| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
За короткое время наш полк вырубил уже две трети встречного полка, и они наконец побежали.
— Первый и второй эскадрон — гнать врага, третий, четвертый и пятый — за мной! — проорал полковник. Снова запели эскадронные трубы. Мы взяли за бегущими — дорубить их, а полковник с тремя эскадронами рысью пошел за Девятым полком, уже прошедшим встречный залп пехоты и врезавшимся в тыл вражеских пушек.
Через, казалось, несколько мгновений мы догнали бегущего врага и начали рубку. Взвод Гирона, который было приотстал, снова был с нами, идя слева, и Гирон, оскалившись, со страшной улыбкой наносил саблей удары во все стороны. Лоре прикрывал нас с тыла и справа, Капро не было видно — этот точно отстал. Теперь нас было больше и мы дрались фронтом, а они были разобщены. Очень скоро мы вырубили всех, и ротмистр крикнул:
— Трофеев не собирать — потом! Стройсь в атаку!
Два эскадрона построились по командованием нашего ротмистра (второй ротмистр был ранен или убит — не было времени искать, это дело его ординарца). Ротмистр нашел меня глазами и громко сказал:
— Лейтенант Альбер, вы со своими вперед, напролом, у вас это хорошо получается.
— Благодарю за честь! — ответил я и оглядел мой взвод. В нем еще оставалось три четверти людей. — Прикажете начать?
— Вы — вперед, направо от Девятого, мы цепью за вами, на врага — вперед! — гаркнул ротмистр.
— Я — за тобой! — одновременно крикнули Гирон и Лоре, выводя своих солдат за моими. Снова запела труба, и я, махнув своим солдатам, набирая скорость, пошел, целясь направо от свалки, в которой в диком гвалте наши рубили пехоту и охрану пушек, а те отстреливались и отмахивались штыками.
— И-и-и! — снова по оркски завизжал я, и мой взвод поддержал. — Руби!
— Руби! — поддержали Гирон справа и Лоре слева, несясь за нами во весь опор.
Мы врезались прямо во фланг пехотному батальону, набегавшему в бок нашим товарищам конникам. Ба-бах! Нас встретили залпом в упор, и все пули скользнули по моей защите и с визгом обошли меня и стелящиеся за мной взводы. 'Ах!' — Кто-то крикнул сзади, раненый. Хак! — крякнул я, с легкостью снося головы пехотинцев, не защищенные шлемами латников. Мои конники вслед за мной мгновенно оказались в гуще пехоты, где трудно было стрелять из длинноствольных ружей, и начали рубить, не позволяя ткнуть себя штыком — как я учил их всю осень.
Пехотный батальон остановился, смешался, и оба эскадрона с ревом ворвались в его ряды и начали рубить. Над головами часто поднимались и опускались руки с саблями, и в ответ редко раздавались ружейные выстрелы. Никто даже не брался за пистолеты — так растерянно выглядели опытные имперские пехотинцы, потерявшие команду.
— Окружили, рубят! — заорали на имперском языке сначала несколько голосов, затем больше, и имперцы начали разбегаться и бросаться на землю, руша строй.
— Сдавайтесь! — крикнуло несколько офицеров, в том числе и я. Мой вахмистр Наргон конем сбил командира имперского батальона и, нагнувшись с седла, добавил ему по голове кулаком, затем выстрелил в его ординарца и срубил еще одного рядом. Снова нагнувшись, он схватил батальонного командира за ворот, заставил подняться и подогнал ко мне. Ну, ловок!
— Господин лейтенант, извольте взять господина майора в плен! — громко сказал вахмистр.
— Командир захвачен — сдавайтесь! — заорал я во весь голос, поднимая саблю.
— Сдаюсь! — с сильным акцентом недовольно сказал смуглый майор, держась за голову, очевидно, гудящую после удара огромным кулаком вахмитстра.
— Сдайте оружие моему вахмистру, господин майор, — сказал я. — Простите, у меня нет времени взять вашу шпагу — мы рубимся!
И добавил для остальных:
— А ну сдавайтесь, скоты, не то всех перерубим!
