| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Я бы осмелился сказать, господин, — подумав, начал он, покачиваясь в седле и привычно оглядывая дорогу, — что торгаши здесь не при чем. Не та это публика, чтобы насмерть ссориться. Ведь ежели посмотреть трезво, кто-то нашему дому кровную обиду нанес этими делишками с лишением вас капитанского звания и переводами с фронта на фронт. За это даже знатные на дуэль вызывают, а вашего батюшку и так побаиваются — убьет за честь семьи. Да и у торгашей-то сегодня разлад, а завтра союз. Скажем, нужно будет им поверх заказов поставить бочек сто солонины для, скажем, солдат дивизии, или бочек пятьдесят копченостей и колбас для господ офицеров — их сейчас только у нас в графстве можно достать. Остальных уже повыгребли. Или строевого дерева на корабли поставить — опять к нам идти... Словом, с вами нет смысла ссориться. Опять же, такое обвчно бывает, когда офицер убил кого-то не того на дуэли, или соблазнил там дочку генерала...
И слуга внимательно посмотрел на меня. Я улыбнулся и ответил:
— Нет, перед началом военных действий мы с отцом все проверили, и, так сказать, закрыли все дела такого рода. Никто на меня сейчас не зол, кроме зарентовской принцессы, но она давно на родине. Я тоже так думаю, и никак не могу понять — из-за чего ко мне привязалисмь? Ничего такого я не делал, на дуэли давно никого не убивал, чужих складов не жег, разве что дворянку спас от поругания той зимой, да и то она оказалась родней короны и одновременно императора и ехала на всякие секретные переговоры. После войны мне за это и имперские, и наши наверняка обласкают. Больше ничего не могу припомнить.
— Я так думаю, вы немного ошибаетесь, господин, — осторожно сказал Горман. — Было одно скользкое дело, когда вы господина Кирмона выручили, а затем с драконами улетали на десять дней. Я не знаю, что там было, но вернулись вы оттуда — как из сражения. И ваша крылатая подружка на вас потом смотрела, как вас привезла обратно, словно вы там чуть голову не сложили. А она, хоть и ваша подруга старинная, но все же дракон, а значит, зазря не волнуется, им на все людское наплевать. А если вы чо-то там сделали для них, так за ними не заржавеет, драконы и за добро, и за зло платить умеют сторицей, мы-то в нашем графстве их знаем. Вот только если дело было серьезное, то и недовольные могли остаться, и тоже могут быть опасные персоны, так мне моя чуйка говорит. Вы уж об этом сами подумайте.
Я обернулся к нему с удивлением:
— А знаешь, ты, наверное, прав. Дело было трудное, а те, кого мы побили — та еще публика. И все странности у меня тогда и начались. Надо будет, пожалуй, поговорить по амулету с лордом Кирмоном.
За разговорами мы приближались к опушке леса. Грунтовая дорога входила в лес и тут же поворачивала. На повороте стоял пеший жандарм в полевой форме.
— Пароль? — спросил он.
— Ядро, — ответил я. — Отзыв?
— Кулеврина, — сказал жандарм и подошел ближе. — Прошу вас показать документы, господин лейтенант! — поднял он руку, не снимая другой с пистолета.
Я чувствовал, что несколько пар глаз внимательно разглядывают меня и слуг из-за деревьев. Жандарм казался настоящим — и форма, и поведение, и даже говор столичной области, откуда обычно рекрутировали военную полицию. Да и вообще, скрытый пост был обычным явлением в прифронтовых местах.
Я вытащил из-за отворота мундира мой армейский пропуск из дивизии в роту наемников. Жандарм, несомненно грамотный, быстро просмотрел бумагу и сказал:
— Прошу вас, ваше сиятельство господин граф. Сейчас наши уберут рогатки.
Тут же за поворотом зашумела трава и там что-то заскрипело.
— А если нежелательные лица пойдут через поляну? — с интересом спросил я.
