— Обыватели Гатчины, сохраняйте благоразумие и соблюдайте порядок . С высочайшего указания мы имаем бродяг и татей. Честным людям опасаться не чего. Не мешайте солдатам исполнять свою должность. Спокойно занимайтесь своими делами.
Однако должного эффекта речь Григорьева не произвела. Толпа как-то охнула и зашумела. Этот нарастающий гул, прорывающийся время от времени криками, не сулил ничего хорошего. Гренадёры спешили вырвать попрошаек из толпы пока возмущение не привело её к действию.
— Барабан! К бою! — скомандовал великий князь.
Григорьев, с подоспевшей к нему частью резерва, направился на Бомбардирскую. Великий князь обходным путём, мимо съезжего дома, повёл свой резерв на соединение с Григорьевым. Пикеты, вняв сигналу барабана, стали продвигаться на площадь, благодушно позволяя прилично выглядящим обывателям покинуть беспокойное место. Великий князь удовлетворённо улыбнулся, наблюдая за этим:
"Изрядно сил пришлось потратить на обучение этих дуболомов к гибкому подходу к людям, категорически обязательному для полиции. Хотя сомневаюсь, что это вообще стоило потраченного времени, тут только опыт может помочь. Ведь задача не запереть народ на площади, а отфильтровать нежелательный элемент. Не простая задача, особенно для непривычных к такому бывших крестьян. И уж пусть лучше рыбка выскочит, но народ запирать в кучу нельзя. А рыбку пусть дознаватели с гренадёрами ловят."
Тем временем первый арестант был благополучно подтащен к съезжему дому и передан пикету. Барабан, появление стрелков и конных егерей оказали на народ отрезвляющее действие. Григорьев, направляясь навстречу великому князю, прокричал:
— Обыватели Гатчины, сохраняйте благоразумие и соблюдайте порядок. Уйти с площади можно по Госпитальной улице мимо полицейского управления. Солдаты не будут чинить препятствий добропорядочным людям.
Почти сразу появились люди желающие покинуть площадь. Увидев, как они беспрепятственно прошли мимо пикета, народ потянулся следом сплошным потоком. Гроза, ранее ощущавшаяся в воздухе пропала. Вскоре крики арестованных, количество которых всё увеличивалось, уже не смущали народ. Боязливые обыватели поспешно покидали площадь отворачиваясь от неудачников. Те же что посмелей или озабоченней бытом и вовсе вернулись к своим делам. Не все ведь в этот памятный православным воскресный день пришли на Базарную площадь потолкаться и лясы поточить. Большой праздник не за горами, забот много. Даже когда гренадёры принялись хватать попрошаек: баб и детей, люди уже не реагировали на это сколь-нибудь сильно. Очевидно, наличие возле гренадёр стрелков с ружьями уменьшало желание возмущаться творимым произволом.
Довольный столь успешным ходом дела, Великий князь пересчитывал улов. У съезжего дома собралось уже пять хоть щуплых и потрёпанных, но внешне пригодных к делу мужичков, трое настоящих инвалидов, шесть баб непонятного возраста и три мальчишки, не смогших увернуться от медлительных взрослых.
19 марта 1828, Петергоф
Несмотря на относительно плавный ход ландо, сон великого князя то и дело прерывался какой-нибудь кочкой. Тогда вырванный из объятий морфея он возвращался к своим мыслям об окончании докладной записки по крепостному праву. Осталось совсем чуть-чуть. Надо было её немедленно заканчивать, времени до приезда в столицу оставалось не много, а нужно было ещё снять список. Но хотелось отложить ещё не много. Ведь казалось, что не всё решено. Нужно ещё подумать прежде чем писать, и лучше всего завтра, на свежую голову. Когда же рассвет начал пробуждать окрестности, заставляя петухов обозначать себя в недолгих утренних сумерках, Саша взбодрился. Он пододвинулся к окну наблюдая проплывающие мимо дома. До Петергофского дворца оставалось совсем недалеко. Уставший от поездки Саша, погрузился в размышления:
"...Как всегда, в принципе, нет ничего сложного в решении этого вопроса... Ничего сложного... Но только в принципе. Стоит погрузится в конкретику, как сложности всплывают тут же. И прежде всего, это сложности в создании и деятельности аппарата, который будет этот принцип реализовывать. Всё как у Жванецкого... перехода не знает никто.