Часть пехотного батальона кинулась обратно, остальные начали сдаваться.
Я огляделся. Охрана вражеских пушек была порублена, и наши конники брали их как трофеи. Наша пехота давила и колола с фронта. Противник явно был разгромлен. Остатки имперских пехотных батальонов — пожалуй, чуть не половина вражеской армии — с боем отступали в сторону, в лес, ведя защитный огонь залпами. Наши артиллеристы разворачивали свои легкие пушки, паля по ним и ядрами, и картечью, мешая их ряды. Судя по всему, ни наша пехота, ни пушкари не дрогнули во встречном бою, хотя были в деле с самого начала.
Командование — генералы, адьютанты, охрана — снялось со своего места за центром позиции и с флагом командующего впереди приближалось к нам. Ясно как день: битва выиграна.
'Не так уж было и страшно, и головы я не потерял, хотя сначала и трусил маленько' — честно сказал я себе, оглядываясь. Битва заканчивалась, зеленые мундиры имперцев были хорошо видны: они либо лежали на земле, либо правильным строем отходили с боем, или бежали в лес справа. Да, тяжелую имперскую пехоту нелегко опрокинуть, и почти невозможно заставить побежать — но мы сегодня сделали это.
Ну, бегущие имперцы — это уж дело пехоты, а нам команды на преследование пока не дают. И вообще не дают команд, что означает неофициальное разрешение начать грабить... Прошу прощения, начать собирать трофеи.
— Наргон, отдай пленного Тариму и Дрогу, и собирай взвод. Ко мне, солдаты Альбера! — крикнул я, поднимая саблю, и сразу же мои люди радостно двинулись ко мне с разных сторон. Никто не притворялся, что не слышит меня. Всем, как видно, понравилось идти за мной в огонь, успешно драться, собирать трофеи — и почти без потерь! Все понимали, что целостью шкуры были обязаны нашей быстроте и моим амулетам. Сегодня я стал их 'счастливым' командиром.
Мой взвод собрался необыкновенно быстро — их осталось три четверти, не так мало, и я сказал Наргону:
— Отметь НАШУ пушку.
Тот начал вязать на пушку шнур от малого штандарта нашего взвода, с моим именем. За трофейные пушки в нашей армии неплохо выплачивали.
— За пушку и прочее добро разделите на весь взвод, а за офицера выкуп — мой и корнета! — громко сказал я взводу. Солдаты радостно загудели, и, несмотря на усталость и раны, необыкновенно оживились. Трое поскакали назад искать наших раненых и убитых, а заодно и поискать трофеев, а остальные под командой начали переворачивать убитых и раненых, и, оказывая помощь кому полагается, заодно проверять их сумки и карманы. Наргон орлиным взглядом выглядывал самое ценное после денег — брошенное в бою оружие, и подбирал его. Я спрятал улыбку.
— Как ты, Альбер? — крикнул издалека Гирон, крутясь на своем черном коне. — Ну и рубил ты зеленых, аж брызги летели!
— Все хорошо! — ответил я. — Как ты?
— Цел, гребем трофеи. Лоре получил пулю в руку, но жив. Уже перевязали.
— В такой драке это, считай, удача, — откликнулся я. Гирон кивнул и двинулся присматривать за своими солдатами. Тут нужен глаз да глаз — солдаты после горячего боя способны на многое, а отвечать за них офицеру.
Пока мои бойцы занимались делом, я огляделся. О великие боги войны и удачи! Весь центр позиций был завален окровавленными телами в зеленых и черных пехотных мундирах. Брошенные ружья валялись здесь и там. Дула пушек косо торчали из редутов — не знаю, что с ними там делали в рукопашной, гранаты, что ли, кидали. Всюду стоял синий пороховой дым — нечем было дышать.
Я был прав — красивое батальное полотно сегодня у меня не вышло бы. Потери с обеих сторон, сразу видно, огромные.
А с другой стороны, наша атака сегодня была замечательная, достойная полотна.
— У нас на полном скаку воздух все ж поздоровее, — махая рукой перед лицом, заметил я Наргону. — Не пехота в грязи!
