'А почему бы не убить двух зайцев, — пришла в голову мысль. — И проверить генерала, и сделать ему приятное. Если он на самом деле решил уйти на Запад, то не откажется от девчонок. А если решил поиграть... Посмотрим'.
Сабонис пришел к Михайлову.
— Послушай, генерал, у нас еще есть время, давай, проведем его с пользой для организма.
Его губы слегка растягивались в улыбке, а глаза смотрели пытливо и в тоже время с какой-то игривой хитринкой. Николай понял, что Юргис задумал что-то пакостное, решил проверить его 'на вшивость'.
— Кто же откажется от пользы, Юрий, — Михайлов загадочно улыбнулся, желая все-таки немного позлить противника, а заодно и выведать что-нибудь полезное. — Здесь есть тренажерный зал?
— Какой еще зал, о чем ты говоришь, генерал? К черту зал. — Сабонис действительно удивился, и Николай понял, что попал в точку. — Я имел в виду — провести время с удовольствием. Выпить бокал хорошего вина, расслабиться, пригласить девочек.
Он взял себя в руки, продолжая гнуть свою линию.
— Что-то я не видел здесь симпатичных горничных, да и не симпатичных тоже. Считаешь, что сотрудницы консульства, если таковые имеются, станут ублажать нас? Заниматься сексом по приказу?
Теперь уже Михайлов смотрел на Сабониса с игривой хитринкой.
— Фу, генерал, как ты можешь все опошлить одним махом. — Юргис не сумел скрыть показное огорчение. — И причем здесь горничные? Можно пригласить хорошеньких девочек, именно пригласить, — подчеркнул он последнее.
— Пригласить? — с сарказмом спросил Михайлов. — А как отреагирует пресса на такое приглашение? Ты полагаешь, что эти проныры журналисты не узнают о таком случае? И как отреагирует консул на заголовки газет? Например, 'Мужики польского консульства решили попробовать русских проституток'. Скандал, батенька, будет, скандал. А он нам сейчас ни к чему.
'Вот ведь куда вывернул, гадюка, — Юргис уже действительно огорчился. — А, может быть, он и правда не хочет скандала? Нет, не то. Скандал не успеет разгореться, пока мы здесь. Заботится о консульстве? Чушь собачья. Нравственно устойчив? Как сказали бы в советское время. Такие не рвутся на Запад. А он и не рвется. Стоп, — но мысль продолжала двигаться по инерции, — а может, он однолюб? Жена действительно красавица. Тогда почему он заикался об отдыхе, о море, а не о жене? Еще раз стоп. Да он просто меня разводит, издевается, гад'.
— Послушай, генерал, — как-то тяжело произнес Сабонис, — ты, конечно же, прав. Скандал нам ни к чему. Но не надо считать местных мужиков онанистами.
— Онанистами? — очень удивился Михайлов. — Это-то здесь причем?
— Притом, что здесь не Советский Союз. И никто в одиночестве не расслабляется. И скандалов никаких нет.
— Ах, вот ты о чем, — откровенно рассмеялся Михайлов. — Что ж, приглашай.
Теперь уже удивился Сабонис.
— Нет, генерал, желание пропало.
Юргис знал, что у Михайлова молодая жена-красавица. Но почему-то он ни разу не заговорил о ней. Это очень настораживало и беспокоило. Решил спросить прямо:
— Скажи, генерал, а почему ты ничего не говоришь о жене? Не ставишь никаких условий.
— Зачем? Все равно ты сейчас не станешь ей заниматься. И ее сейчас, наверняка, усиленно охраняют. В ФСБ тоже не дураки работают, понимают, что она мне нужна. И охраняют, естественно. Со временем степень охраны понизится, тогда и можно будет вывезти ее в Штаты. Обязательно вывезти. Но этим уже займешься не ты. Ты удовлетворен ответом, Юрий?
— Вполне разумно мыслишь, генерал. Даже не как ученый...
Он понял, куда клонит Сабонис.