Невозможно прищучить помещиков их собственными руками. А кто ещё способен исполнять аппаратные функции. Ладно, жалование. Можно дать этим людям финансовую независимость от, скажем так, поместий. Но они должны быть образованы, иначе толку с дуболомов. Законники нужны, чиновники хитросделанные. И кандидатов, кроме мелкого дворянства фактически нет. А каждый дворянин, хоть и беспоместный, он часть общества своего города, уезда, губернии. Как он пойдёт супротив обчества. Остаётся брать в аппарат преимущественно безземельных инородцев, надеясь, что они не стакнутся с землевладельцами на почве общих интересов. Тогда придётся озаботится тем, чтобы этих голодранцев, без роду и племени, не купили. Значит, нужны проверяемые критерии работы. Показатели и чистки, наше всё. Самоочищение вряд ли возможно, значит ещё и надстройка надзорная нужна. А там кого посадить, чтобы они моих хунвейбинов сторожили, но не вязали по рукам в интересах землевладельцев. Да... отдел надзора за отделом контроля... Может попов подключить?..Остановились."
— Подъезжаем, Ваше Императорское Высочество, — громко, чтобы услышал караульный у шлагбаума, объявил Вжосек, и обратился к постовому: — открывай, милейший.
На шум прибежал унтер-офицер и вступил в разговор с Вжосеком, совсем недавно отметившим получение первого офицерского чина. Великий князь отодвинулся от окошка и откинулся на спинку сиденья.
"... Попы стрёмные ребята. Им дай волю... Придётся прокуратуру к ним приставить, или третье отделение, или сенатскую комиссию... или всех вместе... Поехали... Теперь о мелочи, о деньгах. Работа по нагибанию помещиков много денег не потребует. Ну, по пять комиссаров на губернию, пусть даже по две тысячи на лицо. Копейки. Какие-то сопутствующие расходы. А вот с крестьянами придётся повозиться. И подъёмные, и кормовые, и дорожные. Если бы можно было просто им деньги раздать, а дальше сами, так ведь нет. Их есть не будешь. Если ты желаешь выселить крестьян в леса под Томском, то, будь любезен, привези туда коров, лошадей, зерно. Всего этого под Томском нет и не будет, если там это не организовать. А это потребует колоссальных расходов. Там под, условно говоря, Томском нужны не просто чиновники-комиссары, а крепкие хозяйственники. Таких людей по объявлению не наберёшь. Вопрос об устройстве освобождённых крестьян нужно расписать отдельно и весьма подробно. Поскольку именно он является фундаментом для последующих доходов... Что там?"
Ландо приближалось к берегу залива и взору открылась пустая пристань.
— Семён Алексеевич, — разбудил спутника великий князь, — никого нет, пристань пуста.
— Возможно, вам показалось, — ответил не пришедший в себя от сна Юрьевич. — Сейчас подъедем ближе, и всё выяснится.
— Что ж, — пожал плечами Саша.
Наконец, они подъехали непосредственно к пристани. Чуда не произошло.
— Я всё узнаю, — сказал Юрьевич и направился в сторону дворца.
Ожидая пока Юрьевич вернётся и поделится новостями, Саша стоял на пирсе заложив руки за спину и пялился на снежную гладь залива. Мысли в его голове скакали с одной темы на другую, то и дело возвращаясь к сорванному путешествию. Поняв, что ни о чём кроме своей поездки в Выборг, он уже не в состоянии думать, Саша всецело отдался этой мысли. Теперь его стало снедать нетерпение. Недостаток информации не позволял принять никакого решения. Время тянулось невыносимо долго. Тело требовало действия и Саша сделал первый шаг. Вернувшийся воспитатель застал наследника престола мечущимся по пирсу с выражением глубокой задумчивости на лице. Десять шагов, разворот. Ещё десять шагов, разворот... Великий князь делал широкие, для своего роста, шаги быстро-быстро переменяя ноги. Несмотря на высокий темп, руки наследника оставались сложены за спиной. Заметив Юрьевича, великий князь резко остановился и повернулся лицом к заливу. Не оборачиваясь к воспитателю, он спросил:
— Что удалось узнать?
