— За год мы изготовляем до восьми тысяч штофов и полуштофов.
— Больше не можете?
-Заказов не хватает. Я бы ещё пару печей поставил. Люди есть, господин Поскочин сюда несколько морьевских мастеров перевёл. Не к чему ему стеклодувы нынче. Лесная дача хоть и заболочена, но большая по размеру. Песку на берегу Ладоги набрать не сложно и везти не далеко.
— Тогда мне будет удобно предложить вам товарищество в этом деле. Не прекращая прежней работы, я намерен достроить ещё печей под свои заказы. Здесь мне всяко будет необходим управляющий на заводе, так почему бы не предложить это вам. А что там? — великий князь указал на неосмотренные пока здания.
— Барак для морьевских, конюшня, тележный сарай и сеновал, — Ерофеев почесал подбородок. — Предложение ваше нуждается в обдумывании.
— Несомненно, полагаю удобным, если мы к пятнадцатому всё обдумаем и встретимся в столице. Буду рад видеть вас у меня в Ракетном заведении.
8 октября 1828, Санкт-Петербург
* * *
Великий князь оторвался от чтения и поднял глаза на Юрьевича. Наставник сидел, сложив руки на груди, и с явным удовольствием разглядывал воспитанника.
— Всякое дело, которым я занят, надлежит рассматривать как урок, — философски подняв взгляд к потолку отметил великий князь. — И будучи прилежным учеником, я, очевидно, должен поделиться своими размышлениями по поводу происходящего.
— Несомненно, — улыбнулся Юрьевич, — но я мог бы порекомендовать вам быть ещё и прилежным чиновником. Сейчас вы готовите эссе по тем вопросам, что кажутся вам интересными. Однако, выигрышнее для вас будет, если вы приучите себя делать для государя отчёты о состоянии ваших дел.
-Это может оказаться слишком обременительно, — скривил губы великий князь.
— Можно взять за правило делать такой отчёт раз в три месяца. Вам следует усмотреть в этом и то достоинство, что сможете дополнительно донести свои мысли до государя. А ещё приучите себя не только требовать с других, но и сами вспомните о своей подчинённости. Государь милостив к вам во многом более чем к другим, но грешно пользоваться этим отношением, допуская неприлежание.
— Полагаю вы правы. Теперь, когда моим именем покрывается столь много существенных для трона дел, просто необходимо предоставлять государю собственноручный подробный отчёт. Это поможет и мне лучше представлять состояние своих дел, но... — великий князь усмехнулся, — это создаст дополнительную заботу для моей канцелярии, начальником которой вы являетесь. Очевидно, прежняя канцелярия из трёх человек не сможет со всем справляться. Тем более, что один человек постоянно находится в Сестрорецке на испытании ружей. Пока канцелярия не вела дела моих заводов и легиона, но долго так продолжаться не может. Вам необходимо подготовить новый штат канцелярии и найти нужное число людей.
— Хорошо, новый штат я представлю вам завтра, — улыбнулся Юрьевич.
-Хм, -великий князь приподнял левую бровь. — Что же до новостей из Мексики, то меня несомненно радует и высадка корпуса дона Баррадаса и взятие Тампико. Полагаю, пока сообщение шло к нам испанцы уже взяли Мехико, пользуясь тем, что мексиканцы стянули все силы навстречу Волконскому под Гвадалахару. А в этой дикой стране взятие Мехико равносильно захвату всей Мексики. Других городов, которые смогли бы должным образом поддержать армию мексиканцев, там нет. Армия рассыплется на мелкие отряды, обирающие население. И тогда их можно будет передавить по отдельности.
— Да, жалко мы пока не знаем, чем окончился поход Волконского на Гвадалахару, — сказал Юрьевич. — Удалось ли победить мексиканцев, взяли ли город.
— Это не так важно. Лишь бы не полный разгром. Пусть мексиканская армия остаётся непобеждённой. Провиант закончится мгновенно и она, состоящая из вооружённой милиции провинций, развалится немедленно. Ведь Мексика это просто собрание фактически независимых провинций, которых кроме гигантского города Мехико не соединяет ничто. Сама же столица живёт своей особой жизнью, связанной с провинциями только тем, что оттуда съехались все богачи и образованные люди. Именно они и являются главными инициаторами борьбы за независимость.
