— Так его лиходея, — злорадствовал Лукин, пытаясь встретиться глазами с великим князем.
Саша же внимательно наблюдал за выражением лиц у надзирателей. Они казались ему разными от сочувствующих, до радующихся, но он не заметил удивлённых.
— Что ж, деньги нашлись, мне всё понятно, — великий князь буднично убрал саблю и принялся поправлять одежду, — Семён Алексеевич, Павел Денисович, желаете ли вы что-нибудь спросить?
— Э-э-э, — протянул немного ошарашенный Юрьевич, — нет.
— Нет, — категорично подтвердил Кобелев.
— Тогда, я решил. Паустова передать дознавателю Захарову, а после окончания дознания, пороть его плетью триста ударов. Карсина предать Дознавателю, а после пороть розгами четыреста ударов. За кражу. Грудову за недосмотр триста розог...
— Я... — вырвалось у старшего надзирателя, но великий князь жестом заставил его молчать.
— Постановляю крестьянину Лукину вернуть из найденных денег триста рублей ассигнациями...
— Бла... — подорвался было Лукин, но ближайший легионер пихнул его в бок, и он замолчал.
— Я решил крестьянина Лукина, за продажу краденного бить розгами двести ударов. Определяю Лукина, обязанным мне службой, если он согласен. Ты согласен?
— Я... — Лукин принялся непонимающе оглядываться, — Да-а.
— Хорошо. Теперь определяю порядок порки. Поскольку многим указано значительное количество ударов, что приведёт к невозможности нести службу и повредит делу, надлежит порку проводить в несколько приёмов. А именно по десять ударов розгами каждое воскресенье после оглашения Божественной литургии. Наказание проводить на плацу Мариинских казарм.
Прежде чем уехать во дворец, великий князь отвёл в сторону Евдокимова.
— Алексей Фёдорович, остальные дела разберёте сами. Главное чтобы не пострадало дело, а людям придётся потерпеть. И ещё, поберегите Лукина, он может быть полезен. У Паустова наверняка есть дружки, они же не вдвоём воровали с кухни. Надеюсь, Захаров докопает до самого дна, а я завтра поеду в Батово. Давно там не был.
24 июля 1828, Павловск
* * *
Под крик Чернявского: "Дорогу Его Императорскому Высочеству!", десяток всадников, лишь немного придержав коней, промчали мимо постовых у театральных ворот и, выскочили на Липовую аллею. Великий князь, сопровождаемый своим наставником и начальником канцелярии Юрьевичем, а также гусарами из конвоя стремительно, но не переходя на галоп, пронёсся до самого дворца. Остановив разгорячённого жеребца, он спрыгнул на землю и, бросив поводья подбежавшему лакею, поспешил навстречу седовласому дворецкому.
— Куда? — Коротко спросил он.
— Её Императорское Величество в собственном саду, я провожу вас, Ваше Императорское Высочество, — неспешно произнёс степенный старик.
— Идёмте, Семён Алексеевич. Чернявский со мной остальные позаботьтесь о лошадях.
Разгорячённые, пытаясь не обогнать неспешного дворецкого, они направились влево вдоль дворцовой стены. Через узкий проход между Петропавловской дворцовой церковью и оградой они вышли к небольшому павильону, слева от которого, пересекаемый накрест двумя аллеями, находился собственный садик Марии Фёдоровны. На перекрёстке этих аллей возле вазонов стоящих на высоких тумбах, чуть ближе дворцу был установлен небольшой столик, за которым, расположившись на оттоманке, пила чай вдовствующая императрица. Всего одно свободное ажурное креслице указывало на количество ожидаемых гостей.
— Ваше Императорское Величество, наследник престола великий князь Александр Николаевич с сопровождающими, — неспешно продекламировал дворецкий.
— Ах, я рада вас видеть, — улыбнулась императрица. — Семён Алексеевич, вы наверно устали с дороги, сейчас вас покормят и предоставят комнату. Твоих гусар, mein Herz, тоже покормят и лошадей, я обо всём распорядилась. Проводи.
