— Рассыпчатый.
— Несомненно, но я обычный торф изначально полагал прессовать в единые паи. Если их потом прожарить в печи Овцина, получится пай угля.
— Или он развалится от жара, — пожал плечами Юрьевич.
— Всё может быть, — ответил великий князь и пустил коня рысью стремясь быстрее оказаться возле строительства.
Торф на площадке примерно двадцать на двадцать метров был выбран вплоть до глины. Глубина котлована получилась около двух метров, Над площадкой возвышалась высокие направляющие для бабки, роль которой выполнял огромный слегка подтёсанный камень, зажатый между брёвнами. Дюжина мужиков, взявшись за верёвку, через блок поднимала бабку и по команде отпускала её вниз, вгоняя в землю очередную деревянную сваю. Ещё с десяток человек замешивало невдалеке глину, взятую тут же. Овцин, обсуждавший чуть поодаль что-то с одним из мужиков, заметил великого князя и поспешил к нему.
— Здравствуйте, Ваше Императорское Высочество.
— Здравствуй, Иван Иванович, — кивнул великий князь, — Не сгниют, брёвна-то?
— Всё свой срок имеет, но в глине долго простоят. Раньше печь сломаем от ветхости. Опять же мы сверху отдельный слой кладём под основание.
— Ладно, смотрю, Павел Петрович не ошибся, основание весьма высоко лежит.
— Да, здесь очень удобно. Полоса шириной в тридцать саженей и длинной в том направлении около ста и в том пятидесяти. А вокруг дно опускается и торфа выбирать пришлось бы больше. Собственно на этой полосе Павел Петрович и предусмотрел разместить все строения. Сейчас мы закончим с основанием для печи и начнём забивать сваи для прессовальни и сушилки. Склады же будем размещать на насыпном основании без свай.
— Я помню план, — подняв руку, ладонью перед собой, остановил мастера великий князь. — Лучше к вечернему совету подумай, когда и что ты собираешься закончить? И не нужно ли тебе ещё людей?
— Для строительства нужно ещё десятка три, Алексей Фёдорович их обещал дать. С основанием под печь мы закончим послезавтра. По остальному, вечером готов буду доложить.
— Хорошо, вечером жду, — утвердил великий князь и кивнул на мужиков. — Ступай, работа ждёт.
Великий князь отъехал в сторону метров на двадцать и остановился, наблюдая за работой. Потратив на это созерцание минут двадцать, он дал коню в бока и рысью направил его к дворцу. До ужина предстояло ещё поработать над своими прожектами, готовясь к возвращению в столицу.
* * *
Время стремительно приближалось к ужину, который по установившемуся порядку превращался в совещание по обсуждению итогов дня. Саша уже давно закончил письмо Шишикову и теперь сочинял задание на пьесу для народного театра. Оставалось ещё чуть меньше часа времени, когда Юрьевич, непонятно почему медлящий с отъездом, сообщил, что Ратьков и Паукер во дворце и хотели бы поговорить до ужина.
— Непременно, Семён Алексеевич, пригласите их.
Когда гости сели, Юрьевич предложил доктору доложить о результатах проведённого им за последние дни осмотра арестантов и солдат легиона. Паукер покраснел, но коротко глянув на Юрьевича заговорил:
— Мною были осмотрены все арестанты и три роты легионеров вставшие в Гатчине. В целом при условии хорошего питания и надлежащем содержании я полагаю из двухсот шестидесяти четырёх арестантов годными к работам двести семь. Сорок пять могут быть применены на лёгких работах. Двенадцать же полагаю негодными и нуждающимися в лечении.
— Это не плохо, — кивнул великий князь. — Надеюсь вы составили подробные списки. А что с легионерами.
— Совсем не годных к службе промеж них нет. Трое сейчас находятся в лазарете, но в скором времени вернутся. Однако... — Паукер снова покраснел.
— Ваше высочество, когда Август Андреевич называет людей годными это не означает что они полностью здоровы, — вставил своё слово Юрьевич.
