— Шеф, доброе утро, вернее день у вас уже давно. Вы оказались правы, есть хозяин корпорации, но эта птица нам не по зубам. Придется свернуть операцию, ничего не поделаешь. Директор даже слушать не станет. И я бы на его месте, наверное, так же поступил.
Синицин удивился, услышав на другом конце провода смех.
— Ну, дорогой мой Олег Игоревич, до директорского кресла тебе еще далековато, а вот в полковниках ты уже засиделся, пора и генералом становиться. Я понял, о ком ты речь ведешь. Это, конечно, не птичка-синичка, извини, пожалуйста, но мы о ней директору ничего не скажем, чтоб не мешал. Ты продолжай все, как наметили, а птичку предоставь мне, я сам разберусь. И еще — все оперативные материалы, все, что есть по этой птичке, собери, а я подъеду, когда ты его брать будешь.
Синицин обреченно вздохнул — попал в переплет, не понимает Посланник, с кем связывается.
— Шеф, никто санкции не даст — это железно.
— Заешь, Олег Игоревич, почему ты мне нравишься? Нет в твоей душе подлости. Молодец, что позвонил — не затихорился. Работай — будет тебе санкция. И запомни: папаша его — одно из первых лиц, но не первое в государстве. До встречи.
Синицин немного воспрял духом. Он верил Посланнику, но инертность действительности тоже не отпускала. Через три дня, обратившись в суд за санкцией, удивился очень — санкцию дали сразу. Оказывается, невозможное — возможно.
Нигде в прессе не освещали блестяще проведенную операцию. Лишь промелькнуло сообщение, что некий высокопоставленный чиновник подал в отставку, и Президент ее принял. А Синицин получил звание генерала, но это тоже не рекламировалось.
ХХХIV глава
Ирина стояла у окна на втором этаже и наблюдала, как солдаты грузятся на мощные Уралы и уезжают. Грузилось снаряжение, амуниция и много, много ящиков. Что в них, Ирина не знала. Но она поняла, что войсковая часть уезжает и, видимо, насовсем.
— Коля, солдаты уезжают, как-то пусто и непривычно будет без них. А почему, ты не знаешь?
Михайлов подошел к окну. Действительно грустно смотреть на сборы и отъезд.
— Их с Дальнего Востока перевели, теперь обратно, вроде бы домой. Что на этом месте после военных будет — не знаю. Но мы тоже здесь долго не задержимся, ты это знаешь. Давай, съездим, посмотрим наше будущее место жительства, участок выделен, идет стройка.
— Правда? — Ирина обрадовалась. — Поедем, поедем, очень хочу посмотреть.
Движение по дороге военные временно приостановили, пока не пройдет Михайловский кортеж.
— Вот, Ирина, еще лето и осень по этой дороге проездим, а зимой переберемся на новое место.
Он чувствовал, что ей не терпится взглянуть, она не знала, даже, в какой стороне расположится их новое жилище. Машины въехали в город и повернули на восток. Двадцать минут и уже другая загородная трасса.
Ирина поняла, куда они едут, и обрадовалась еще больше. Она даже не заметила, как свернули с трассы.
— Странно — дорога кажется совсем новой, не объезженной что ли?
— Ты права, Ирина, ее проложили совсем недавно, пару недель назад. Пока грунтовка, к осени заасфальтируют. Эта сторона залива не обжита, нет ни одного строения, наш дом будет первым и, наверное, единственным. Уже подвели электричество, а это важно при строительстве. Примерно один километр от трассы до нашего участка.
Через пару минут машины остановились. Высокий забор из профлиста огораживал территорию, внутри вырыты котлованы, залит бетон. Можно сказать — нулевой цикл закончен и начата кирпичная кладка. Работа кипела вовсю.
— Коля, а почему китайцы работают, у нас своих нет? — спросила Ирина.
— Они делают качественно, работают с семи утра до темноты и без выходных. Их тридцать человек здесь трудится. Наши так не работают, им и выходные нужны, и водочкой, бывает, балуются. Впрочем, не я работяг подбирал. Им, во время работы, только аванс небольшой дают, полный расчет по сдаче объекта. Поэтому и пашут — построили, получили деньги и на родину. Вот, смотри — где самый большой фундамент, там наш коттедж будет, трехэтажный. Вот этот, поменьше — для твоих родителей, как большая четырехкомнатная квартира, чтобы наши дети могли и там поиграть свободно. А в другой стороне, — он показал рукой, — банный комплекс. Парилка, бассейн, все, как положено. Вот здесь детский городок расположится с горкой, качельками, карусельками. Здесь открытый бассейн, а зимой каток. Вся территория, Ирина, два гектара. Пойдем дальше.