— Ученый? — Михайлов рассмеялся. — По всем Российским канонам я и не ученый вовсе. Некогда было диссертации писать и время на защиту тратить. Хотя — целая бригада академиков под моим началом работала. Некоторых это, конечно, напрягало, скептически относились, с недоверием. Как к генералу — не как к ученому. Да и генерала мне не так давно присвоили, сразу присвоили — не был я ни полковником, ни лейтенантом ранее. И выходит — мыслю я, как человек разумный. Это ты правильно сказал, Юрий. Вот, привезешь ты меня в Штаты, где никто меня не знает, как ученого или военного. Но весь ваш ученый мир, все секретные лаборатории и институты — сплошное ничтожество против меня. Я сумел перешагнуть порог времени, создал оружие будущего, которое такие, как ты, Юрий, не могут ни понять, ни осознать. Ваши тупорылые ученые не смогут объяснить его механизм действия, его состав. Вообще ничего объяснить не смогут. — Михайлов захохотал, глядя на Юргиса, и сквозь смех продолжил: — Ты не переживай, парень, наши академики тоже ни черта не понимают. Только руками разводят. Поэтому ты, Юрий, проси за меня у своих шефов очень много, очень много. Если повышения по службе — то на много ступенек, а денег — немереное количество.
Михайлов видел, что его речь особого впечатления на Сабониса не произвела.
— Хорошо поешь, пташечка, — Юргис усмехнулся, — а вот сделать-то пока ничего не можешь. Везу я тебя — а какие у меня доказательства?
Он действительно засомневался в возможностях Михайлова. Кто видел его эту броню? Солдат — и то по словам какой-то проститутки.
Мысли оборвал Михайлов.
— Вели-ка подать хорошего коньячка, Юра. Хочу проглотить пару бокальчиков, да и перевербовать тебя.
— Чего? — удивление на лице Сабониса было неподдельно откровенным.
— Я про коньячок, Юрий.
— Коньячок... ишь ты... перевербовать ему захотелось. — Сабонис все еще находился под впечатлением сказанного. — А кишка не тонка? В данной ситуации...
— В данной ситуации, Юра, — перебил его Михайлов, — я попросил коньяк.
— Коньяк ему подавай, — все еще не мог прийти в себя Сабонис, но встал и пошел к двери, приказал охраннику принести.
Громила быстро доставил спиртное, Юрий разлил по бокалам. Михайлов сделал пару небольших глотков.
— В данной ситуации, как ты выразился, Юра, тебе лучше работать на меня. — Он поднял руку вверх, как бы предупреждая возражения. — Будем считать, что в Штаты ты меня доставил. Как поступят с тобой? Обсудим два варианта. Первый — я ничего дельного предложить не смогу и, соответственно, буду не интересен. Второй — моей информацией очень заинтересуются. В первом случае ты станешь клоуном, таких в разведке не любят. Но останешься жить. Даже не жить — прозябать без денег, славы и положения. И, полагаю, ты со мной согласен. — Михайлов посмотрел на Сабониса, но тот не выразил никаких эмоций, видимо, придя в себя, и все еще продолжал покручивать в руке так и не тронутый пока бокал с коньяком. — Второй вариант — тебя просто уберут. Ты еще не достиг того положения, чтобы обладать столь важной информацией. Скорее всего, в том же море и утонешь, когда тебе дадут немного деньжат, и ты станешь расслабляться с девчонками. Все натурально — выпил много, не повезло, да и девчонки подтвердят естественную смерть.
Сабонис молчал, внешне не выражая чувств. Опыт разведчика взял верх над эмоциями. Он выпил, наконец-то, налитый коньяк.
— Может, ты и правду говоришь, генерал, — тяжело начал Юргис, — стану клоуном или меня отправят в небытие. Может быть...
Он снова замолчал, и Михайлов не торопил его, понимая, что сейчас подстегивать нельзя. Сабонис плеснул себе коньяк в бокал и выпил залпом.
— Но ты не все просчитал, генерал. — Юргис повернулся к Михайлову и смотрел прямо в глаза, не мигая. Рот его немного кривился в злобной усмешке. — Я тебя здесь шлепну и прямо сейчас. А перед этим выжму все, что возможно. Один укольчик — и ты запоешь по-другому.
