— Вы правы, Авраам Петрович, — кивнул великий князь.
24 августа 1828, Санкт-Петербург
* * *
— Ваше Высочество, — Юрьевич отвлёк великого князя от написания очередного эссе, — из Архангельска вернулся Штинглер, он ожидает приёма.
— Хорошо, пусть войдёт.
Вошёл слегка полноватый не высокий молодой человек лет двадцати в форме старшины второй статьи и, поприветствовав начальство, склонился в поклоне демонстрируя кудрявые тёмно-русые волосы.
— И вам доброго здоровья, приступайте к делу, не тратя времени на церемонии. Что удалось узнать? Вы присаживайтесь, — указал великий князь на стул.
— Благодарю, Ваше Императорское Высочество, — старшина сел и раскрыл на коленях папку с бумагами.
— Там документы? Кладите на стол, — распорядился великий князь, отодвигая свои пишущие принадлежности в сторону. — Я вас слушаю.
— Да, Ваше...
— К делу, — не терпеливо оборвал его великий князь.
— С подполковником Галяминым встретиться не удалось. Он сейчас при генеральном штабе, участвует в кампании против османов. С Архангельским гражданским губернатором Бухариным я встретился. Весьма энергичный человек. Имеет славу толкового начальника. Отмечался государем за сбор рязанского ополчения. Как показывает наше дело, внимателен к мелочам. Однако, имеет неприязненные отношения с генерал-губернатором Миницким. Через которые вынужден собирать в губернии свою дворянскую партию. Все в провинции так или иначе делятся на людей Бухарина или Миницкого. Возможно, это противостояние побуждает его осторожничать, но разбирая жалобы лопарей на неудобства с норвежцами, он задался вопросом о границе. Он подал запрос в Кольский земский суд, но в губернских архивах не обнаружилось карт о разграничении, сделанных Галяминым. Бухарин принялся опрашивать свидетелей, всё глубже вникая в дело. Выводы свои он изложил в своём представлении.
— Хм, и что же натолкнуло на них?
— Я спрашивал, но ответ его был настолько неконкретен, что у меня возникли определённого рода подозрения. Хотя можно согласится с доводами о невыгодности границы для России как и с рассуждениями тайности миссии Галямина, очевидно, намеренно не оставившего карт в губернских архивах и не вступавшему в сношения с Архангельской администрацией, вопреки принятому порядку. Можно предположить возможное пренебрежение Галямина не испросившего карт и иных бумаг у Архангельской администрации. Не могут не смущать пояснения исправника Кривковича. Оный испрашивая местных лопарей убедился, что они пытались показать Галямину старую границу, но он не обратил на то никакого внимания, а сам же вместо обмера границы находился в Вадзе, что на норвежской земле.
— Мне представляется, что подполковник вряд ли должен лично бегать с линейкой по полям и лугам. У него был заместитель?
— Да, его замещал прапорщик Вейкарт. И он был на месте неотлучно, кроме случая болезни. Мною были опрошены чиновники Кольского земства, но ничего особо примечательного они не добавили. В столице было установлены следующие обстоятельства. Подполковник Галямин исполнял поручение министерства иностранных дел. Туда же предоставил отчёт и получил весьма лестное заключение от господина министра. Стоит упомянуть, что он был поощрён и от шведской короны.
— Так и что вы полагаете? Он был не честен, или пренебрежителен?
— Полагаю, он вообще не играл существенной роли в этом деле, являясь простым исполнителем. И здесь я хотел бы отметить ещё одно обстоятельство. При разборе дел по декабрьским событиям двадцать пятого года, Галямин был под следствием. Подозрения в отношении его были не прочны, и он избежал суда. Я не думаю, что он был настолько беспечен чтобы тут же предаться самонадеянной жадности или пренебрежению. Для меня очевидно, что он целиком был подвластен воле начальства, направившего его туда. И оное осталось им довольно.
— Значит, вы полагаете, что граф Несельроде был недостаточно радетелен за границы империи?
— Я не могу сделать таких выводов. Дела графа остались вне моего рассмотрения.
— Хм, — великий князь подтянул к себе папку с бумагами и, созерцая её, задумчиво почёсывал подбородок, временами повторяя: — Хм.
— Полагаю Старшина второй статьи Штинглер, выполнил свою работу, — внезапно произнёс Юрьевич, — не угодно ли вашему высочеству отпустить его. Очевидно, он нуждается в отдыхе.
— Да, — великий князь решительно встал, захлопнув папку. — Михаил Иванович, благодарю вас за службу. Вы можете быть свободны. Прошу все собранные вами бумаги и дополнить вашим подробным отчётом и передать в мою канцелярию. Вы можете идти.
— Рад стараться, — встал смирно Штинглер, развернулся на каблуках и зашагал к выходу.
— Люблю немцев, — глядя ему вслед сказал великий князь, и подождав пока дверь закроется пристально посмотрел на Юрьевича, — А вот с поляками другое дело.