— Я вижу беседы с доном Паэс де ла Кадена обогатили вас пищей для размышлений. Но не исключаете ли вы того, что испанский посланник может не знать в должной мере мексиканских обстоятельств и пребывать в излишне романтичных воззрениях на мексиканское общество? Возможно, вы излишне спешите с выводами?
— Дело в том, что мои выводы не более чем бесплодное философствование. Мексика слишком далеко, чтобы я мог хоть как-то повлиять на происходящее. Я узнаю новости с задержкой около месяца, и любое моё распоряжение проведёт в пути примерно столько же. За два месяца расклад сил в войне существенно изменится. Потому, я не более чем зритель, наблюдающий за действом и переживающий за актёров. Да и чем я могу помочь. Самое большее отправить в Мексику легион. В настоящий момент я уверен, что наши четыре тысячи и около семи сотен местной милиции вполне могут противостоять под Гвадалахарой десятитысячной мексиканской армии, собранной со всех провинций. Господин Кадена помимо прочего возлагает большие надежды на местное общество, всегда бывшего лояльным к короне. А испанские три с половиной тысячи без особого труда должны взять пустой Мехико. Особые надежды на победу вселяет меня поддержка местной католической церкви. Если удастся удержать местных от создания бандитских шаек в тылу нашей армии, то кампанию мы выиграем.
В офицерское собрание вошёл дежурный унтер-офицер:
— Ваше Императорское Высочество, портных дел мастер Иоганн Гальман, привёз заказанные Вами мундиры и ожидает.
— Зовите.
Вошли двое. Портной лет тридцати начал с лёгким акцентом представлять свою работу, пока его рослый атлетического вида помощник раскладывал принесённую одежду и обувь:
— Делая по вашему эскизу, я позволил себе кое-что изменить. Я надеюсь, Ваше Императорское Высочество одобрит мои изменения. Все мундиры я пошил на Карла, — Гальман кивнул на помощника, — вы сможете внимательно рассмотреть всё. Дозвольте моему помощнику переодеться в боевой мундир нижнего чина.
— Да, но я хочу понаблюдать за этим, — кивнул великий князь. Заметив удивлённый взгляд портного, он добавил: — Хочу представить, как всё это будет одевать солдат.
Примерно спустя минуту перед великим князем стоял человек в боевой форме легиона светло-зелёного цвета. Рубаха с накладными карманами и заплатками на локтях вполне напоминала прежнюю белую. Только погоны и петлицы на отложном воротнике уже не выделялись цветом. По мнению великого князя в бою уже не имело смысла быстро различать солдат по родам войск. Ремни коричневого цвета, что плечевые, что поясной, также не выделялись ярким пятном. Хотя полоски и треугольники на погонах, отличающие по званию, было решено оставить. На голове располагалась уже привычная легионная шапка, напоминающую кепи вермахта двадцатого века. Она также была окрашена в светло-зелёный. Такого же цвета были и широкие штаны с заплатками на коленях и обмотки, прицепленные к коричневым легионным ботинкам.
-Цвет прекрасен, — кратко заключил великий князь. — А что вы позволили себе изменить?
— Совсем не много. Несколько заузил штаны с боков и расширил в шаговом шве, — сообщил портной и скомандовал: — Шагни широко.
Подмастерье сделал выпад вперёд левой ногой и замер.
— Посмотрите, — Гальман потянул за ткань штанов. — Я учёл ваше пожелание, чтобы солдат мог двигаться наиболее свободно. Прежний покрой сдерживал шаг. Маховая часть натягивалась и грозила лопнуть. Боковой же шов укоротил, делая штаны не столь просторными в бедре, а потому более удобными при хождении по лесу.
Великий князь кивнул, и портной позволил подмастерью встать ровно, после чего скомандовал:
— Подними руку. Также я убрал ластовицу из подмышки и изменил крой рукава, сделав в нём нужный припуск, чтобы руку можно было поднять, не выдёргивая в значительной мере рубашку из-под поясного ремня. Конечно, за это пришлось поплатиться красотой при опущенной руке. Но эти торчащие крылья существенно меньше, чем в прежнем крое.
— Хорошо, — кивнул великий князь, — Семён Алексеевич, каково ваше мнение?