— Ты все правильно рассчитал, Юрий. — Поспешил ответить Михайлов, понимая, что медлить с ответом нельзя. Если противник начнет действовать — разговоры уже не помогут. — С учетом имеющейся информации. Я бы пришел к такому же выводу.
— Поясни.
Михайлов вздохнул облегченно — он выиграл время и не придется прибегать к крайним мерам. Решил действовать напрямую.
— Поясняю. — Он тоже плеснул себе коньяк и выпил немного. — Тебе придется слушать очень внимательно и не перебивать. Если будет что-то непонятное — вопросы задашь потом. Я знаю, кто ты, ты знаешь, кто я. — Михайлов заметил легкую, едва уловимую усмешку на губах Сабониса. — Да, знаю. Ты — Юргис Сабонис, по-нашему: шпион. Нет, — Михайлов поспешил предупредить вопрос, — я не имею отношение к контрразведке ФСБ. Я именно тот генерал, каким ты меня считаешь. Откуда узнал твое настоящее имя и где ты служишь? Не от ФСБэшников, хотя, может, и они знают. Все просто. В продолговатом мозге есть малюсенькое помещеньице и дверочка, там душонка твоя продажная хранится. Открываешь ее и разговариваешь, а душонка врать не умеет, не дано ей этого. Но это так, присказка, все равно не поверишь. Сюда я с тобой поехал, чтобы узнать — кто из консульства занимается не своей прямой работой. Ты понимаешь меня. И я это уже знаю — душонка твоя рассказала. И кто в Москве — тоже. Нет смысла ехать с тобой дальше. Может, я и не прав — ФСБ необходимы будут доказательства. Но я не их работник, пусть сами документированием занимаются, и ты им поможешь в этом. Но пока это все слова, и чтобы ты поверил — необходимо кое-что подтвердить действием. Ты вколешь мне свою сыворотку или застрелишь — на твой выбор. Удивил? А ты не удивляйся, — Михайлов усмехнулся, — единственное, что ты должен сделать, это остановить видеозапись в комнате и забрать пленку с нашим разговором. И действуй. Сам понимаешь, оставлять такие пленки нельзя. Сыворотка или пистолет — твой выбор.
Михайлов чувствовал, что Юргис, из сказанного, мало что понял. Но он понял главное — разговор серьезный. И именно поэтому злился. Он всегда злился, когда чего-то не понимал. Причем здесь продолговаты мозг, душа, дверка и как это связать с предложением убийства. По сути, генерал сам предложил убить его. Значит, он уверен, что этого не произойдет. Почему?
— Мой выбор? — повторил последнюю фразу Сабонис. — Мой выбор... Ты же не дурак, генерал, значит, считаешь, что я не шлепну тебя и что-то приготовил про запас, если начнется исполнение. Выкладывай.
— Но ты не остановил видеозапись и не уничтожил пленку, Юрий, вернее Юргис.
— Ничего, за это не переживай, генерал, пленку я всегда успею забрать.
— Есть такая поговорка у русских: каждому овощу — свое время. Потом тебе придется уничтожить не только пленку, но и людей, наблюдающих за нами сейчас. Это консульство и сделать тебе это не удастся. Ты станешь не нужен ни полякам, ни своим. Бездействием ты подписываешь смертный приговор себе, Юргис. Поляки — это нация, которая ненавидит русских. Давно, еще со времен Минина и Пожарского, вернее, гораздо раньше. Ты думаешь — они любят американцев? В каждом стаде любят своих и подчиняются силе. Союз развалился вопреки воле народа. Сила сейчас на вашей стороне.
— Да, сила на моей стороне, — перебил его Юргис, — и бред твой, генерал, я слушать более не намерен. Я привезу тебя в Штаты, хочешь ты того или нет, но привезу. Выполню свою работу качественно, а там пусть шефы решают — нужен ты им или нет. Моя миссия станет законченной.
— Законченной...
Взгляд и ледяной голос заставили Сабониса выхватить пистолет, но Михайлов перехватил его руку, резко дернул к себе, одновременно поворачивая в сторону. В мгновение ока Юргис оказался прижатым спиной к Михайлову, горло сдавливала согнутая в локте рука, а висок ощущал прохладную сталь оружия.