Михайлов провел ее через стройку и вышел к заливу.
— Здесь пристань построят, катер свой будет на несколько кают, душ, туалет, кают-компания. Катер уже очень скоро придет, этим летом на Байкал и не раз сходим. Для отца твоего катер, но поменьше, без кают, чтобы рыбачить мог ходить. А зимой здесь подледный лов классный, есть чем старику заняться, рыбкой нас снабжать будет. Залив этот не обжит горожанами — дороги нет. Только на моторках можно приплыть.
Ирина все время практически молчала и только удивленно-счастливые глаза выдавали ее восторг.
— Коля, скажи мне честно, за что тебе такие привилегии, за что тебе это все дают? — Она смотрела ему в глаза и ждала ответа.
Михайлов улыбнулся, обнял жену. Ирина отстранилась.
— Нет, ты мне в глаза смотри, — попросила она.
Михайлов рассмеялся.
— Смотрю и говорю честно. Мне это не дают, это я строю и покупаю на свои личные сбережения. Это наша с тобой собственность, дорогая. Мне лишь выделили участок земли привилегированный, как ты говоришь, но заплатил я и за него.
— Коля, ты олигарх?
Михайлов рассмеялся еще больше.
— Нет, я не олигарх. Но я работаю. На мою генеральскую зарплату это все не купишь. Я создаю нечто и это нечто государство у меня покупает. За прошлый месяц, например, я заработал миллион долларов. Бывает, что и больше намного получается, так что ты у меня, милая, миллионерша настоящая.
— А что ты создаешь, продаешь, Коля?
— Как раз это и охраняет наш Иван Сергеевич, извини родная, но это уже военная тайна. Ты лучше скажи — тебе понравилось?
Ирина даже покраснела немного. Наверное, от того, что не сказала своего мнения, а высказала определенное недоверие.
— Коля, ну как ты можешь такое спрашивать? Иметь собственный коттедж на заливе — я и мечтать не могла об этом. Это так здорово, так прекрасно и хорошо, что просто супер. Ты и о родителях моих заботишься, я представляю, как они обрадуются. Папа, конечно, рыбалке, а мама дому, собственному участку и всему, всему. А когда мы им скажем?
— Можем прямо сейчас поехать, не возражаешь?
У Малышевых ни Ирина, ни Николай разговор не начинали. Николай потому, что считал: пусть дочь порадует родителей. А она потому, что Николай все это затеял.
— Мы с новостью к вам приехали, — начал все-таки Николай, — Ирина расскажет, а я на кухню пойду, покурю.
Он решил оставить их одних, пусть не стесняются. Минут через пять подошел Петр Валерьевич, махнул рукой.
— А-а, радость такая, а они слезы разводят. — Он помолчал минуту. — Спасибо тебе, Коля, большое спасибо! Что о нас, стариках, заботишься, дочке с тобой хорошо, а это главное. Что нам еще надо? Чтобы вы жили в счастье, мире и согласии, чтобы у вас было все хорошо. Внуков бы еще понянчить... а там и помирать можно.
— Петр Валерьевич, а зачем вы нас огорчить с Ириной хотите?
— Я?.. Вас огорчить? Что ты, Коля, упаси Боже.
— О смерти говорите...
— А-а, это я так, к слову. А помирать действительно легче, когда на душе спокойно. Не обращай внимания.
— Поживете еще, Петр Валерьевич, и внуков понянчите. Пока только одного или одну, но скоро. В положении Ирина, разве она не сказала?
Малышев подошел, обнял Николая, похлопал по спине.
— Бабы, они и есть бабы — только бы реветь, причитать да тарахтеть без толку. Главное и сказать забывают. Значит, внука или внучку уже в новом доме встречать будем?
Михайлов кивнул положительно.
— А когда?
— Я думаю в январе. А переедем мы в конце ноября, нет, скорее всего, в декабре все-таки.
— А там что будет, где вы сейчас живете?
— Не знаю, это служебное жилье. А мне хочется свое иметь, наше с Ириной, вот и строюсь.
— Да, дочка рассказала. Это же надо — прямо на заливе! И правда катер мне купишь? Только зачем мне катер — возня одна? Моторку и больше ничего не надо.
— Вы подберите, Петр Валерьевич, тогда сами, что по душе, что нравится, что удобнее и лучше. Выбирайте именно то, что нравится, не смотрите на цену. Но лодку лучше не сейчас, через месяц взять, сейчас ставить некуда. А через месяц пирс, пристань построят, как правильно назвать не знаю.
— Ну, как же, Коля, как же не смотреть на цену, чай не миллионеры мы? Это они могут брать, что хотят.