— Если вы сопроводите всё подробным описанием причин побудивших вас к изменению мундира, государю понравится.
— Хорошо, показывайте обер-офицерский мундир.
Обер-офицер в данном случае также был обут в ботинки с обмотками. От нижних чинов его отличали серебристые плетёные погоны с ромбами или звёздами и оранжевый берет.
— Берет мне не нравится, — сразу заключил великий князь, глядя на круглую нахлобучку на голове подмастерья. — Покрой совсем не тот. Он действительно напоминает дамскую шляпку. Я рисовал иначе.
— Одно мгновение, Ваше Императорское Высочество, — портной махнул рукой, и подмастерье быстро поменял берет на привычный для двадцатого века скошенный влево.
— Так лучше, но давайте посмотрим крой, — распорядился великий князь.
Он долго мял берет в руках и под конец заключил:
— Сделайте иначе. Берет вещь простая, эти многочисленные швы, ужимающие его к голове совсем лишние. Нужно сделать иначе. Три основные детали. Первое, это стойка. Самая сложная часть. Она должна быть весьма непростой формы, чтобы обеспечить подъём с одной стороны и уставную сборку с другой. Но это один лоскут ткани, сшитый в кольцо, — великий князь свернул лист бумаги, защепил его булавкой, ножницами срезал лишнее и выгнул нужным образом. — В общем виде она представляет собой развёрнутую боковину усечённого конуса. Большим основанием к верху берета. Далее, уплотняющий околыш, чтобы берет надёжно сидел на голове. Шов стойки скрываем под опущенным краем. Шов между верхом и стойкой можно оставить как есть или закрыть серебристым шнуром. Я пока не знаю как лучше попробуйте оба варианта. А все эти многочисленные сборки по окружности слишком сложны. Форма в целом вам удалась, но выкройка должна быть проще.
— Хорошо, Ваше Императорское Высочество.
— Что скажете, Семён Алексеевич?
— Выглядит не настолько плохо, как мне представлялось изначально. Осталось посмотреть мундир штаб-офицера. Картуз исключительно зелёного цвета должен выглядеть своеобразно.
14 октября 1828, Санкт-Петербург
* * *
Утром ещё затемно наследник престола перебрался из Ракетного заведения в Зимний дворец. Сегодня в день рождения Марии Фёдоровны весь день был расписан на торжественные церемонии. Даже семейный завтрак получился торжественным и начался с того, что все выражали пожелания долголетия вдовствующей императрице. Наследник престола, облачённый в красный мундир лейб-гвардии гусарского полка, отбывал все эти мероприятия без ропота. Приехав в Зимний, он сразу с поздравлениями поднялся к бабушке, которая очевидно не спала всю ночь. Теперь же он просто соблюдал положенный этикет. В короткие промежутки отдыха он выбирался в свои комнаты. где старался отдохнуть не переодеваясь, но так чтобы не испортить внешний вид. В любой момент он мог быть вызван в тронную залу, где Мария Фёдоровна весь день принимала поздравления.
Около двух часов дня над Дворцом взвился императорский штандарт, а вбежавший в комнаты великого князя Востриков сообщил, что государь изволил быть. Наверное, где-то минут через десять наследник престола занял своё место в общем построении всех обитателей дворца. Они радостно приветствовали императора, вернувшегося с театра боевых действий. Весьма уставший, судя по небольшим синякам под глазами, государь прошёл по тронной зале, раскланиваясь с приближёнными. Поднявшись к трону, он развернулся и в установившейся тишине сказал.
— Любезная матушка, в качестве одного из главных подарков я привёз знамёна, взятые нами в Варне.
В дверях показались кавалергарды, несущие опущенные к полу турецкие бунчуки и знамёна.
— Ура, — коротко произнесла Мария Фёдоровна, весь зал подхватил, и трижды волной прокатилось "Ура! Ура! Ура!".
Продолжилась подготовка к торжественному обеду, и великий князь благоразумно удалился в свои комнаты, пережидая всю эту суматоху.
— Что ж дела наши в Болгарии весьма хороши, Александр Николаевич, — высказался Юрьевич.
— Я бы сказал, отменные, — согласился Мердер, который хоть и не слишком хорошо чувствовал себя, но сегодня был во дворце вместе со всеми другими, кто только мог тут быть. В этот день дворец был переполнен, не желающими иметь в своей биографии чёрный для карьеры штришок.