— Так точно! — весело гаркнул Наргон. Судя по всему, мой неудержимый полет на эльфийском коне с двумя саблями наголо и рубя всех подряд — вызвал у старого солдата неподдельное уважение.
Я вспомнил начало схватки и оглянулся на луг сзади. Недавно еще чистое от людей пространство зеленой травы было усеяно телами в синих и зеленых мундирах. Их было не меньше нескольких сотен. Издалека не видно было крови. Меж тел бродили лошади без всадников, кое-где торчали воткнувшиеся в землю пики, и два десятка наших солдат спешивались около тел в синих мундирах — смотрели раненых и искали офицеров. Снова подъехавший Гирон перехватил мой взгляд.
— Мы что, я смотрю, весь их полк порубили? — с неподдельным удивлением сказал он.
— Как видишь, — самодовольно ответил я, — и сами с треть состава потеряли. Впрочем, наши многие скоро вернутся в строй... А эти или в могилу, или в госпиталь — и в плен. Я все-таки не представлял, насколько мы лучше имперской конницы. Наши их сломили сегодня.
— У нас конница лучше, у них — пехота, — философски ответил Гирон. — Ты не прикидывал, сколько всего народу уложили сегодня?
Без нас, с пехотой и артиллерией, перед боем было по двадцать тысяч, я слышал, — задумался я. — Имперцев половину уложили, наши потеряли только четверть, когда мы зеленым в спину ударили. И еще мы полк порубили... Девятый не особенно потерял, они артиллерию рубили, а вот мы из своих пяти эскадронов полтора точно уложили. Значит, десять тысяч пехоты и пятьсот конницы у имперцев, и пять тысяч и сто пятьдесят легкой кавалерии примерно у нас. За пушкарей не скажу, но мы-то ихних всех порубили и в плен взяли, а у наших с четверть прислуги перебили, наверное.
— Кстати, пока ты блокировал и рубил хвост батальону, мы успели взять три пушки, я одну отдал твоему Наргону для ровного счеты. Это же он у тебя главный сборщик добра.
— Спасибо, дружище, — искренне сказал я. — За мной должок, потом сочтемся. А как наши эскадронные?
— Лоре тоже взял пушку и повозки с ядрами и порохом, а ротмистру отдали денежный ящик батарейной роты. Или с полковыми офицерами делить будет, или наверх передаст — он мужик честный, ты знаешь. Ротьер сгреб пушку и какие-то обозные телеги с добром, но без денежных ящиков. В плен набрали кучу офицеров на выкуп, но мне никто не достался, рубил и не успевал руку остановить... со страху, наверное, — неожиданно признался Гирон. — Капро с того фланга гребет какие-то трофеи, вот только мы его при прорыве не видели почему-то.
— Это все заметили, — мрачно ответил я. — А ведь там был важен каждый солдат. В следующий раз придется с ним поговорить, а пока пусть ротмистр разбирается.
— Набили мы народу в этой дыре, а зачем это великой Империи? — вздохнул Гирон, еще раз оглядывая дымящееся поле победы. — Что это решит?
— Очень многое, — ответил я. — Империя — старая дама, она прогнила, и может бить нас только первым ударом. Но и у нас и войск не меньше скоро будет, и оружие получше, особенно пушки и ружья, и даже генералы получше будут — они своих чинов не покупали, как водится в Империи, а назначены лично королем. И если ихняя пехота и получше, то конница явно хуже, поскольку лучшая была из бунтовавших провинций и теперь ее нет — разогнали во время волнений.
Гирон согласно кивнул.
— Наступают они, чтобы отобрать у нас плодородные земли и выйти на проход в Загорье, где хлеба тоже много, — продолжил я свое объяснение. — И вот в этой дыре мы их остановили, и они поползут назад. Не сразу, конечно — еще пара сражений будет, но теперь-то мы знаем, что бьем их. И сразу у них начнутся восстания на восточном краю Империи, как всегда, и они будут уводить войска. А мы, имея успехи, еще хорошо усилимся, особенно в ожидании трофеев. Ручаюсь, что зимой наша армия вернется на границу, а весной перейдет ее, и западные привинции Империи в течении двух лет будут нами ограблены вчистую, а в карманах солдат появится серебро.
