу после зачистки в Гатчине.
— В Выборг, — поправил его Юрьевич, — Арсений Андреевич направляется в Выборг.
— Хорошо, напишите в Петергоф, быстрее будет из него через залив.
— Непременно. Я озабочусь дорогой.
14 марта 1828, Гатчина
Сразу после завтрака великий князь устроил осмотр Приоратского дворца. Пастор Зейдер встречал великого князя и сопровождающих в створе ворот. Он нервно потирал руки, глядя на приближающегося наследника престола. Остановившись на спуске с холма, великий князь поинтересовался:
— Павел Петрович, как вам место? Я полагаю, что жить и работать вы будете здесь. Сейчас главное осмотреть комнаты, определить надобность в ремонте и решить, кто и как будет здесь расквартирован.
— Пусть немного далеко от стройки, но само место прекрасно, — улыбнулся Мельников.
— Что ж, идёмте, — распорядился великий князь и шагнул вперёд, — посмотрим, что здесь есть.
Они вошли в ворота и быстро осмотрели дворик, небольшую конюшенку, сарайчик и пристань. Затем великий князь вошёл в сам дворец. Повернул по небольшому коридорчику налево и вышел в капеллу.
— Здесь мы проводим свои собрания, — угодливо сообщил Зейдер, до этого не стремившийся снабжать великого князя информацией, — распоряжением всемилостивейшей Марии Фёдоровны дворец дан в пользование нашему приходу.
— Это прекрасно, — кивнул великий князь. — Раз дворец передан в ваше пользование, надеюсь, вы надлежаще содержите его. Как я вижу, капелла не так давно была покрашена. Это очень хорошо. Посмотрим, что в других залах.
Великий князь развернулся и двинулся по коридору в противоположенную сторону. Дверь в зал рыцарских собраний подалась с трудом, впуская людей в помещение с облупившейся краской, грудой различного добра сваленного по углам и паркетным полом, обезображенным царапинами.
— Надо полагать, вы используете этот зал как склад? — пнув лежащий в ближайшей куче мешок, поинтересовался великий князь.
— Община весьма стеснена в средствах, и если капеллу мы смогли отремонтировать, то к остальному только готовимся.
— Я понимаю, тем более что значительные средства уходят на отделку кирхи святого Николая, — кивнул великий князь. — Кстати, а когда вы собираетесь закончить строительство кирхи?
— Ах, — Зейдер немного покраснел, — это такая забота. Я надеюсь, что к зиме строительство завершится. Хотя и осталось не так много, только отделка, но средств не хватает. Община наша слишком не велика.
— Наверное, ей тогда и такой большой храм не нужен, — кивнул великий князь.
Они прошли в тронный зал, и их взору предстало обшарпанное дерево потолочных балок, забитые тряпками окна, не пускающие свет, и толстый слой пыли поверх наборного паркета.
— М-да, — сказал великий князь и резко развернувшись, скомандовал: — на второй этаж.
— Мы... — начал Зейдер.
— Я всё понял, — прервал его великий князь, быстрым шагом направляясь к лестнице.
Второй этаж был так же заброшен. Облупившаяся краска, пыль, собранная кучей мебель. Очевидно, что люди сюда последнее время не заходили.
— Освободите окна, — указал великий князь на занавеси и, повернувшись к пастору, сказал: — Я помогу вам... Я забираю дворец под свои нужды. Вам же я оставляю право не чаще трёх раз в неделю проводить собрания в капелле, покуда храм святого Николая не будет достроен.
— Благодарю вас, Ваше Императорское Высочество — сдержано обозначил поклон Зейдер.
— Прекрасно, — кивнул в ответ великий князь и обратился к Мельникову: — не согласитесь ли вы, Павел Петрович, переехать сюда? Я полагаю разделить нижние залы перегородками выделив для вас и Давида Иосифовича кабинеты и жилые комнаты. Капеллу и второй этаж пока не будем трогать. Как вы на это смотрите?
— Вполне разумно, — кивнул Мельников.
— Вот и замечательно. Семён Алексеевич, сегодня нужно прислать сюда людей из обслуги большого дворца, чтобы они начали уборку. И нужно будет разгородить залы временным перегородками.
— Я полагаю не лишним будет подпереть потолок колоннами. Они же станут основой для перегородок, — предложил Юрьевич, сморщив лицо в гримасе презрения: — Эти длинные провисающие деревянные балки, не внушают мне доверия.
15 марта 1828, Гатчина
— Речка уже вскрылась, скоро лесопилка заработает, — задумчиво проговорил Мельников.
— Надеюсь, вы уже начали строить печи для бараков. Без них рабочие помёрзнут. Весна, не лето. — проговорил великий князь.