— Там ямы с кольями устроены и железные звездочки против лошадей рассыпаны, — вежливо ответил жандарм. — Позвольте предупредить ваше сиятельство — дальше село, там пикинеры, а вот за селом стоят ваши наемники. А они чинов не признают, у них своя команда.
— Наслышан, — спокойно ответил я. — Посмотрим...
Я и Адабан проехали мимо раздвинутых рогаток, обмотанных для маскировки зелеными лианами, сквозь которые поблескивала сталь — похоже, примотанные лезвия от кос. Если кто и вознамерился бы перепрыгнуть ограждение на лошади, он рисковал распороть ей живот. Впрочем, подумал я, мой взвод сначала обстрелял бы защитников поста вплоть до полного подавления огня, затем спешился бы, обошел с двух сторон и растащил все эти рогатки вручную...
За нами проехали Горман и остальные слуги на повозках и мы нырнули в тень леса. Запахло смолой и лесными травами, запели птицы, и жуки и стрекозы, жужжа, залетали вокруг лошадей и и вокруг моих двух экипажей.
Хорошо накатанная дорога повела нас прямо. Теперь вокруг дороги лес был вырублен на сто шагов — так в начале войны готовились к быстрой переброске войск. На сегодня эти планы были отставлены. В этой дыре нечего было защищать и не на что наступать, а фланговые маневры дивизий и армий были невозможны из-за болот и чащоб. В дивизии мне сказали, что один раз, в самом начале, где-то неподалеку имперцы потихоньку протащили через чащи и накопили два полка пехоты и несколько артиллерийских батарей для наступления, но когда кавалерия из учебных лагерей взяла их в клещи на нашем конце лесов, они не успели отступить и разбежались по болотистым местам, где за несколько дней были окружены и пленены...
Ну и в тихое же местечко загнали меня — вздохнул я. Это, наверное, чтобы не заслужил орден или медаль за отчаянные баталии.
Через пять стадий справа от дороги появилось большое село, в котором кипела жизнь, слева — зданьице таможенного поста с флагом королевства и за ним укрепленный лагерь пикинерского полка — землянки, палатки, посты и так далее. В лагере как раз производилось ежедневное учение, гремело: "Пики упереть! Пики поднять! Пики упереть!". 'Опять пикинеры' — с усмешкой подумал я. 'Ничего себе фронт — прямо курорт какой-то!'. Как ни странно, полковой пост внимательно осмотрел нас, но останавливать не стал, когда я козырнул, проезжая мимо. Мы с Адабаном и Горманом переглянулись и пожали плечами — в действующей армии нас бы уже проверили раз пять при выдвижении к линии фронта.
— Интересная у них тут бдительность, — неопределенно сказал я несколько удивленным слугам.
Не заезжая в полк, мы поехали прямо к старой границе, где в полутора стадиях располагалась наемная рота, где теперь я должен был служить.
Рота стояла на левом фланге центрального фронта. Это был густой лес с заболоченными озерами, непроходимый для кавалерии, но очень удобный для заброски шпионов. Наемники наблюдали за разведкой противника и заодно за контрабандистами: те, несмотря на войну, не прекратили таскать запрещенные товары к нам и от нас.
Наемники разбили себе палаточный лагерь с обозом и кухней. Каждый день оттуда в лес выходили дозоры — следить за противником. Телеги и тягловый скот — лошади и волы — располагались рядом. Никаких укреплений, кроме прочного деревянного частокола, воины по найму не построили, и были готовы сняться и смыться в любой момент.
Первым делом я представился командиру роты, здоровенному сержанту по кличке Медведь. Это был огромного роста человек лет тридцати пяти, с очень короткой шевелюрой, и, в отличие от остальных, чисто выбритый. Лицо в шрамах контрастировало со спокойными голубыми глазами. Несмотря на рост, двигался Медведь легко, взгляд у него был внимательный, и я догадывался, что командиром его поставили не зря.
