Самый невезучий маг

Глава 1. Пересдача

Йока смотрел на исходящий паром котел и мысленно взывал к пантеону богов. Он просил об удачном завершении алхимического опыта. Ведь в противном случае преподаватель Аскорбин Диэтиламидович не даст ему переэкзаменовки. Он и так завалил половину предметов, необходимых для перехода на второй курс. И вовсе не глупость Йоки была тому причиной, а его патологическое невезение в магии и алхимических опытах, для которых тоже иногда требовалась магия. Некоторые преподаватели сочувствовали ему и ставили зачеты, закрывая глаза на оплошности, а другие были уверенны, что Йока рисуется перед однокурсниками и ставили самый низкий балл.

— Йокрунд Велезвёзд! — орал ректор Магической боевой академии Харальд Холугаландавич, крепкий старик с вислыми усами. — Что ж ты за маг такой? Завалишь последний экзамен — отчислю!

Больше всего на свете Йоке не хотелось бы вылететь из Академии боевой магии. Мало того, что он поступил только с третьей попытки, так теперь еще и не доучится. Каким-то чудом Йока сумел продержаться до конца учебного года. Ведь на экзаменах сотворенные Йокой боевые файерболы взрывались в самый неподходящий момент, совершенно вне зависимости от желания сотворившего их хозяина, алхимические зелья имели свойство превращаться во что угодно, но только не в то, что требовалось по заданию, а сложные заклинания всенепременно заканчивались в знахарском крыле. Исходя из патологического невезения Йоки, еще с первой недели обучения к нему намертво прицепилось прозвище Горемыка.

Закипевшее в котле зелье начало булькать и окрашиваться в грязно-болотный цвет. Йока побледнел, потому что в котлах одногруппников плескалось ярко-оранжевое зелье. Зелье перестало булькать и угрожающе зашипело, а Йока все еще смотрел на свой котел в надежде, что болотный цвет вот-вот сменится на оранжевый. Прохаживающийся между рядами Аскорбин остановился возле котла нерадивого студента, взглянул на содержимое и вздрогнул.

— Ложись! — крикнул он, оттащив Йоку от котла. Хотя Йока и слыл очень средненьким студентом, но реакция у него была хоть куда. Едва он, последовав примеру остальных, упал на пол, как прогремел взрыв. По алхимической лаборатории разлетелись останки котла и варева, пространство подернулось беспроглядной дымовой завесой, окрасившей в черный цвет все, до чего могла добраться. Запахло протухшей селедкой. И если бы не пасс преподавателя, благодаря которому распахнулись все окна лаборатории, сделанные из особо прочного стекла, студентам пришлось бы худо.

— На переэкзаменовку, Горемыка, — проворчал старый алхимик, с кряхтением вставая на ноги.

Привлеченные шумом студенты столпились возле входа в лабораторию, из которой один за другим выходили черные как головешки одногруппники Йоки. Алхимическая лаборатория полностью окрасилась в черный цвет, и светлые пятна остались только на полу, в виде человеческих силуэтов. В тот момент Йока был готов провалиться под землю, чтобы не слышать шуточек других студентов. Но делать нечего: нужно было возвращаться в общежитие и отстирывать почерневшую одежду.

Переэкзаменовка была назначена на следующий день. В аудитории сидели только двоечники. Пальму первенства держали братья Носопырка и Нырок. Оба с отвращением листали конспекты, и время от времени делали затяжные перерывы между зубрежкой. Нырок был старшим, но в виду того, что его оставили на третий год, он учился вместе с младшим братом. Преподаватели надеялись, что младший повлияет на старшего и Носопырку не придется исключать из академии, но, по-видимому, преподаватели где-то просчитались и старший повлиял на младшего. Причем повлиял настолько, что теперь исключение грозило обоим.

Йока, как обычно, сидел на подоконнике, уткнувшись в учебник. Впрочем, он и без зубрежки знал материал не хуже самих преподавателей, но когда дело доходило до практики, знания почему-то мало помогали.