— Александр Николаевич, суть наставничества в том, чтобы давать воспитаннику возможность самому свершать возложенные на него дела. Позволять воспитаннику делать поправимые ошибки, но — Юрьевич поднял палец вверх, — не допускать ошибок непоправимых.
— Что вы имеете в виду?
— Вам очевидно интересно, чем руководствовался граф. Так спросите его.
— И он что-то мне скажет в ответ, — скривил лицо в усмешке великий князь, — а что мне делать с этим ответом.
— Вы сначала получите его, а потом примете решение, что с ним делать. Надеюсь, у вас нет намерения спорить с ним, уличать во лжи, выпытывать правду?
— Но, ведь нужно что-то предпринять?
— Ваше желание похвально. Что же конкретно вы намерены сделать?
— Нет, подождите... — великий князь замотал головой, пытаясь стряхнуть с себя путы словесных недомолвок.
— Ну, хорошо, — улыбнулся Юрьевич. — Допустим, что обстоятельства правдивы. Галямин поспешил со своей стороны во многом уступить шведской короне. Сомнительно, что бы он это сделал из жажды наживы или по неприлежанию. Значит, он был послан именно с этой целью. Желание графа, очевидно, было добиться спокойствия на русско-шведской границе. Он его добился. Страдания лопарей не сильно заботили его. Можно допустить, что часть бесплодной земли ушло из под короны. Представим иной исход. Галямин размечает границу в интересах России, нанося шведам соответствующий ущерб. Они с разграничением не согласны. Конвенция по границе не заключается. Россия и Швеция остаются государствами, имеющими взаимные претензии. И сейчас, когда русский царь воюет с османами, у нас здесь был бы дополнительный повод для беспокойства о шведской армии. Стоит ли это страданий лопарей?
— Возможно не только лопарям интересна та земля, — покачал головой великий князь. — Сейчас мы не знаем, что она скрывает, но представьте, что завтра на той земле, от которой мы отказались, будет найден мощный золотой пласт. Земля, это единственный товар, которого уже не будет произведено больше. Приходится делить, что есть, следя внимательно за каждой пядью земли. А мы столь беспечно отказались от нашего куска. Отдали его без войны, получив в обмен некое эфемерное спокойствие при виде шведского флага на горизонте. В то время как настоящее спокойствие могут дать только русские пушки.
— Возможно, а по каким ещё границам вы, для спокойствия, полагаете необходимым поставить русские пушки? А главное есть ли их столько?
— Хорошо, вы правы. Действительно следует поинтересоваться у графа о причинах его решений.
— Вот, только его ли это были решения, — улыбнулся Юрьевич. — Конвенцию, подписывал государь. Как вы полагаете, граф обманул его, уговорил, запугал? Или скрыл что-то важное? Вы полагаете, государь не знал, что по этой конвенции империя отказалась от части земли?
27 августа 1828, Санкт-Петербург
* * *
Несколько позже шести чесов вечера великий князь приехал к дому министра иностранных дел. Граф встретил наследника престола в своём кабинете.
— Рад видеть вас, Ваше Императорское Высочество. Вы хотели встретиться со мной. Прошу простить, что не смог встретить вас в министерстве, в такие времена слишком много забот. Полагаю, ваш интерес вызван отъездом Толкемита?
— И этим тоже, — кивнул великий князь.
— Тогда могу сообщить, что этот офисер с бумагами слушащего моего департамента и в сопровошдении писаря, что я придал ему, отбыл двадцать первого из Кронштадта. Я снабдил его деньгами и подробными инструксиями. Полагаю, в октябре мы мошем получить от него первые донесения.
— Прекрасно, но ради этого я не стал бы отнимать ваше время встречей со мной. Волею случая я вынужден был выяснять обстоятельства разграничения земель русской и шведской короны, закреплённые Санкт-Петербургской конвенцией в двадцать шестом году. И я бы хотел услышать ваши пояснения по этому поводу.
— Я готов. Что вам интересно?
— Почему вы решили направить Галямина на уточнение границы?
— Шведская корона высказала готовность устранить тянущиеся споры. Государь поручил мне подготовить условия соглашения. Я поинтересовался наличием сведущего в картографии человека в Финляндии и не видел никаких обстоятельств, почему это не мог бы быть Галямин.
— Вы знали, что имелись основания сдвинуть установленные Галямином знаки и провести границу, забрав больше земли под русскую корону.
— Разумеется, знал. Однако ни я, ни государь не считали эту землю сколь-нибудь сенной, чтобы позволить себе отлошить подписание конвенции. Однако, почему это вас так беспокоит?
-Я ознакомился с представлением гражданского губернатора Бухарова, он сетует, что в результате подобного разграничения русские лопари и купцы потеряли рыбные промыслы и испытывают большие затруднения. Так же сам факт, что границу можно было провести западнее и удержать под нашей рукой больше земель, заставляет меня усматривать в этом деле злую волю.
— Долшен успокоить вас. Это дело государево и не нам принимать решения за него. Нам следует исправно выполнять свою долшность и чистосердечно докладывать все значимые для дела обстоятельства.