С последним словом она адресовала дворецкому взмах руки.
— Благодарю вас, Ваше Императорское Величество, — поспешил высказаться Юрьевич.
— Не задерживаю вас, а мы с Сашенькой попьём здесь чай.
Мария Фёдоровна улыбнулась и больше не проронила ни слова, пока дворецкий не увёл гостей, а стоящий неподалёку лакей не налил свежий горячий чай по чашкам. Саша с интересом наблюдал за происходящим. Наконец вдовствующая императрица лёгким движением руки отогнала от себя невидимую пушинку, и раздался топот спешащих удалиться людей, которые как оказалось, прятались за близлежащими деревьями и кустами. Лишь один молодой лакей, пробежав по аллейке к павильону, замер у него, настороженно глядя на вдовствующую императрицу.
— Я рада, что ты не отказал в моей просьбе приехать, — Мария Фёдоровна сделала глоток. — Не так уж часто тебе доводится бывать у меня. А скоро, возможно, более и не доведётся.
Саша открыл было рот, чтобы спросить, но замер, поняв, что это лишнее.
— Правильно, — улыбнулась Мария Фёдоровна. — Каждому отмерен свой срок. И как бы Иван Фёдорович не старался, божьего промысла изменить не дано никому. И хоть сегодня у меня прекрасное настроение, я не могу без озабоченности смотреть на твоё будущее.
— Я что-то делаю неправильно? — Поинтересовался Саша.
— На этот вопрос очень не просто ответить. Видишь ли... — Мария Фёдоровна задумалась, её пальцы принялись прощупывать ручечку чашки. — Ты очень похож на Павла Петровича.
— Я всегда полагал, что это Константин Павлович на него похож, я же...
— Ты не понял. Дело не во внешнем сходстве. Да и в ребячестве ты был совсем иным, но, последнее время, ты мне всё больше напоминаешь его...
— Тем, что я делаю?
— Как ты делаешь. Я уже предостерегала Ники, но нужно и тебе объяснить.
— Я слушаю, — Саша демонстративно отодвинул чашку, откинулся на спинку кресла и положил руки на подлокотники, принявшись поглаживать пальцами гладкое дерево.
— Хм, вот именно так... — задумчиво протянула Мария Фёдоровна. — Сколько я знала Павла Петровича, он всегда был человеком деятельным и умным. Помню, как он стремительно шагал по залам дворца, а адъютанты почти бежали за ним. Его цепкий и проницательный взгляд умел выделять важное. Он легко и милостиво награждал и мгновенно подвергал опале. Он быстро обретал интерес к делам самого разного рода и брался за них бодро и настойчиво. Как же ты похож на него... Он ставил всегда интересы службы государству выше прочих. А ещё он требовал такого же отношения от других, и за это его убили.
Она замолчала, видимо, ожидая от внука каких-то слов, но Саша молчал. Он не спускал глаз с бабушки, но не считал нужным что-то говорить.
— Ты знал? Впрочем... Запомни, Саша, российский самодержец всевластен, но иногда оказывается бессилен перед кинжалами заговорщиков. Именно это напугало твоего отца при декабрьском бунте. Это помешало твоему дяде расправиться с убийцами Павла Петровича. Государь всегда должен помнить, что делами своими он не только прославляет Российскую корону, но и порождает недовольство и зависть в чёрных сердцах. А уж они найдут льстивые слова и деньги, чтобы смутить подданных.
— Хм, — Саша решил, что настало время. — Иногда и деньги не нужны. Думаю, что указ о трёхдневной барщине, разрешение телесных наказаний для дворян и обязание являться к службе сами по себе смутили благородных подданных без всяких льстивых слов и чужих денег.
— О! Но государство требует службы. Оно нуждается в том, чтобы укоротить благородных в их своеволии. Польские вольности тому наглядный пример.
— Несомненно, — кивнул Саша, — но умаляя вольности неразумно держать при себе людей ими пользующихся. Люди возле государя должны зависеть от его жизни больше чем от милости других людей. Очевидно, они должны быть либо подняты с низов, либо оторваны от далёкой родины и черпать своё благополучие из рук государя. Находящиеся же при дворе аристократы...