Здесь же сидела новенькая огриха по имени Крошильда Свинчатый Кулак. Кожа огрихи была нежно-зеленой, но не от усиленной учебы, а от природы. До ушей Йоки долетала оброненная кем-то сплетня, что, мол, в виду налаживания связей с племенами огров, примерно полтора месяца назад ректорат решил принять в академию дочку вождя. Огриха слыла особенной — единственной из племени, кто умел контролировать свою магию. А может и не единственной, но учиться послали именно ее. Крошильда была настолько крупной, что не умещалась за одной партой, поэтому ей разрешили сдвинуть несколько парт и единолично занять всю скамейку, рассчитанную на двоих студентов. Огриха тоже нависла над конспектами, и, судя по тому, как она шевелила толстыми бледно-фиолетовыми губами, по нескольку раз проговаривая каждое слово, чтение давалось ей со скрипом, как и учеба. По успеваемости Крошильда плелась в хвосте, наравне с Йокой. Правда, училась она на параллельном потоке и поэтому Йока не был знаком с ней лично. Краем уха он слышал, как две молоденькие арахнидки-одногруппницы возмущались по поводу того, что у Крошильды отдельная комната и списывали это на богатенького папу-вождя, каким-то образом повлиявшего на ректора Харальда Холугаландавича. А иначе с чего бы тот так расщедрился? Ведь по правилам полагалось делить комнату на троих.

Так же среди малочисленных двоечников можно было увидеть первого красавчика Магической боевой академии Тивасия Ведуна. Этот попал на переэкзаменовку не из-за успеваемости, а по этическим соображениям. Тивасия застукали в спальне преподавательницы и, посчитав, что та по причине личных симпатий может закрыть глаза на подготовку Тивасия, решили устроить тому переэкзаменовку у другого преподавателя — Волколака Ехидного. Ехидный в молодости весьма успешно охотился на драконов, а отойдя от дел, начал карьеру преподавателя. В основном, он преподавал студентам — будущим охотникам на драконов, но так как таковых было раз-два и обчелся, то Волколак запросто подменял заболевших коллег, принимал переэкзаменовки, а так же подрабатывал сторожем в академии.

Тивасий даже не открыл конспекты и со скучающим видом вырезал ножичком на парте 'Не хочу учиться, хочу любиться'.

Сплетни про Тивасия и преподавательницу распространились по Академии со скоростью огня в жаркую ветреную погоду. И сейчас Носопырка и Нырок, устроившие себе очередной двадцатиминутный перерыв, хихикали и перешептывались, кидая на Тивасия завистливые взгляды. Потом они переключили внимание на Крошильду.

— ...слышал... огры боятся тараканов.

— ...докажешь?

— ...кишка тонка!..

— У меня?!

— ...наколдуй... подбрось! Поржем хоть.

Обрывки фраз то и дело доносилось до слуха Йоки, хотя он старательно делал вид, будто полностью погружен в конспект.

— Сейчас такого наколдую — зависть возьмет, — хихикнул Носопырка.

— Только не здесь кидай. За дверь выйди, а саму дверь открытой оставь, чтоб мне было видно, — давал указания прыщавый брат.

— Пойдем, Крошильда, — Носопырка поманил за собой огриху. — Мне тебе надо кое-что секретное рассказать... В коридоре, чтобы никто не слышал.

Крошильда кивнула яйцеобразной головой, обросшей жесткой черной гривой, и встала, готовая следовать за оболтусом.

— Вы, это... ничего не видели, — сказал Носопырка, обращаясь к Йоке и Тивасию.

Его брат сдавленно хрюкнул.

Тивасий скользнул равнодушным взглядом по одногруппникам, фыркнул и вернулся к своему увлекательному занятию.

Носопырка направился к выходу, сжимая что-то в руке. Крошильда потопала за ними. Йока посмотрел на морду Крошильды, на которой застыло подкупающее простодушное выражение и на неуклюжую косолапую походку. Ему вдруг стало тошно. Причем не только от поведения этих двоих оболтусов, но и от самого себя.

— Стойте! — внезапно воскликнул он, спрыгнув с подоконника. — Никуда вы не пойдете! — Взоры всех четверых студентов обратились в его сторону. — Точнее, вы, — он кивнул Носопырке и Нырку, — идите на все четыре стороны. А Крошильда останется здесь.