— Нас ждут на три версты западнее по побережью. Отсюда путь не выведан.
— Едем.
Сопровождаемое польскими конными егерями ландо двинулось к западному выезду из парка. Уже через пятнадцать минут они стояли у помеченного елями съезда на лёд, где их встретил невысокий мужичонка. Он сломал шапку, приветствуя господ, но вскоре выпрямился и заговорил:
— Здоровы будьте, ваши превосходительства. Меня Еремеем кличут. Так-то, пожалуйте пересесть в саночки, — мужик показал на широкие крестьянские розвальни, заполненные какими-то тулупами. — Так-то, ваша карета не сподручна будет. Сейчас мигом до Сестрорецка будем, а там уж берегом пойдёте.
Великий князь и Юрьевич покорно пересели на розвальни. Юрьевич привычно лёг, приподнявшись на левом локте и укрывшись предусмотрительно подготовленной овчиной. Саша последовал его примеру. Еремей взял вожжи, и крестьянская лошадка потянула розвальни на лёд, следуя командам хозяина, шагающего чуть сбоку. Буквально через пару десятков саженей, Саша понял, что лежит неудобно. Затекла рука, которой он облокотился, дабы приподнять себя и видеть окружающее. Он попробовал сменить позицию, и Юрьевич заметивший шевеление сказал:
— Вы бы поспали, ваше высочество. Право слово, лёд до самого края, не самый интересный для лицезрения пейзаж, — Юрьевич усмехнулся и откинулся на спину закрыв глаза.
— Спасибо выспался, — неискренне ответил великий князь.
Однако, тело затекало всё сильнее. Прикинув, что долго сидеть, поджав под себя ноги, он тоже не сможет, а сесть на край и свесить ноги с весьма низких розвальней невозможно, Саша просто выпрыгнул на лёд. Обогнул уехавшие вперёд "саночки" и поравнялся с Еремеем.
— Не спиться, ваше императорско высочество? — поинтересовался крестьянин.
— Решил ноги помучить.
— Тут-то гладенько. Берег близко, ряби большой считай не бывает. Вода замерзает ровненько. Да и путь разъезжен, что на Кронштадт, что на Сестрорецк, а то и на Выборг. А вот дальше-то и ногу сломать можно, коли Отче перед дорогой не прочёл.
— А чего же мы по льду на Выборг не идём? Ля..— ругнулся Великий князь споткнувшись о спрятавшуюся под снегом выступающую льдинку.
— Ты, малой, ноги поднимай и ставь их перед собой вниз, да осторожней. Да, не спеши всем телом наваливать. Здесь нельзя по городскому-то ходить, подошвами по земле шаркая.
— Так? — великий князь попытался вспомнить себя шагающего по лесу.
— Привыкнешь, — усмехнулся Еремей, — На Выборг не идём, так как весна на дворе. Ещё пара недель и здесь-то ходить перестанут, кто с головой дружит. Конечно, можно было вдоль берега пойти, да смысла нет. От Сестрорецка дорога прямее будет, да и ровнее. Это мы сейчас прямо идём. А ближе к середине санный ход петлять начнёт между колдобинами.
— Давно людей тут водишь?
— Так я местный. Тут все этим заняты. Летом на баркасе через залив ходишь, зимой на санях. Хлеба этим не заработаешь, но свою копейку получить можно.
— Если контрабанду финнам не возить, — понимающе кивнул великий князь.
— Ну это, оно, у каждого своя голова на плечах, — буркнул Еремей и замолчал, сощурившись глядя вдаль.