— Тем не менее, от самого доклада может зависеть решение государя. Возможно, тогда он был в особом расположении духа.
— Несомненно. Государь перед принятием окончательного решения не так давно потерял брата, против него был поднят бунт, ему объявлена война. Не удивительно, что его душевное располошение было склонно к тому, чтобы обрести хоть в каком-либо деле покой. Но мошно ли осудительно относится к этим обстоятельствам, лешащим вне нашей воли.
— Благодарю, — вздохнул великий князь, — ваши пояснения были исчерпывающи.
— Я рад, Александр Николаевич, что помог вам разобраться. Со своей стороны, хотел бы спросить о готовности вашего представления по будущему миру с Турсией.
— Я ещё не закончил. Впрочем, было бы не плохо обсудить с вами некоторые обстоятельства.
— С удовольствием, — улыбнулся Несельроде, — так или иначе государь попросит меня высказать своё мнение по этому поводу. Нам обоим будет удобнее, если мы обсудим главное заблаговременно. Итак, какими вы видите конечные условия мира?
— Полагаю вполне возможным включить в состав России Молдавию и... — великий князь осёкся, заметив, как министр предостерегающе поднял руку. — Что-то не так?
— К сошалению, подобное не будет принято государем. Ваше эссе сразу обретёт вид детского мечтания, и не будет рассмотрено всерьёз.
— Но почему?
— Когда в июле двадцать седьмого дершавы обсушдали вопрос вмешательства в греческие дела, русская корона заявила об отсутствии намерения приобретать земли в Европе. Это послушило нашему сблишению с Британией и Франсией против Порты. Когда в ноябре двадцать седьмого стало очевидным нешелание османов смириться с волей трёх дершав и война обрела свою очевидность, был подписан ещё один протокол о бескорыстности. Именно эти заверения об отсутствии территориальных притязаний в Европе обеспечили поддершку России в этой войне. Это всё в полной мере соответствует манифесту об объявлении войны. И теперь, вы предлагаете нарушить сказанное императором слово. Полагаю ,такое не мошет быть воспринято государем всерьёз.
— Тогда перефразирую. В итоге всех переговоров я бы считал правильным получить протекторат над Валахией и Молдавией. Дать им возможность устанавливать свои таможенные условия, по результату которых они должны иметь беспошлинную торговлю с Россией, но при этом с установленными заградительными пошлинами для других стран. Мы также должны в значительной мере влиять на занятие людьми административных должностей в княжествах. Я хотел бы по схожим порядкам установить протекторат над Сербией. Ещё полезно было бы расширить сербское княжество за счёт земель северной Болгарии, отдав им всё с севера от горного хребта. Также необходимо присоединить к России черноморское побережье вплоть до Трапезунда. Безусловно, при этом необходимо отдать Багдад Персии. А ещё я хотел бы оставить греческие дела без разрешения.
— Это, всё? — уточнил министр иностранных дел, заметив, что наследник престола выдохся.
— Нет, ещё необходимо подтвердить право прохода наших судов через проливы, получить преференции на торговлю в Турции и контрибуцию. Теперь всё.
— Прекрасно. Прешде чем определять условия мира, нушно понять в какой позисии мы находимся и какие имеем главные намерения. Как вы полагаете способна ли Россия уничтошить сейчас Османскую империю?
— В каком смысле?
— В непосредственном. Представьте, что вы император. Вам нушно принять решение. Первое о чём надлешит подумать, это о том в каком состоянии вы находитесь. Если вы способны уничтошить врага и воспользоваться этим, удобным для себя способом, вы вполне мошете рассчитывать требовать от него многого. Ибо любые уступки покашутся ему не столь существенны как уничтошение. Прошу ответить на вопрос, иначе мы не смошем продолшить.
— Э-э... русская армия очевидно превосходит турецкую...
— Я задавал другой вопрос.
— Но ведь это важно.
— Несомненно, но вопрос был другой.
— Я не понимаю.
— Хорошо. Давайте разберём условия, при которых Россия могла бы уничтошить Порту. Какие вы мошете назвать?
— Сила армии.
— Вы не точны. Надлешит определить силу армии относительно места и времени. Какие условия нам предстоит учесть?
— Ладно, — кивнул Саша и встал, вытянувшись по стойке смирно. Он намеренно повысил голос и затараторил. — Необходимо учесть силу армии в регионе на всём времени кампании относительно противника. При этом надлежит учесть способность казны содержать армию всё это время, а заводов снабжать всем необходимым.
— Превосходно, — улыбнулся Несельроде. — А о каком времени мы говорим. Этот год, следующий или война до полного уничтошения продлится пять лет?
— Это сложно посчитать.
— Но без этого нельзя обойтись.
— Хм, очевидно в этом году никаких решительных успехов достичь не удастся. Возможно, в следующем.
— Пусть так, — кивнул министр иностранных дел, — но в это время, очевидно возможны, лишь решительные успехи, сколько времени понадобится, чтобы уничтошить?
— Ну, ещё год.
— И вы полагаете казна сможет нести это бремя три года?