— Опаньки! — воскликнул Нырок. — Ничего не попутал, Горемыка?

— Не попутал! — процедил сквозь зубы Йока, кинув учебник на ближайшую парту. Он уже давно свыкся с обидным прозвищем.

'Сейчас отхвачу!' — пронеслось в голове побледневшего Йоки, однако давать задний ход было поздно.

От первых двух файерболов он увернулся, третий нечаянно отбросил ответным файерболом. Обычно его файерболы взрывались, не долетев до цели. Вот и сейчас получился взрыв, сильно подпортивший внешний вид парт в первом ряду и разметавший на клочки чучело василиска. Нужно было действовать быстро, пока эти двое с ужасом пялились на поруганное чучело — Волколак за такое по голове не погладит.

— Кьертьелемас! — вскричал Йокрунд, указав пальцами на братьев-оболтусов.

Носопырка спрятался за парту, а менее расторопный Нырок согнулся пополам и что-то прохрипел. Йока испуганно отпрянул к стене и, зажмурив потемневшие до цвета ночной синевы глаза, подумал, что ненароком убил одногруппника. Нырок вновь издал хрип, похожий на предсмертный, икнул и выплюнул на пол... пчелу. Пчела тот час же ожила, отряхнулась и взвилась к потолку. Увы, на одной пчеле дело не закончилось. Нырок продолжал икать и 'производить' пчел, а его брат, по-прежнему отсиживался за партой и сквернословил в адрес Йоки, потому что одна из пчел подсуетилась и ужалила его в шею.

Стоявшая у двери огриха похлопала глубоко посаженными глазками и вернулась обратно за парты, сообразив, что Носопырке уже не до 'секретов'. Тивасий, тем временем, кинулся распахивать окна, чтобы выпустить на волю пчел, которых становилось все больше.

— Красные дьяволицы! — полупрошипел-полувоскликнул красавчик, прикрыв ладонью рот. Пчелы оказались злыми и просто так улетать не желали. Нижняя губа красавчика с угрожающей скоростью превращалась в пельмень.

Единственными не пострадавшими участниками действа оказались Йока и Крошильда. Первого пчелы почему-то игнорировали, а кожа последней была такой задубевшей, что пчелиное жало ее не брало.

— Что здесь происходит?! — прогремело на всю аудиторию.

— Этот фефективный Оремыха пфел пфизвал! — простонал красавчик, все еще держась за губу.

— Ды-ы-ы-а-а! — в унисон заныли братья. Нырка перекосило, и он вновь явил миру пчелу.

Волколак Ехидный сделал несколько пассов и дернул бровью. От его действий пчелы исчезли, словно их и не было. А пчелиный конвейер в лице Нырка 'заглох'. Затем он на пару секунд исчез в подсобке, погремел там и вернулся с новым чучелом василиска, точной копией предыдущего.

— Хватит распускать сопли! — прикрикнул Волколак на Тивасия и всучил ему зеленый пузырек с чистой тряпочкой, чтобы тот сделал примочку. — Все подготовились? — Он обвел грозным взглядом 'хвостатых' студентов. Студенты выдавили из себя что-то нечленораздельное.

— Ну, в любом случае некогда мне с вами возиться! У меня свида... неотложные дела в городе! — Волколак ткнул перстом с печаткой в Крошильду: — Назови формулу Акведукеля.

— Моя знать!.. — маленькие темно-серые глазки Крошильды забегали по строчкам конспекта: — Ум-На-Мор-Дэ-Пси, — прочитала она и победоносно взглянула на преподавателя.

Тот указал ей на дверь со словами:

— Хороший ответ! Зачет получен. Свободна!

Братьев он мучил подольше, потому что те нашептывали друг другу правильные ответы, подсмотренные в учебнике (одном на двоих). Но Волколак делал вид, что не слышит подсказок и отпустил братьев с зачетом. Следующим в очереди был красавчик Тивасий, который, благодаря губе-пельменю, теперь не смотрелся таким уж красавчиком.

— Сколько компонентов содержит зелье Юниона?

— Фесть! — буркнул страдалец.