— Благодарю вас, — буркнул врач, — действительно, среди годных к работе и службе людей помимо здоровых есть страдающие болезнями, но в таком виде, что могут быть употреблены для дела.
— Я понимаю, — кивнул великий князь, — их болезнь такова, что позволяет им работать, хоть и приносит страдания.
— Не только. Таких болезней бывает много. Но сейчас я бы хотел доложить вашему высочеству о сифилисе...
— Сифилис?
— Н-да, — Паукер кивнул, — это такая болезнь... В первые дни она скрыта... Потом появляются сыпи на коже... Потом...
— Ах, Август Андреевич, оставьте, -нахмурился великий князь. — Я не врач и пока не могу всецело понять всей сложности болезней. Скажите просто. Это заразно? Можно ли больным работать рядом со здоровыми? Жить рядом? Есть за одним столом? Можно ли вылечить? Как долго ею болеют? Сколько они смогут работать?
— Хм, работать рядом со здоровыми они могут. Болезнь может убивать человека годами. Большую часть времени он работать сможет. Вылечиться получается редко. Даже если болезнь не будет убивать тебя, ты будешь носить её в теле и заражать других. Потому жить рядом нельзя, — Паукер снова покраснел.
— Мой юный друг, — вмешался в разговор старый генерал, — болезнь эта зачастую передаётся через распутство с женщинами и содомский грех. Вам ведь известно о подобных грехах?
Великий князь склонил голову набок и посмотрел на Ратькова. Генерал улыбнулся. Великий князь вздохнул.
— Полагаю, я слишком юн. Впрочем, это не важно. Я хочу знать, сколько людей больны этим.
— Среди легионеров четырнадцать человек. Все недавно. Полагаю, лет пять они смогут нести службу, возможно и больше.
— Арестанты?
— Мужчин пятнадцать. Двое способны только к лёгкой работе. Среди баб девять. Два отрока.
— Понятно, — великий князь встал, — всех больных арестантов назначить отдельные команды. Арестантам нашить на одежду белый треугольник. Легионеров собрать в особый взвод. Личные дела отметить. Определить на торфяниках отдельное место для работ. Построить там особые бараки и выселить туда всех больных. Туда же выселять больных иными заразными болезнями. И озаботиться тем, чтобы ограничить их в общении со здоровыми. Что ж, я должен был предвидеть это с самого начала. Я знал, что мне понадобятся врачи в легионе, но не полагал, что они нужны уже сейчас. Дольше откладывать это нельзя. Благодарю вас Август Андреевич.
— Не полагали? — Усмехнулся Ратьков. — Впрочем, меня в значительной мере беспокоит нехватка офицеров для прибывающих рекрутов. Что вы думаете об этом, Александр Николаевич?
— Насколько я понимаю, прибудет ещё около батальона. Предлагаю следующее старших и младших офицеров первой роты повысить на ступень и перевести целиком в столицу для обучения рекрутов. Освободившиеся места замещать офицерами из второй и третьей роты, повышая их на ступень. Младших унтер-офицеров замещать рядовыми. При этом ничто не мешает, как и раньше, приглашать офицеров с других служб. Вообще я бы хотел при школе иметь постоянных людей, но пока не вижу для этого возможности.
— Хм, — Ратьков почесал подбородок, — не слишком ли быстро сложится повышение у офицеров первой роты?
— Не вижу в этом беды. Главное, чтобы при выявлении неспособных, понижение не заставило себя ждать.
— А так и будет... — задумчиво вставил своё слово Юрьевич.
13 апреля 1828, Санкт-Петрбург
* * *
Президент медико-хирургической академии принял великого князя и присоединившегося к нему в столице Юрьевича радушно, но в какой-то игривой манере. Усадив гостей, Виллие с улыбкой высказал великому князю своё порицание:
— Вы весьма нерадивый ученик, Александр Николаевич. Даже самое простое понимание медицины требует не менее года упорной учёбы. Вы же почти целый год не изволили осчастливить нас своим появлением. Ваши письма, заверяющие в прилежном изучении рекомендованных книг, не могут заменить живого примера наставников. И вот вы изволили вернуться в стены академии. И что же привело вас, неужели желание глубже познать медицинскую науку? Или вы намерены ещё одного медика заразить какой-нибудь безумной идеей?