— Но это не конец войны, — отметил Ратьков, также прячущийся от общей суматохи при своём воспитаннике.
— Несомненно, и наша Силистрия ещё не взята, — отметил великий князь.
— Пока туда не подвезут осадные орудия о взятии не может быть и речи, — заключил Юрьевич, — а они были заняты у Варны и у Шумлы.
В комнаты зашёл Бенкендорф.
— Государь, велел передать вам это, — он положил на стол папку с бумагами. — А у вас здесь тихо. Как вам новости, сообщённые государем?
— Великолепные, но мы обсуждаем, когда осадные орудия могут оказаться под Селистрией. Я слишком большое участие имею к тридцать второму егерскому, — ответил великий князь.
— Артиллерия уже направилась туда из-под Шумлы.
— Стало быть не далеко и взятие этой крепости, — улыбнулся великий князь. — Впрочем, господа, я позволю себе удалиться.
Он взял присланные отцом бумаги и вышел в спальню.
17 октября 1828, Санкт-Петербург
* * *
— Обожаю это время, — уверенно заявил Саша, наблюдая как садовники очищают дорожки. — Деревья уже растеряли почти всю свою листву и стоят, уродливо воздев обнажённые ветви к свинцовому небу, норовящему одарить их холодным мелким дождём. Воздух при этом такой влажный и густой, иногда кажется, что ты дышишь в воде. Необычное ощущение свежести, какого не бывает пыльным летом или раздражающе яркой весной.
— А разве хлюпанье под ногами и грязь не раздражает тебя, — улыбнулся Николай Павлович
— Грязи не так и много, несравнимо с весной, когда мёрзлая земля не пропускает воду внутрь. Что же до попадающихся луж, то хорошая обувь спасёт. А внимание, куда ставить ногу и как проложить свой путь избегая сложностей, полезный навык для политика.
— Что ж будем надеяться из тебя вырастет хороший политик. И поскольку зашёл о том разговор, ты прочитал мнение Дашкова о Балканах, прежде чем передать мне своё эссе?
— Да, мне его передал Карл Васильевич.
— Вот как, тогда поясни...— Николай Павлович приглашающе указал рукой на извилистую дорожку огибающую Летний сад по периметру.
— С радостью, — Саша шагнул на алею, и начал рассказывать: — Должен отметить, что те многочисленные мнения, что мне доводилось читать или слышать, имеют лирический оттенок...
— Лирический? — переспросил Николай Павлович.
— Так я это называю. Рассуждая о делах государственных люди почему-то позволяют себе основываться на представлениях о правильности защиты славян или армян от турков. О жестокости турецких порядков. О назначении России как защитнице православных. О необходимости предоставить балканским народам возможности самостоятельно решать свою судьбу. О правах людей, проживающих в тех землях. О лучшем государственном устройстве эти права защищающем и иные подобные. И даже о выгодах, которые могли бы извлечь некие русские или даже Россия как государство из того или иного положения вещей. Все эти представления не имеют под собой серьёзных рациональных оснований, а лишь являются отражением убеждений, что то или иное положение вещей правильно. Но я не разделяю подобных убеждений и для меня всё на них основанное сродни романтизму барышень, грезящих лирической поэзией. Я исхожу из следующих оснований: Император как садовник ухаживает за вверенными ему господом землями. И лишь его представления о пользе и правильности имеют значение. Расширение империума, я полагаю основной задачей для всех наших действий. Эта власть должна расширяться как внутри твоих земель, так и путём расширения границ и влияния за ними. Именно на этих основаниях я предполагал условия окончания войны. Целью было усиление влияния на Персию, власть над Кавказом и расширение владений. Не размышление о праве греков на собственное государство, а исключительно польза такого греческого государства для империума. Не польза для русских купцов от принятия под руку дельты Дуная или Молдавии, а усиление власти императора в следствии получения этих земель. Императору во многом более ясны границы империума нежели мне или Дашкову. Его решения очевидно не могут быть оспорены. И даже если это ошибка, не нам о ней судить. Это дело Господа. Не ради нас существует империум и не нашими чаяниями надлежит руководствоваться.