— Правильно, восемь. Свободен.

— Теперь ты, Йокрунд! Огласи-ка мне второй закон алхимии. — Волколак Ехидный остановил задумчивый взгляд на студенте в сильно подсевшей, немодной одежде. У Йоки не было лишних кунов на обновки. А из старой одежды он вырос. Горемыка вздрогнул, услышав свое имя, и знания всех законов алхимии разом вылетели из его русо-рыжей головы.

Йока горько вздохнул и, спрятавшись за учебником, все-таки дал определение второго закона.

— Сойдет для зачета, — хмыкнул Волколак, оправив кипенно-белую рубаху, с вышитыми алой нитью рукавами. — Свободен.

Горемыка выдохнул с облегчением и бросился подбирать листы конспекта, выпавшие из учебника. Во время выяснения отношений с одногруппниками часть листов разлетелась по всей аудитории.

'Ура! Кажется, я перейду на второй курс!' — ликовал Йокрунд. От счастья его глаза окрасились в светло-бирюзовый цвет.

Йока направлялся быстрым шагом в сторону общежития. В виду хорошей погоды на ухоженных лужайках академии наблюдалось много студентов. Несколько бледнокожих ведьм с серьезным выражением на лице что-то обсуждали с однокурсниками-гуделками, отличавшихся от людей только слишком высоким тембром голоса и тем, что гуделки могли становиться меньше или больше по собственному желанию и при этом издавали непроизвольный звук, похожий на гудок. Мимо Йоки, забавно перебирая обутыми в сандалии ногами, прошла толпа зеленушек, в зеленых плащах и красных колпачках. Они были кругленькими, как зеленый томат на ножках и всегда благоухали свежескошенной травой. Магический запас у них был очень маленький, и по хорошему счету им нужно было учиться не в Академии боевой магии, а в Академии травников. Зато зеленушки на дух не переносили воров и строго следили за порядком. Благодаря им в академии было безопасно в плане преступлений.

— Слышали, Академию травников закрыли? Говорят, что у них случилось что-то ужасное! — трое юношей-арахнидов обсуждали очередную сплетню. Про Травакадемию, как ее называли студенты, постоянно ходили разные слухи, проверить которые не представлялось возможным, потому что академия находилась на другом конце карты королевства. Исторически Академия травников считалась конкурентом Академии боевой магии, хотя Харальд Холугаландавич находился в приятельских отношениях с Футарком Слейпнировичем, ректором Травакадемии. А ректор Травакадемии даже иногда наведывался к ним в честь того или иного праздника. Правда, Йока его никогда не видел вживую.

'Конечно! Им хорошо! В их распоряжении верстовые дубы и волшебные желуди, — думал Йока, огибая шумную компанию одноглазов. — А у нас только лошади и транспорт номер одиннадцать'.

Общежитие пустовало, если не считать нескольких студентов-заучек, корпящих над конспектами. Кому-то было жизненно необходимо сдать экзамены на высший балл, то есть на тройку. Из груди будущего боевого мага вырвался полный печали вздох.

'А мне до них как до луны, — размышлял он, поднимаясь по крутым и жутко скрипящим ступеням лестницы. — Надо Видке весточку послать, рассказать, что меня не выперли'.

Видка, точнее, Видослава Огневушка слыла лучшим другом Горемыки. Она была не только старостой, но гордостью курса. Деятельная и деловая студентка, положившая личную жизнь на алтарь общественных дел и учебы. Честно говоря, гордились ею только преподаватели, а остальные студенты сторонились отличницы. Отчасти здесь была вина Видки, потому что она любила нагрузить окружающих общественной работой. Так же за старостой курса наблюдался один странный грешок: она обожала подслушивать чужие разговоры и не могла пройти мимо закрытой двери, если с обратной стороны доносились голоса. Видка подслушивала все: от студенческих секретов до лекций для старшекурсников — потому что просто не могла пройти мимо аудитории, из-за двери которой раздавался хорошо поставленный голос того или иного лектора. Преподаватели со снисхождением относились к этой особенности Видки и, чтобы не травмировать старосту редко закрывали двери аудиторий.