— Яков Васильевич, я всегда был с вами откровенен. Совершенно очевидно, мне не суждено быть медиком. Мой интерес к вашему делу постоянен и он остаётся моей вечной заботой, но, увы, я не могу себя всецело ему посвятить... И о каком заражении вы ведёте речь?
— Бедный Николай Фёдорович и Илья Васильевич, с вашей лёгкой руки, уже год мучаются с эфирным обездвиживанием.
— И как? Успешно?
— Вполне. Можно утверждать, что двое пациентов за это время умерли именно от эфира.
— Надеюсь, помог он большему числу, — пожал плечами великий князь.
— Они уже готовы сделать публикацию в журнале о своих экспериментах, — улыбнулся Виллие.
— А гипсовые повязки никого не заразили? — улыбнулся великий князь.
— Отчего ж, только заливка гипсом обычным способом менее трудоёмка в условиях больницы.
— Это не страшно, я как раз ищу людей готовых лечить не в больницах. Поэтому я здесь.
— Вот как, — Виллие приподнял левую бровь.
— Мне нужен хотя бы один врач, способный обучаться и обучать других. Я намерен предложить ему место главного врача в легионе, создаваемом по указу государя.
— О-о! Это сложное дело. Уж поверьте мне. Устроить медицинскую службу надлежаще в создаваемом из ничего полке... точнее легионе, это весьма затруднительно.
— Я догадываюсь об этом, — кивнул великий князь и положил перед медиком толстенькую пачку исписанной бумаги. — Здесь я постарался изложить то, что представляется мне важным в этой службе. Возможно, что-то надо подправить. Я буду рад, если вы внесёте правки. Но главное найдите мне врача готового сделать это.
— Хе, посмотрим — усмехнулся Виллие и взяв бумаги мельком взглянул на них и отложил на край стола.
— Я буду вам признателен, — улыбнулся великий князь.
Повисла пауза.
— Н-да, — наконец произнёс медик и пододвинув бумаги к себе, пробежался глазами по первым строчкам, — Н-да, вы хотите чтобы я прочёл это прямо сейчас.
— Нет, я вас не тороплю, — великий князь встал, следом поднялся Юрьевич.
— А-э, вы можете подождать? — произнёс Виллие продолжая читать. Он перевернул лист оценил его. — Мне нужно около часа, после чего я хотел бы предложить вам побеседовать об этом и не только со мной.
— Стоит ли... — начал было великий князь, но медик его прервал.
— Александр Николаевич, дело в другом. Мне хотелось бы подробнее поговорить с вами о медицинской службе в легионе. Я хотел бы услышать вас. И я знаю других, кто не пожалел бы, если вас выслушает. Мне нужно время чтобы пригласить их. И вы подробно расскажите нам вот это, — Виллие демонстративно поднял бумаги вверх и положил их ближе к великому князю. — Надеюсь, вы согласны объяснить всё простым языком.
— Разумеется, но я предлагаю поступить иначе. Вы прочитайте, обсудите с теми медиками кому эта служба может быть интересна. А потом я буду здесь ещё раз, объясню всё простым языком и выслушаю ваши мнения. А главное для меня, определиться с тем человеком, кто будет готов взять на себя эту службу. Причём я не исключаю для себя возможности, что это будет лекарь, не имеющий должного опыта. Я готов смириться с этим, главное это пытливый ум, желание исполнять свой долг надлежаще, готовность рисковать собой и карьерой. Опыт и умение придут. Я обещаю такому врачу обширную практику, — великий князь улыбнулся.
— Лекаря?
— Да, когда вы прочтёте, поймёте меня.
— Хорошо, пусть будет как вам угодно, — Виллие кивнул, — вы могли бы быть здесь пятнадцатого к двум?