— Да, ваше высочество. Но нужно помнить, что эти печи, сложенные на прогретой кострами земле, будут стоять на весьма непрочном основании. Мы полагали, что бараки не понадобятся нам больше чем на одно лето. И печи в эту же зиму развалит.
— Я помню. Единственное где нужно задуматься о долгой жизни строений это торфяное предприятие и дорога. Если всё пойдёт как задумано, бараки в Мариенбурге разберём уже в августе.
— Я понимаю. Но даже для временных построек рабочих не хватает.
— На восемнадцатое намечено получение новых рабочих. Не все они будут надлежащего качества, но всё же. Что скажете Пётр Парфирьевич? — поинтересовался великий князь у командира группы дознания.
— Мы всё подготовили, но окружение и прочёсывание необходимо тщательно проработать с Адамом Семёновичем, — Григорьев бросил взгляд на прапорщика второго ранга Беловского.
Командир роты почесал подбородок и заявил:
— Если план местности готов, то я не вижу препятствий.
— План может быть готов только завтра.
— Тогда, — постановил великий князь, — завтра вечером после ужина все обер-офицеры конвоя и легиона остаются в Белом зале, где Петр Парфирьевич на полу развернёт план местности. С этим всё. А насколько вы, Павел Петрович готовы к приёму рабочих?
— Пятьдесят человек можем поставить на работу хоть с завтрашнего дня. Есть и одежда, и еда, инструмент и главное, место для проведения работ. Можно уже начинать расчистку под дорогу.
— Земля ещё не отошла, — с сомнением в голосе сказал великий князь.
— Уже достаточно, чтобы начать.
Великий князь обвёл взглядом мраморную столовую в которой, как обычно, он устроил совещание. Встал и, слегка подрагивающими руками, погладил ладонями по бокам.
— Что ж, могу я сделать вывод, что для строительства на сегодняшний день не хватает только рабочих?
— Не только, — покачал головой Мельников, — многого не достаёт. Прежде всего, брёвен недостаточно. На мост я отобрал и купил потребное число, остальное можно получить потом или взять при расчистке. Сейчас нас удерживает именно недостаток рабочих. Для постройки бараков инструмент также куплен. И для установки перегородок в Приоратском дворце артель уже нанята.
— Спасибо, теперь я могу уехать в Финляндию, с легким сердцем оставляя стройку. Пётр Парфирьевич, начинайте готовиться к такой же зачистке в Павловске. Когда я вернусь, проведём там такую же. Уже затем будем чистить площади столицы.
17 марта 1828, Гатчина
Стоя на берегу, великий князь наблюдал за тем как рабочие опускают в воду конструкцию, собранную из брёвен около двадцати сантиметров толщиной, и подводят её к мельничному колесу.
— Так-то, Ваше Императорское Высочество, уже можно пилить, — пояснил Тольников. — Вот сейчас корзину заведём перед колесом чтобы куски льда его не поломали по случаю и начнём распил.
— Сегодня уже дадите первые доски?
— Сегодня хочу отдать весь брус и половину обрезных дюймовок на дворец.
— Как бы я хотел посмотреть на саму распиловку, — покачал головой великий князь, — но времени нет.
— Не жалейте, Ваше Императорское Высочество, — улыбнулся Тольников, — это всегда успеете, да и само дело-то не хитрое. Рассаживаем бревно на двухсаженные заготовки. С тонкого конца углём размечаем будущие доски. Затем с толстого конца повторяем. Сложнее всего отдать первый горбыль. Бревно круглое и норовит вывернуться. Потому первый рез размечаем особо. Натягиваем бечеву и вдоль неё пробиваем долотом и вставляем деревянные чопы. Дабы по ним выравнивать бревно при распиловке. А потом когда первый горбыль отойдёт у нас уже есть ровная сторона которой можно прижимать бревно. Дальше всё получается совсем просто.
— Вы правы, я ещё успею посмотреть, — улыбнулся великий князь и направился к казармам, где уже разворачивалась финальная репетиция к завтрашней операции.
Плац изображал собой Базарную площадь возле гатчинского Гостиного двора. Более сотни солдат инвалидного батальона, явно веселясь от назначенной роли, изображало из себя толпу. Кто-то накинув на себя зипун или обрядившись в рубаху изображал мужика, кто-то притворялся лавочником, кто-то обряженный в непонятное тряпьё обозначали подсобника, а некоторые повязав на голову бабьи платки изображали прекрасную часть человечества. Всё это сопровождалось грубыми шутками, вызывавшими хохот промеж солдат. Легионеры, стараясь сохранять невозмутимые лица, пытались по указанию дознавателей арестовать из этой толпы людей.
Великий князь пропустил начало репетиции. Уже дважды Григорьев, назначенный ответственным за операцию, останавливал игру, возвращая всё в исходное положение. Люди уже свыклись со своими ролями и могли явить наследнику престола весь свой артистизм.