— А до Сестрорецка лёд надёжен? — Поинтересовался великий князь.
— Как и велено было, лично прошёл. В себе я уверен. Ещё пару недель вполне можно. Да вот перед нами след совсем свежий. Это Матвей, давеча на Сестрорецк собирался. По нему и пойдём.
20 марта 1828, Выборг
* * *
Уставший великий князь с облегчением принял приглашение Закревского присесть за небольшим столом в углу кабинета. Вторая подряд ночь, проведённая в дороге, вымотала его. Кочки в дрожках, заменивших плавное в движении ландо, ощущались заметно сильнее и лишали возможности выспаться или потратить время на какое-нибудь полезное занятие. Прибыв под утро в Выборг, ещё пять часов было потрачено на организацию встречи с Закревским. И тем не менее, сейчас приходилось ждать появления одного из людей губернатора, хоть удобное кресло и превратило ожидание в отдых.
— Пётр Александрович самый лучший знаток местных порядков, — улыбаясь, сообщал Закревский, — я всецело полагаюсь на него в вашем вопросе. Он собирался сегодня ехать в Кивенеб, но когда я получил известие о вашем прибытии, я попросил его быть ко мне. Собственно, он всегда бывает во время...
Каминные часы ударили, отмечая одиннадцатый час, и вошедший секретарь доложил о прибытии капитана Марница. Петру Александровичу было, наверное чуть больше тридцати, быстрой походкой слегка наклонившись вперёд и прижимая к правому боку паку с бумагами, он подошёл и поздоровался. Молча кивнув в ответ на приглашение сесть, Марниц расположился за столом. Перед ним легла папка, а руки он разместил поверх неё и замер. Он сидел не шевелясь, даже кончики тонких сухих пальцев лежали, нисколько не меняя положения. Если бы ему ещё удавалось не моргать и не дышать, то его и вовсе можно было принять за неживого.
— Вот, ваше высочество, как я уже говорил, Пётр Александрович, знаток... — повторил Закревский, и обратился к капитану: — Расскажите о своих соображениях по поводу Кивенеба.
Марниц неспешно открыл папку, пододвинул её ближе к центру стола и спросил:
— Обстоятельства дела, надеюсь, известны Вашему Императорскому Высочеству?
— В самом общем виде, я получил известие из Петербурга и сразу направился сюда, чтобы здесь вникнуть в дело со всем тщанием.
— Что ж, — Марниц пожал плечами, — Лично я полагаю дело не сложным. Надо понимать общую историю дела. Указанный холм с давних пор принадлежал шведской короне. На нём была отстроена крепость. Однако, когда эти земли отошли к империи и граница стала проходить много дальше на запад, потребность в крепости была утрачена. Шведские постройки восстанавливать не стали, а холм был передан местному общинному приходу. Обветшавшая крепость была разобрана жителями для строительства хозяйственных построек. Имперские чиновники не видели в этом особой беды, полагая что в пределах империи они всегда смогут забрать холм в казну. Позднее, указом Александра Павловича, эти земли отошли в Великое княжество Финляндское, и многое изменилось. Если бы эта земля оставалось коронной, как все земли под старыми шведскими и русскими крепостями, то никакого неудобства для Вашего Императорского Высочества бы не возникло. Теперь же это общинное владение защищаемое законами княжества.
— Я понимаю, — кивнул великий князь. — Что вы предлагаете?
— Нужно уяснить, что данный холм существенного значения для хозяйственных дел не имеет. Даже для выпаса коров его использовать затруднительно. Разве только козы не рискуют там поломать ноги в остатках крепостных камней, торчащих из земли. Посему упорство финляндцев больше основано на не желании поступиться, нежели реальным ущербом.
— Я бы ещё одно добавил, — прервал капитана великий князь, — Не исключаю, что им стало известно о том, для чего изымается в казну холм. Я нахожусь в убеждении, что все живущие возле границы, в той или иной мере, связаны с контрабандой через неё. Размещение же гарнизона осложнит их дело.