После этого слуги разбили палатку для меня рядом с частоколом и палаткой Медведя. Кони мои были обычные — эльфийского коня брать в не-кавалерийскую службу без частых передвижений я не стал. Их поставили в общей коновязи, и Адабан присматривал за ними. Слуги спали в соседней палатке, с другой от Медведя стороны, а в моей они, как всегда, создали офицерскую обстановку: походная кровать, походные стол и стулья, походные чемодан и сундук с вещами. Осенью, конечно, они притащат печку для тепла, а сейчас стояла поздняя весна, было даже жарковато в середине дня.
Еще в штабе дивизии я получил обязательную для наемников кличку. Теперь меня звали Конник.
На вечерней поверке Медведь представил меня сотне наемников, равной по численности пехотной роте. Я с интересом смотрел на неулыбчивых, стоящих в вольных позах мужиков в полевой форме. Среди них был один высоченный орк с черной шкуркой на плече поверх мундира (знак одного из Кланов Охоты), и один щеголеватый эльф с зеленой повязкой на голове, прикрывающей уши. Остальные наемники были явно уроженцы нашего и других приморских королевств. Почти все они демонстрировали разные типы бород и холодных взглядов. Никого из них я не встречал раньше.
Наемники имели нешуточное чувство собственного достоинства. Они смотрели на меня безо всякого интереса, с полным равнодушием. Это было понятно: по правилам, наблюдатели от армии менялись у них каждые три луны.
Меня несколько удивил образ жизни наемников. В отличие от обычного военного лагеря, где мне вечно козыряли солдаты и приветствовал дежурный офицер, здесь всегда было спокойно. Никто никому не козырял. За все отвечал сержант Медведь с помощником Лимаром — плотным улыбчивым бородачем среднего роста, с пронзительными, несмотря на улыбку, глазами. Распорядок дня у наемников был — проще не бывает. Проделав обязательное учение в первой половине дня, после обеда они или отдыхали, или принимали в палатках маркитанток и одиноких женщин из ближнего села. Днем пили воду и пиво. Крепкие напитки в умеренном количестве — только вечером. Маркитантку, принесшую в лагерь неразрешенный командиром самогон или "дурь", могли самое малое выпороть, а то и отправить в полевой трибунал.
После вечернего построения трубили ночную зорю, тушили огни и ложились спать. Часовые (без ружей, но с мечами и пистолетами) по двое стояли на углах лагеря, меняясь шесть раз в сутки. Судя по всему, Медведь умел поддерживать дисциплину в своем маленьком лагере. Ну, а в случае наступления противника, я взял бы управление сотней наемников в свои руки и влился бы в полк пикинеров как сотня легкой пехоты.
Как оказалось, служба в наемниках имела и забавные моменты. Когда я переходил из легкой в тяжелую кавалерию, а оттуда в пикинеры, никто не смел приставать к моим слугам — слугам графа. Конечно, принимали меня офицеры с известным недоверием, как чужака, но после первого боя все сглаживалось, а кто был недоволен мною — изволил получить вызов, и я живо его успокаивал. Кроме того, об отчаянных и победных рубках нашего полка слышали даже и на других фронтах, и обо мне — тоже. Словом, там проблем не было, и я был несколько удивлен началом первого дня в наемниках. Я как раз пил утренний кофей в палатке, когда где-то в стороне послышалось:
— Ты к чьему коню лезешь, болван?
Это был голос Адабана. Он как раз привел коня с прогулки. Кто-то грубо ответил ему:
— Заткнись, щеголь нетраханный! Мы тут воюем, не кофеи распиваем. У наемников все кони общие, запомнил?
— Вот как? — ласково спросил Адабан. Затем послышался шум сброшенного с лошади тела, гневный крик, сильного удара и снова шум упавшего тела. Несмотря на несколько изнеженный вид, красавчик Адабан был отменным бойцом — умелым, сильным и выносливым, хотя и не служил, как Горман когда-то, в наемниках.
Я лениво поднялся и вышел из палатки как раз в тот момент, когда Адабан умело связывал повара наемников.