— Ха, — усмехнулась Мария Фёдоровна, — какой ты молодец. А вот тебе задачка. Есть большое сложное дело, и поставить в его главу требуется человека умного, имеющего добрую славу в схожих делах и могущего сказать веское слово. И кого ты поставишь, своего прелестного Чернявского? Он-то предан тебе душой, но глуповат. И опыта в сложных делах никакого и неучён. Да и слову его никто не доверится. Вот и оказывается, что на стоящее дело придётся назначать лучших людей. И чем дело сложнее, тем большую важность обретёт поставленный на него человек. В министерское кресло не посадишь штафирку. Министр нужен. А кресло даст ему не только заботы, но и власть, пусть и не очевидную. И вот проснувшись утром, ты обнаружишь, что возле тебя человек такой величины, что он от тебя и не зависит вовсе. И отнять у него дело нельзя, оно погибнет, и оставить нельзя...
— Остаётся лишь одно заставлять этих больших людей мешать друг другу.
— Вот этим и озабочены многие государи. Когда же они забывают, что главными деятелями должны быть ни они сами, а назначенные ими люди, то становятся вровень с ними. И тогда, рано или поздно, равные объединятся против государя.
— Хм, — Саша почесал подбородок, — получается, когда я лично пытаюсь вести дела железной дороги, то становлюсь вровень с Мельниковым или Кларком.
— В государственном совете есть такая традиция, по результату всех обсуждений предоставлять императору два мнения по какому-либо делу. Тогда государь имеет возможность поддержать одну из двух групп уважаемых господ. При этом совершенно не в традиции государю самому изначально высказывать своё пожелание. Не могут ли члены совета почувствовать свою ненужность? — Мария Фёдоровна сказала последнюю фразу со странной интонацией, что было не понятно вопрос ли это. — А может для того чтобы заранее не позволять им собраться на стороне иного мнения.
— Тем не менее, государю, уже имеющему решение по нововведению, неприлично будет не подавать его в государственный совет. Очевидно, хорошо бы иметь людей, которые от своего могли бы дать тему для обсуждения совету.
— Примерно так, — улыбнулась Мария Фёдоровна, — при этом желательно, чтобы было непонятно, что это воля государя. А знаешь ли, как твой отец был обрадован, твоим проектом по крестьянским делам. Ведь ты смог независимо от его воли взволновать обсуждение в государственном совете. Кроме того, участвуя в этих обсуждениях, наследник приобретёт опыт и единомышленников по различным вопросам. Но я хотела сказать другое. Выбирая между двух предложений, государь оказывается, как бы, над схваткой противоборствующих мнений. Он стоит над равными. Ты ещё мал, тебе нужно учится. Матвей Егорович твой наставник и в заводских делах стоит выше тебя, но замечал ли ты, что когда ты начинаешь с ним обсуждать заводские дела, вы становитесь более равными?
— Хм, пожалуй, но как же быть, если необходимо вложить свою мысль, в которой ты не уверен.
— Тебе же доводилось писать эссе на тему предложенную Василием Андреевичем?
— Выдать задание и потребовать предоставление отчёта?
— Так можно. Я рада, что ты приехал, — Мария Фёдоровна улыбнулась. — Надеюсь, у тебя будет возможность погостить у меня недельку. В Батово ты потом съездишь, а отсюда поедешь в столицу. У тебя ведь там манёвры готовятся?
— Да, — великий князь смутился, — хорошо, я погощу.
— Это славно, комнаты для тебя и твоих людей уже готовы.
26 июля 1828, Павловск
* * *
После обеда вдовствующая императрица уединилась в своей половине, чтобы поспать. Доктор Рюль как обычно сопровождал её. А молодой и непоседливый наследник престола, направился в парк. Перейдя по чугунному мостику речку, в конце аллеи он заметил Сперанского, неспешно бредущего навстречу.
— Надо же, Михаил Михайлович, — известил великий князь Юрьевича.
— Да, действительно. Очевидно, ваш законоучитель хотел бы спросить с вас. Кстати, хочу и я выказать своё неудовольствие. В своём дневнике вы совершенно не упоминаете о беседах, что ведёте с Марией Фёдоровной едва ли не по часу после завтрака и перед ужином. Василий Андреевич не раз наказывал вам вести дневник подробнейше, ибо мысли изложенные на бумагу приобретают более строгий порядок. Вам же, как будущему государю, надлежит следить за своим умом.
— Не совсем так, — покачал головой великий князь, — Василий Андреевич был обеспокоен проходящестью моих ребяческих впечатлений и советовал мне сохранять их на бумаге. Но вы правы я действительно был слишком ленив. Я непременно дополню свои записи.
— Прекрасно.
— Александр Николаевич, рад видеть вас, — широко улыбнулся Сперанский, приблизившись на десяток шагов, — Семён Алексеевич, здравствуйте.
Они поздоровались, перекинулись парой фраз вежливости, и Юрьевич поспешил оставить воспитанника наедине с законоучителем.
— Не ожидал вас встретить здесь, Михаил Михайлович.
— Выдалась возможность... — ещё раз улыбнулся Михаил Михайлович и добавил: — Мария Фёдоровна посчитала, что я редко беседую с вами. И я с ней согласен. Надеюсь хотя бы вы не чувствуете в этом недостатке большой беды.
— Я очень сожалею об этом, но виню только себя. Мои постоянные разъезды и заботы не позволяют быть подле вас достаточно долго, чтобы впитать знания и опыт. А потому, я рад мудрости моей бабушки.
— Вы становитесь слишком большим льстецом, мой милый друг, — улыбнулся Сперанский, — а я таким не буду. Я приехал поругать вас.
— И в чём же моя вина? — удивлённо вскинул брови великий князь.
— Хм, — законоучитель задумчиво потёр подбородок, — даже сложно выбрать, с чего начать.
— Кхе, предлагаю начать с конца, — усмехнулся великий князь.
— Извольте, мне стало известно о суде, что был вами учинён в Гатчине. Должен поинтересоваться вашими представлениями о правосудии.
— Что ж, это очевидно будет долгий разговор, предлагаю пройти к большому каскаду. Резвость бегущей воды способствует быстроте мысли.
— Извольте, так всё же. Известные мне подробности суда, смущают меня. Богиня Юстиция, слугой которой я прихожусь, очевидно, осталась неведома вам. Это не может печалить вашего законоучителя.
— Хм, мне кажется, богиня за долгие века видала суды и похуже. Впрочем, что же так смущает вас?
— Да, у богини есть меч, чтобы карать осуждённых. Но суд она вершит, взвешивая на весах дурное и хорошее, и ради беспристрастности глаза её закрыты повязкой. И это символ истинного правосудия. Но кто же клал камни на весы в Гатчине, чтобы смягчить участь подсудимых? А сам судья, истребовавший свои деньги, насколько был он беспристрастен? Какой же это суд?
— Ха-ха, никакой! — Рассмеялся великий князь. — Я рад, что вы сейчас задаёте мне эти вопросы. Ведь скоро первые гарнизоны займут свои места в Финляндии, и надо бы сейчас устранить все неясности с правосудием и законом. Но я не буду вспоминать богинь Юстицию или Фемиду, а также Эвномию или Дике. Оставлю это римлянам и грекам, а расскажу, чем представляется мне закон и правосудие. Но начну я с главного. С истины о том, что богом данная в руки императора Россия, являет собой землю обетованную. И всем другим предназначено примкнуть к ней воссоздавая эдемский сад. Но также истина и в том, что человек несовершенен и многое ещё предстоит ему преодолеть на пути обретения своего истинного назначения. Всех нас ждёт дело. Возглавляемые государем мы, все, должны служить проведению божьему. Каждый на назначенном господом месте. И я на своём, вершу свои ребяческие дела.