— Я буду, — великий князь встал. — Я не хотел бы боле отвлекать вас от трудов.
* * *
Ближе к ужину великий князь навестил Шишкова. Министр просвещения встретил гостей радостно, не упустив шанса посетовать на редкость встреч:
— ... Мне старику, всегда приятно говорить с вами, людьми молодыми, смотрящими на мир глазами полными любознательности и ума. Я сам молодею рядом с вами. Кхе-кхе, — Шишков закашлялся.
— И я рад навестить вас, ваш опыт бесценен для меня. Я постоянно нуждаюсь в вашем совете и помощи. Особенно сейчас, когда Василий Андреевич намерился отказаться от попечения надо мной. А мне так необходима помощь литератора.
— Вот как, — склонил голову набок Шишков, затем понимающе кивнул. — Ваше письмо. Возможно, я могу быть полезен.
— Буду честен, не для радости общения я отложил дела легиона и железной дороги и приехал. Мне помощь нужна и я, со свойственной мне прямотой, здесь дабы просить вас о ней. Мне нужно найти человека способного выполнить мой заказ и написать пьесу в духоподъёмном драматическом стиле о Евпатии Коловрате. Василий Андреевич назвал мне Погодина, но не счёл возможным рекомендовать меня.
— Погодин в Москве. В то время как в столице вполне можно найти драматурга, — Шишков, почесал подбородок. — Я полагаю, вам стоит встретиться с Зотовым.
— Вы могли бы представить его мне?
— Непременно. Буду рад. Если ваше высочество сможет послезавтра днём быть в Большом театре... Правда, точное время я возьмусь сообщить только завтра.
— Хорошо.
— Прекрасно, но позвольте поинтересоваться причинами, побудившими вас к такому заказу.
— Полагаю, это будет особая пьеса. Она должна быть поставлена просто, без излишних хитросплетений, и быть понятна не только искушенному зрителю, но и простому обывателю. Основная цель её поддерживать пламя любви к трону и России в сердцах солдат и офицеров легиона. Также не будет беды, если и иные зрители воспримут её. Это особое искусство, должное объединить в служении всех: простых и благородных. И в этом основная сложность. Она должна приучить людей разных сословий сообща стоять под ружейным огнём.
— Что ж, это действительно нечто такое, чего до этого не было. Не будете ли вы возражать если я тоже приму участие в деле?
— Я буду рад этому. Вот, — великий князь достал из-за пазухи сложенные листы и протянул Шишкову, — мои наброски по этой пьесе. Если всё получится, я готов буду заказать создание подобных пьес и по другим сюжетам. Мне важно чтобы солдаты легиона имели правильное отношение к службе.
— Это звучит здраво, я внимательно всё прочту, — Шишков убрал бумагу в ящик стола. — А сейчас прошу вас отужинать вместе со мной. Уважьте старика.
14 апреля 1828, Санкт-Петербург
* * *
Командиры первой роты со вчерашнего дня были заняты муштрой тех немногих рекрутов, что оставались в ракетном заведении. Хоть многие из них определялись в ездовые, но Давыдов благоразумно решил натренировать на них будущих командиров легионной школы. Великий князь легко согласился оставить их при школе вплоть до особого случая. одновременно и для ездовых стрелковая наука не представлялась лишней. Великий князь с удовольствием наблюдал тренирующихся солдат. Необходимая для этого времени строевая не вызывала у него большого интереса. Ничего нового он местным предложить не мог. В условиях, когда исход битвы во многом решался тем, насколько удавалось сохранить порядок при перестроениях и движении, военные достигли совершенства в строевой подготовке. Она не была той парадной показухой двадцать первого века. Шагистика, высмеиваемая светскими шаркунами, имела глубокий практический смысл. Барабан давал неспешные сто ударов в минуту, соответствующие темпу на поле боя. Под этот ритм шеренги солдат, действуя как неразрывные чёрточки, совершали перемещения то выдвигаясь вперёд, то отступая, то становясь друг за другом, то замыкаясь в каре.