— Отпусти его, пусть катится, — спокойно заметил я с чашкой в руке.
— Не по правилам нашим это, — еле встав, начал морочить голову повар, мужик несколько звероподобного вида. Я, не обращая на него внимания, сказал слуге:
— А позови-ка Гормана, он объяснит ему службу.
— Я здесь, господин, — поспешно сказал Горман, выходя из-за второй нашей палатки. — Сейчас я ему пообъясняю. Не по правилам, говоришь? — дружески спросил он оторопевшего повара. — Учить нас будешь? А вот это видел?
И тут мой старый опытный слуга вытащил из-за пазухи и сунул ему под нос довольно редкую вещь — медный медальон ветерана двадцатилетней службы. Такой медальон получали только очень опытные наемники с безупречной репутацией, элита Цеха наемников.
Повар внимательно рассмотрел медальон Гормана и помрачнел.
— А что вы в слугах тут делаете, старший?
Вопрос был законный, по правилам цеха.
— Это не дело цеха, а мое личное дело, и тем более не твое, — спокойно ответил старик. — Пошел отсюдова, и больше головы нам не морочь.
И повар быстренько убрался с синяком под левым глазом — прямой правой у Адабана был хорошо отработан. Я только усмехнулся, допивая кофей и наслаждаясь утром.
На этом все и закончилось, и больше наемники моих слуг не проверяли, а Гормана стали даже немного побаиваться: оказалось, что он был в Цехе уважаемой фигурой.
Так начался мой первый день у наемников.
Далее, с утра я наблюдал за учением. Начали на стрельбище, расположенном за палатками. У всех наемников имелось по ружью и самое малое о два пистолета. Стреляли они хорошо — и одиночную цель. и залпом, что легко обьяснялось как опытом и слаженностью наемников, так и тем, что, в отличие от линейной пехоты и легших вольтижеров, все они имели довольно дорогое личное нарезное — да-да нарезное! — оружие.
"Вот это да!" — подумал я. "Ну и дела здесь творятся. В нарушение всех уставов в армейской роте, хоть и наемной — у всех некалиберное нарезное оружие!"
Но, конечно, промолчал, поскольку это было не мое дело.
После обязательной стрельбы из пистолетов, ружей и луков (я в ней не участвовал, только наблюдал) мы провели занятия в фехтовании затупленными саблями. Практически все были опытными фехтовальщиками, хотя мастеров меча в команде я не заметил. Не думаю, что мог ошибиться: еще перед офицерской школой отцовский учитель фехтования довел меня до мастерского уровня. За два года войны я встретил только двух или трех бойцов, сравнимых со мной по умению драться на саблях.
В отличие от огнестрельного, все холодное оружие было довольно обычных образцов, состоящих на вооружении армии. Ни волшебных клинков, ни дорогих и экзотических мечей и шпаг в руках бойцов не наблюдалось. Я с интересом смотрел на бой мечами и саблями в линии, когда Медведь обратился ко мне:
— Конник, сможешь показать бой один на два и на три?
Это, конечно, была проверка. Я без лишних усмешек кивнул головой, взял со стола с оружием затупленные саблю и кинжал, покрутил их в руках и молча вышел на линию.
По кивку Медведя два наемника неожиданно бросились на меня. Я привычно шагнул налево, прикрывшись ближним бойцом от дальнего, отбил удар и сразу малоизвестным приемом обезоружил первого и выбил с линии ударом ноги в грудь, как обычно делают в рукопашной. Затем я отбил удар второго, зажал его саблю кинжалом на замахе и коснулся шеи саблей. Тот, не теряясь, нырнул под саблю, пытаясь ударить меня кинжалом, но заработал удар локтем сверху в шею и растянулся на земле.
— Ух ты! — одобрительно сказал Медведь. Второй поднялся, отряхиваясь от пыли, и бросил оружие: признал поражение. Первый поднял саблю и спросил:
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