— Солдатик, куда жэ ты меня грешную тащишь, — стенающее голосил седой унтер в бабьем платке, обращаясь к легионеру практически волочащему его за руку в сторону дознавателя, — меня ж детки дома ждут. Помилосердствуй! Что ж это деется, люди! Безвинную глупую бабу посередь бела дня хватают и тащат куда-то.
— Служивый, оставь ты её в покое, — вмешался солдат, напяливший на себя какую-то темно-серую дерюгу, отдалённо напоминающую рясу.
Легионер, не долго думая, подножкой повалил свою жертву на землю. К нему тут же подскочил товарищ и подхватил "бабу" за вторую руку. Игнорируя крики, они споро поволокли жертву по земле.
— Нету такого закона! Ха-ха! — Не удержавшись от хохота солдат в дерюге повалился на землю.
— Весело тут, — улыбнулся великий князь, подумав, что надо бы, со временем, научить легионеров заломам рук.
— Пока не привыкли, — пояснил Григорьев. — Ничего, ещё двадцать повторений, все устанут, и дело пойдёт как надо.
— Только в толпе у Вас мужики какие-то не русские, — не стирая улыбки с лица, высказал неудовольствие великий князь. — Нет бы встать, все как один супротив самодурства. Повыволакивать колья из оград. Да приложить к этим лихоимцам в мундирах.
Лицо наследника престола стало серьёзным.
— Надо рассчитывать не только на вялое сопротивление, но и на возможную попытку бунта. Который надо задушить в зародыше, пока он не захлестнул народ. Сразу, решительно. Если нужно, штыками и пулями. Как мы и говорили ранее для того я полагаю гренадёрам оставить руки свободными и оружия не давать. Но за каждым отделением должно быть одно или два звена стрелков с примкнутыми к заряженным винтовкам тесаками. А помимо этого пара отделений и конные егеря должны быть чуть поодаль в резерве, готовые по команде оттеснить толпу штыками и лошадьми. И если нужно, расстрелять и порубить саблями. А у нас резерв к атаке на толпу не готов. Сабли в ножнах, смеются. Стрелки явно растеряны, смущены и просто бездействуют. Командуйте возврат к началу. Сейчас я с гвардейцами поговорю, пусть они этим весельчакам несколько синяков поставят, дабы на службе ворон не ловили.
Барабан пробил "отбой" и легионеры потянулись в просветы между казармами, изображающие примыкающие к площади улицы. Хмуро взглянув, на неспешно идущих солдат, великий князь направился к инвалидам, изображавшим толпу.
18 марта 1828, Гатчина
К одиннадцати утра на всех подходах к Базарной площади расположились пикеты, хотя всех пока беспрепятственно пропускали. Обычно пикет состоял из трёх стрелков и одного всадника из конвоя, но на довольно широкую Елизаветинскую улицу пришлось отрядить удвоенный пикет, а Госпитальную и вовсе закрыли утроенными. Григорьев и великий князь расположились в Полицейском переулке, выходящем непосредственно к съезжему дому, оставаясь при этом не видимыми с площади. Командир дознавателей принимал рапорта от отделений и пикетов.
— Всё готово, Ваше Императорское Высочество, — сказал он, — дозвольте начать.
Великий князь окинул взглядом площадь, представлявшую собой не более чем вытоптанное тысячами ног поле на пересечении улиц, уставленное временными лавками и загромождённое телегами. Для уездного городишки там была настоящая толпа народу. "...Человек пятьсот..." — подумал Саша, перекрестился и сказал: "С богом".
Григорьев верхом вывернул с Полицейского переулка на Госпитальную улицу и по ней направился к Загвоздинской. Очень быстро он стал прекрасно виден всем подчинённым. Григорьев поднял руку и свернул к Бомбардирской улице. Это и был сигнал к началу. Из прилегающих улочек быстрым шагом тремя группами вышли гренадёрские и стрелковые. Каждую вёл за собой подручный Григорьева. Наблюдая за тем, как полицейские с любопытством смотрели за происходящим из окон съезжего дома, великий князь улыбнулся. Он оглянулся на конных егерей и стрелков, стоящих в резерве и распорядился о начале действий. Резерв разделился на две равные части, одна из которых поспешила за Григорьевым.
Наконец солдаты достигли первой жертвы. Выехав на Госпитальную, великий князь смог лично наблюдать эту сцену. Дознаватель указал пальцем и что-то скомандовал. Двое солдат подскочили к щуплому мужичку, просившему милостыню, уронили его на землю и поволокли. Мужичёк заверещал, но толпа слабо реагировала на эти вопли. Но спустя секунды раздались крики со стороны Бомбардирской, потом Загвоздинской. потом ещё и ещё. Толпа замерла. Торговля остановилась. Поняв, что время настало, Григорьев прокричал:
