Вспышка серебряного света заставила Марфу и Арсения зажмурится, а, когда они вновь открыли глаза, сына уже не было.
— Куда он пошёл?
Руки провидицы дрожали, голос срывался.
— Не знаю, — облизнув сухие губы, ответил Арсений. — Наш мальчик умеет прятаться. — Он помолчал и раздражённо добавил: — Даже от меня...
В Лайфгарме вовсю хозяйничало лето, но здесь, на Небесном пике, лежал снег, холодный и колючий, как взгляд Смерти. Он жёг лапы и таял, обиженный тем, что не сумел добраться и поразить ледяной стрелой волчье сердце. Серебристый Волк едва заметно шевельнулся, втянул ноздрями жидкий горный воздух и завыл, глядя на оранжевое солнце. Тоскливый, отчаянный вой прокатился по отвесным склонам и бездонным ущельям, достиг густых хвойных лесов на границе снегов и умер, пронзённый миллионами острых, зелёных игл. Несколько хвоинок опустились на морду годовалого оленя. Лесной красавец тревожно вскинул голову и как бешеный сорвался с места, краем глаза уловив блеск серой лоснящейся шкуры. Как он мог так близко подпустить к себе хищника? Или человека? Донёсшийся до оленя запах, странный и резкий, не был похож ни на звериный, ни на человечий, скорее напоминал... Сердце животного едва не разорвалось — по пятам следовал дух смерти...
Погоня. Широкие лапы едва касаются мохового ковра. Упоительно громадные прыжки через поваленные деревья, пни, овраги, ручьи... Погоня. За оленем тянется ароматный шлейф первобытного страха, мокрой шерсти и обречённости. И охотник, и жертва знают, кто победит, но всё же...
На последнем дыхании олень перелетает бурливый горный поток, и едва копыта касаются гладких, обласканных ветрами и водами камней, на шее смыкаются могучие волчьи челюсти. Последний удар загнанного сердца, и нить жизни обрывается. Мохнатая, коричневая туша валится на каменистый берег. Волк вгрызается в мёртвую шею, бешено рвёт её на куски. По серебристой морде течёт кровь, глаза хищника горят яростным ледяным пламенем. "Я охотник... Я Смерть... Смерть... Смерть..." Волны безумия несутся над клокочущей, пенной водой, бьются о скалы, сотрясают вековые сосны и ели. Разодрав оленье брюхо, Волк пожирает внутренности, катается в крови, но внезапно останавливается, поднимает окровавленную морду, и по предгорьям вновь разносится вой. Протяжный и безнадёжный.
Россыпь мелких камушков скатывается с ближайшей скалы, но Волк, душой и телом отдавшись тоскливой безрадостной песне, ничего не замечает. Витус брезгливо морщится, бросает на Артёма укоризненно сочувственный взгляд и исчезает. Ему не под силу исцелить безумие временного мага, и гном спешит домой, где возле пылающего камина его ждёт Розалия, мудрая загадочная землянка. Он обязательно расскажет ей о первой охоте временного мага, охоте, которую не видел никто на Лайфгарме...
Первое утро на новом месте Маруся решила начать с уборки. Всё-таки в доме давно не жили, и вездесущая пыль расползлась по полкам, подоконникам, столам. Да и ковры не мешало бы пропылесосить. Сказано — сделано. Маша на скорую руку позавтракала и принялась за работу. Мурлыча под нос песенку, девушка прошлась с влажной тряпкой по квартире, а потом взялась за пылесос. Розетка в Стасиной спальне располагалась весьма неудобно, в самом углу комнаты, за спинкой кровати. Проклиная всех и вся, Маруся заползла под кровать, сунула штепсель в розетку и вдруг заметила, что за неплотно прилегающим к стене плинтусом что-то блестит.
"Какая-нибудь Стасина безделушка! Доставать или нет? Ладно, достану, а то потом хватятся, подумают, что я украла!" Маруся сунула пальцы в щель, но проклятая безделушка намертво застряла между стеной и плинтусом. "Нет, уж! От меня так просто не отделаешься!" Девушка выбралась из-под кровати, сходила в прихожую и вернулась в спальню с длинной тонкой отвёрткой. Кровать пришлось отодвинуть, однако выудить кольцо всё равно получилось не сразу. Прошло почти полчаса, прежде чем упрямая вещица оказалась в руках у Маруси.
— Вот это да! — воскликнула она, рассматривая дивной красоты перстень: тонюсенькие золотые нити, причудливо переплетаясь между собой, обвивали гладкий жёлтый камень, словно светящийся изнутри. — Какая красота!
Маруся надела перстень на средний палец левой руки и вновь залюбовалась теплым сияющим камнем. Внутри неизвестного самоцвета играли блики живого света, и отвести от него взгляд было также трудно, как от огня или воды. Но Маша справилась с собой, накрыла чудесный перстень ладонью, потом попыталась снять, да не тут-то было! Кольцо свободно вертелось на пальце, однако покидать его не желало. Что только Маруся не делала! Отчаявшись, даже напильником по нему поводила, но на проклятом перстне ни царапины не осталось! И девушке пришлось признать поражение.
— Фиг с тобой! Сиди! — сообщила она перстню и взялась, наконец, за пылесос.
Закончив уборку, Маруся сварила кофе и достала из сумочки початую пачку сигарет. Вообще-то Маша не курила, но, иногда, ей ужасно хотелось вдохнуть крепкий ароматный дым. Устроившись за столом на кухне и приспособив под пепельницу чайное блюдце, девушка отпила глоток кофе, затянулась и задумчиво посмотрела на злополучный перстень. На задворках памяти копошилось какое-то воспоминание, связанное с этим чудным кольцом, но Маруся никак не могла поймать его. "Может, Стася показывала? Ведь мы, кажется, были подругами. — Девушка прислушалась к себе, но воспоминание, мелькнув серебряной рыбкой, ускользнуло в глубины памяти. — И всё равно! Я правильно сделала, поселившись в этой квартире. Нужно лишь немного подождать".
Остаток дня Маруся читала, смотрела телевизор, приготовила обед на завтра и рано легла спать. Сначала она долго ворочалась в постели, а затем, как-то незаметно, уснула. Сон, приснившийся девушке, походил на сон позапрошлой ночи: то же ощущение уютного кинозала, такие же яркие, сочные кадры, но вот содержание... Марусе снилась жестокая и кровавая охота. В роли главного и единственного охотника выступал огромный серебристый Волк с ледяными глазами, а на роли жертв "пригласили" жителей маленькой горной деревушки...
Маша проснулась в холодном поту. Всеми силами она старалась забыть привидевшийся кошмар, но тщетно. Перед глазами стояли разорванные тела, в ушах звенели полные ужаса крики и предсмертные стоны. Девушка почти наяву чувствовала запах крови и чего-то ещё... Однажды ей пришлось побывать в клинике для душевнобольных, так вот там пахло именно так. "Я схожу с ума?" — испугалась Маруся, непослушными руками нашарила халат и поплелась в ванную.
Зеркало отразило серые испуганные глаза, дрожащие губы и бледные, как после тяжёлой болезни, щёки.
— Да... — протянула девушка, скинула халат и встала под душ. — Если я каждую ночь буду смотреть такие "фильмы", точно с катушек съеду...
Тёплые, упругие струи смыли остатки ночного кошмара, и Маша успокоилась. Выйдя на кухню, она взглянула на часы, потрясла головой и снова подняла удивлённый взгляд на циферблат.
— Первый час дня? Я проспала пятнадцать часов? С ума сойти! — И, озабоченно потерев лоб, девушка включила чайник и принялась готовить завтрак...
Весь день она бродила по квартире, как варёная муха, а вечером, прежде чем лечь в постель, приняла снотворное. Не помогло. Серебристый Волк снова явился в её сон, подмигнул ледяным глазом и приступил к кровавой расправе над караваном маленьких бородатых... гномов? Маруся плакала, тщетно умоляя невидимого киномеханика прервать "сеанс", а Волка — расправу, но её слёзы лишь подливали масла в огонь. Зверь повеселился на славу. И если вчера кое-кому из деревенских жителей удалось спастись, гномам совсем не повезло: Волк не оставил в живых ни одного караванщика. Напоследок он посмотрел в глаза единственной зрительнице, оскалился (улыбнулся?) и растаял в воздухе под тоскливый, заунывный вой.
Маруся подняла опухшие от слёз веки, посмотрела на часы — три минуты первого — и сдёрнула со стула халат.
— Кто бы ты ни был, ты не сведёшь меня с ума! — твёрдо сказала девушка и решительно направилась в душ.
В этот день Маша не стала сидеть дома: съездила в агентство, прогулялась по парку, зашла в несколько магазинов. Домой, то есть к Стасе, она вернулась настроенная весьма решительно. Поужинав, легла в постель, и, едва в сон ворвался Волк, произнесла:
— Развлекайся, как хочешь, Серый — меня не проймёшь!
В ледяных глазах мелькнуло нечто, похожее на удивление. Некоторое время Волк с интересом рассматривал девушку, а потом фыркнул и понёсся сквозь заросли высокой жёлтой травы, к пыльной дороге, по которой в сопровождении пяти всадников медленно ехали три крытые повозки.
Глава 8.
Ссоры да розни, свары да козни.
Маленький караван, три фургона и пятеро верховых, считая хозяина, лирийского купца Пафнутия, неспешно продвигался по Золотым степям Годара. Мощные волы с трудом тащили небольшие на вид повозки, и намётанный глаз мага или разбойника, мгновенно определил бы, что за груз скрывается за холщёвыми стенками.
Пафнутий был крупнейшим в Лайфгарме торговцем магическими артефактами. Он принимал заказы на любые диковинки, и ещё ни один клиент не ушёл от него разочарованным. Вот и сейчас торговец вёз несколько весьма ценных и громоздких вещиц богатому инмарскому вельможе. Владения инмарца граничили с Годаром, и Пафнутий, убеждённый, что на территории Смерти ему ничего не угрожает, не стал нанимать для охраны каравана отряд боевых магов, ограничившись всего четырьмя. Кроме того, он и сам закончил УЛИТ с отличием, да и погонщики волов могли за себя постоять.
Беззаботные танцы пёстрых бабочек, волны желтой густой травы, трели жаворонков. Вот уже из густой травы стали подниматься кусты и низкорослые деревья...
— К вечеру доедем, — лениво заметил один из магов.
Пафнутий укоризненно взглянул на охранника:
— Терпеть не могу таких разговоров! По опыту знаю, стоит только сказать, что через пару часов доберёмся, тут же что-нибудь происходит.
Торговец пристально вгляделся в горизонт, повертел головой, словно разыскивая кого-то, и вдруг поднял руку. Фургоны остановились, а Пафнутий в сердцах плюнул в дорожную пыль.
— Ну, вот, накаркал! Опасность чуете?
— Нет, господин, — отрицательно замотал головой маг, рассчитывавший к вечеру добраться до замка. — Вроде бы всё спокойно.
Остальные маги закивали, соглашаясь с товарищем, зато возницы, как один, полезли за голенища сапог, где хранили заговорённые кинжалы: в отличие от охранников, они не первый раз имели дело с Пафнутием.
— Сзади! — внезапно заорал торговец.
На ходу сплетая боевые заклинания, маги обернулись, но успели лишь взглянуть в ледяные глаза Волка, который, вынырнув из высокой травы, летел на них серебряным тараном. Три молнии и один огненный шар взорвались в руках хозяев, и крупы коней покрылись липким чёрным пеплом.
— Смерть, — прошептал Пафнутий, с ужасом понимая, что тело больше не повинуется ему: минута, и посреди дороги высился каменный монумент "Всадник".
Огромный Волк приземлился возле окаменевшего торговца, ликующе взвыл и перекинулся в человека. Радужно-чёрный плащ, спутанные пшеничные волосы и тяжёлый, точно аромат вриэльской фиалки, запах безумия. Оставшиеся в живых возницы ахнули. К высшим слоям лирийского общества они не принадлежали, но в Лайфгарме только немой не говорил о сумасшедшем временном маге. И самое страшное — Артём был один, без Дмитрия, единственного мага, способного остановить безумца. Зачарованные кинжалы выпали из ослабевших рук, ноги подогнулись, и возницы разом рухнули на дорогу, распластавшись в серой пыли.
— Прямо бальзам на душу, — сквозь пелену животного страха донёсся до них весёлый голос. — Встаньте!
Едва соображая, что происходит, возницы поднялись, но взглянуть на сумасшедшего мага так и не посмели.
— Из вас получились бы славные рабы, ребята! — продолжал веселиться Артём. — Давайте-ка поиграем! Кто быстрее разгрузит повозку, тот и выживет, а остальные... — Временной маг вскинул голову и дико расхохотался. — Начинаем на счёт "три". Раз. Два. Три!
На миг возницы замерли, а потом кинулись к фургонам. Холстины первой, второй, третьей повозки взметнулись ввысь, и глазам предстали магические скульптуры.
— Это же живые статуи! — восторженно завопил Артём. — Осторожнее, ребята! Повредите хоть одну — прибью на месте!
От слов временного мага самый старший возница вздрогнул, и алая рыбка, которую он как раз вынимал из фургона, выскользнула из рук и грохнулась на дорогу. Раздался хрустальный звон, пышный рыбий хвост откололся, и скульптура истаяла в воздухе, словно была соткана из тумана.
— Такую красоту загубил. — Артём достал из рукава белый носовой платок, промокнул сухие глаз и вперил ледяной взгляд в дрожащего, как осиновый лист, мужчину. — Прощай, неумёха!
С ладони мага слетел прозрачный, похожий на мыльный пузырь, шар и медленно поплыл к вознице, непрерывно увеличиваясь в размерах.
— Ба-бах! — крикнул Артём, и мыльный пузырь, заглотнув несчастного, лопнул вместе с ним. — Продолжаем работать, господа!
Маг хлопнул в ладоши, и двое бледных, как парафин, возниц, повернулись к фургонам. Вынимая из повозки скульптуры, бедняги старались действовать предельно осторожно, но откуда им было знать, что живые скульптуры не терпят прикосновений живых существ? Как снег под жарким солнцем, испарились фигурка прекрасного юноши с крыльями за спиной и голова женщины с яркими малахитовыми змейками вместо волос.
— Отправляйтесь за своим приятелем! Невежды! — разозлился временной маг, и возниц поглотило чёрное пламя. — Вот и всё. Быстро и неинтересно. Попробуем развлечься в другом месте.
И, крутанувшись на каблуках, Артём исчез, оставив после себя сноп весёлых радужных искорок...
Апельсиновое солнце скрылось за горизонтом, отдохнуло, вновь поползло ввысь, и с первыми рассветными лучами каменный всадник шевельнулся, застонал и сполз с холодного лошадиного крупа. Первым делом он достал из-за пазухи витую цепочку с золотой монетой, исчерченной загадочными знаками, поцеловал её, торжественно произнёс: "Спасибо!" — и бережно спрятал обратно. Закончив ритуал, Пафнутий оглядел чёрные крупы пасшихся неподалёку коней, подобрал с земли три магических кинжала и покачал головой:
— Неправильно всё это, хоть убей, неправильно! — Торговец накрыл повозки холстом, распряг волов, расседлал лошадей и достал из-за пазухи свёрнутый в трубочку лист с печатью. — Вот так-то, Пафнутий! Не ожидал, что погибнешь в родном мире? — ядовито спросил он себя, бросил завещание на козлы первой повозки и, скорбно подумав, что жизнь пролетела неожиданно быстро, растворился в воздухе.
Две недели пролетели для Ричарда как одно мгновенье. Две недели почти непрерывного наслаждения. Никогда ещё инмарец не позволял себе расслабиться так надолго. Отец с детства внушал ему, что человек, облачённый властью, должен постоянно держать руку на пульсе, и принц, насколько позволяли неугомонный характер и страсть к путешествиям, старался следовать этому правилу. И хотя Ричард не желал власти, она у него была, а "власть это, прежде всего, обязательства, а не привилегии" твердил ему отец, и чтобы с ним ни случалось, принц всегда чувствовал себя ответственным за судьбу Инмара.