— Пропьют, — заметил согласный со мной Гирон, потирая руку, по которой пришелся-таки удар древком пики. Какой-то имперский силач получил за этот подвиг саблей по горлу.
— Кто пропьет, а кто и отложит на мирное время, — пожал плечами я. — Война не только разоряет, она кого-то и обогащает. Мои орлы до армии были нищими пастухами да издольщиками, только что на коне умели держаться, за что в кавалерию и попали, а теперь кто-то из них и ферму купит после войны... если доживет, конечно. Слушай, а как это тебе Альтин амулет пробили?
— А его не пробили, — признался товарищ. — Он запутался на шейной цепочке и стал меня ею душить, и я сгоряча перекинул его на спину. Ну, зато по спине не попало бы. Теперь всегда буду держать его в нагрудном кармане.
— Повезло, — отметил я.
Мы чуть отъехали от батарейных позиций с их всюду висевшим кислым, щиплющим глаза пороховым дымом. Гирон, остановив дискуссию, вытащил из кармана серебряную фляжку и дал мне.
— Я — уже, — пояснил он.
Только сейчас, глотнув самогону, я понял, как устал после боя.
— Это душевная усталость, — пояснил внимательно следивший за мной товарищ. — Сколько мы дрались? Не больше часа. А сколько народу перебили!
— Много, — согласился я. И вдруг, в противоречие с моим обычным скептицизмом, радость победителя охватила меня. Я твердо знал в этот миг, что бессмертен, что без царапины прошел первый бой, что всегда буду нестись впереди своих товарищей с обнаженными саблями в руках, всегда буду побеждать, Это противоречило логике, но мне было наплевать на логику. Я даже не верил — я знал, что мне нечего бояться, что меня окружают верные друзья, что Альта никогда не оставит меня со своим драконьим колдовством, и что успехи, победы, слава, невиданное счастье ожидают меня впереди.
Я жадно вдыхал постепенно очищавшийся после битвы воздух. Эйфория победы в первом же большом бою кружила мне голову.
Я был счастлив.
ЗИМА В ОКОПАХ
После моей первой битвы прошло еще три луны. Увы, за полгода войны от полка осталась едва половина, и мы ждали пополнения — и медленно ползли по снегу вперед, за выдавливаемым нашей пехотой противником.
За это время мы видели многое: и погибших товарищей, и повешенных мародеров, и попавших под огонь беженцев, и дочиста ограбленных фуражирами, потерявших все, безразличных к угрозам крестьян. Нас уже не выворачивало наизнанку при виде разнесенных в клочья ядрами тел или при запахе гниющих мертвецов. Ничто, казалось, уже не могло испугать нас, кроме нехватки еды с питьем и боевых припасов. Без пороха и пуль в пороховнице я чувствовал себя чуть не голым, а Гирон не мог заснуть без кинжала под подушкой и фляжки с вином рядом.
Уже два раза нас отводили в тыл, на отдых, и мы били вшей амулетами, мылись и стирались, а также забавлялись выпивкой, романтическими и просто сексуальными свиданиями с местными дворянками, траханием маркитанток (тогда среди них еще попадались молоденькие), и драками с пехотинцами. Впрочем, потасовки — это дело простых солдат, а офицеры либо пьянствовали вместе, либо устраивали благородные дуэли до первой крови. В эти дни две бочки самогону, подаренные отцом и скрытно привезенные в моем обозе, оказались незаменимы, и я стал с их помощью весьма популярен в эскадроне.
Я был трижды легко ранен, как правило, когда спьяну снимал амулеты, и приобрел некоторый авторитет в полку за искусство рубки, осторожность в принятии решений, решительность в их исполнении, и еще за то, что не падал раненым под любым, даже самым страшным обстрелом. Солдаты суеверно считали меня счастливчиком. У командования я был на хорошем счету как расторопный и нетрусливый офицер, хотя и больно уж самостоятельный.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