Генерал, продолжая удерживать Сабониса, убрал пистолет в карман, нащупал его сотовый и позвонил Суманееву.
ХХ глава
Николай вышел из здания Консульства и как-то посмотрел на мир по-особому, словно сделал глоток свободы. Город представился ему более контрастно и обыкновенные детали, не замечаемые до этого, прорисовывались ясно и четко. Конец зимы в самом разгаре, морозы держались крепко, а солнце уже светило по-новому, по-весеннему. Сугробы на улицах совсем почернели от накопленной сажи и других, невидимо оседающих выбросов в атмосферу.
Сабониса вывели в наручниках из здания. Он приостановился около Михайлова.
— Я чувствовал, что ты не тот, чекистская мразь.
Юргис сплюнул по зэковски. 'Вот и посидишь, поплюешься', — подумал Михайлов, но ничего не ответил.
Машина уже ждала его, а водитель выскочил и доложил:
— Товарищ генерал...
— Здравствуй, Дима, — перебил его Михайлов, — домой поедем, домой.
Жизнь продолжалась и уже два других автомобиля сопровождали его машину, новая охрана, которую он видел впервые.
А за городом чистый белоснежный снег, еще не подвяленный солнцем и все оставалось по-прежнему — деревья, КПП на дороге, коттедж, где его ждали.
Ирина выскочила на улицу без пальто, прямо в платье и тапочках, кинулась на шею любимому, целовала заросшие щетиной щеки, оставляя на них следы своих радостных слез.
— Ну, что ты, Ирочка, я же дома... замерзнешь.
Он взял ее на руки, так и занес, словно пушинку, на второй этаж.
— Какой ты колючий, я тебя таким еще не видела, — она гладила его лицо ладонью, и колючая борода казалась родной и близкой. — Но все равно мой и любимый. Ты, наверное, хочешь есть, — вдруг встрепенулась Ирина, — а я тут к тебе со своими обнимашками?
— Хочу, но позже. Побудем еще немного вместе.
— А там что, за столом, мы не будем вместе?
— Будем, — улыбнулся Николай, — будем, но не то. Душа теплится, когда ты лежишь рядом, прижимаясь своим прекрасным телом, щебечешь ласково, хочется тебя всю выпить или съесть.
— Съешь меня, Коленька, всю съешь и выпей... мой родной и любимый.
Она прилегла к нему на плечо, ладонью водила по груди, иногда раздвигая и сдвигая свои пальцы, словно расчесывая волосы. Ей нравилась эта немного поседевшая грудь, нравилось запускать в нее пальцы и теребить волосы. Ее волосы на его груди.
— Если бы мне сказали немного раньше, что я выйду замуж за мужчину старше на двадцать три года, я бы просто усмехнулась и никогда не поверила в это. А сейчас ты мой самый любимый, дорогой и самый молодой мужчина на всем белом свете. Вот как поворачивается жизнь...
Ее глаза стали грустными и повлажнели.
— Что ты, Ирочка? — не понял сразу Николай.
— Ничего, это я так... А что они хотели от тебя?
Николай вздохнул, гладя любимую по спине.
— Я же работаю на оборонку, Ира, мною создано принципиально новое средство защиты. Такое средство, о котором могут писать лишь фантасты в своих книгах, а оно существует в реале. Их разведке стало известно кое-что, совсем немного — вот они и решились меня выкрасть. Да ничего не получилось — руки оказались коротки. Но ты не переживай, ничего подобного более не случится.
— Конечно, не переживай, — Ирина приподнялась на локте, глядя в глаза Михайлову, — но ведь как-то они узнали, кто-то сдал информацию и за тобой началась охота. Значит, они не успокоятся, будут продолжать другими методами и средствами. Как же мне не переживать?
Николай прижал Ирину к своей груди, ладонью взъерошил волосы.
— Успокойся, родная, все позади. Никто больше не сможет причинить вреда ни тебе, ни мне. В Лэнгли уйдет сообщение, что полученная ими информация ошибочна. Все уладится и никто за мной охотиться не станет.