Михайлов понял, что не убедить ему свекра, если не рассказать правды. Так и будет считать копейки, экономить на всем.
— Не беспокойтесь, Петр Валерьевич, я миллионер.
Малышев удивленно и озабоченно взглянул на него.
— Бандит что ли?
— Почему же бандит? Я генерал, не простой генерал — ученый. Я создаю оружие, Петр Валерьевич, оружие нападения и защиты, лучшее в мире оружие, ни у кого такого нет, и в ближайшее время не будет. Государство мне за это платит, миллионы платит, Петр Валерьевич.
— Ну, это другое дело, Николай, за это можно и надо платить. А все другие — это бандюги. Пусть с ножом не стоят, но народ обирают, значит, бандюги. А ты для народа трудишься, для мира. Молодец, что сказал, уважаю. А то ведь я задумываться стал — генерал с охраной. Никогда генералы с охраной не ходили, генералы генералов не охраняли. Думал, темнишь что-то, давно хотел поговорить. Уважаю, Коля. Родина — это святое, мы лучше не доедим, но чтобы Гитлеров больше не было.
В кухню вошли Ирина с мамой.
— Что это вы тут, мужички, уединились, что замышляете? — спросила Ирина ласково.
— Нюни ваши смотреть? Радость в доме, а вы слезы пускаете. Ты лучше скажи, дочка, почему главного не сказала?
Ирина переглянулась с Николаем.
— Ой, мама, я и забыла совсем — ребеночек у нас с Колей будет.
Мать всплеснула руками, обняла дочь, подзывая подойти и Николая.
— Дождались, наконец-то мы с отцом, дождались...
— Ты мать не причитай, — предвидя опять слезы и всхлипывания, перебил Петр Валерьевич. — Лучше на стол собери, водочки моей достань. Ты какую, Коля, будешь — лимонную, апельсиновую?
Михайлов развел руками.
— Не знаю, давайте попробуем апельсиновую.
Женщины накрыли на стол, достали водку.
— Я ее, Коля, сам делаю, — начал объяснять свекор. — Покупаю в магазине водку. Но кто знает, что там намешано, пропускаю ее через угольный фильтр, потом добавляю лимонных или апельсиновых корочек. Через пару недель процеживаю через марлю и вот оно, стеклышко.
Свекор разлил водку по рюмкам, поднял свою.
— Вот, мать, и к нам с тобой счастье привалило. Дом новый, внук или внучка скоро появятся, жить рядом будем. Что еще в старости надо?! Давайте, дети, за вас — когда у вас хорошо: и нам с матерью радость.
ХХХV глава
Половина зэков уже спала в переполненной камере, другая еще ворочалась и пока не могла уснуть. Лязгнули засовы, дверь приоткрылась, но никто не вошел в нее. Проснулись все и наблюдали напряженно. Что это — приглашение к побегу, кому-то надо выйти, поговорить? За дверью раздался голос:
— Тут цыпа одна неподалеку в камере заскучала. Утром заберу, но чтобы без шума и криков.
Втолкнули женщину, дверь захлопнулась.
Утром, как обычно, из камеры вывели всех в коридор. Пофамильная сверка, личный обыск и проверка камеры. Режимники знали свое дело, но в этот раз никакой оперативной информации не поступало. Они привычными движениями поднимали слежавшиеся матрацы, ощупывали подобие подушек и... остолбенели. В камере находилась женщина, абсолютно голая женщина. Ее халат, возможно единственная одежда здесь, лежал рядом, а она сидела на нарах, обхватив голову руками.
— Вот, блин, — режимник выматерился, — ты откуда здесь, из какой камеры?
Женщина вяло пошевелила рукой, нащупала халат и прикрыла им тело.
— Мне надо в душ, отведите меня, — еле слышно произнесла она.
— Ты посмотри на нее, — рассвирепел режимник, обращаясь к другому, — этой блядище в душ надо. Тащи сучку в карцер, потом разберемся из какой она камеры.
— Я не блядища и не зэчка, я случайно здесь оказалась. Отведите меня в душ и к начальнику СИЗО.
— Тащи ее в карцер, пусть от секса остынет, — приказал майор режимник лейтенанту. — Иванов, — заорал майор, в камеру вбежал коридорный надзиратель. — Ты кого сюда впустил, совсем охренел — до утра бабу в камере оставлять. Не мог раньше, до проверки увести? Из ума выжил, Иванов? Ты что творишь, сволочь, всех подставил, из какой камеры ее взял, кто она?
Старший инспектор режимной части был готов разорвать надзирателя.
— Я не знаю...
— Что ты, Иванов, не знаешь, из какой камеры ты ее взял?
— Я не брал ее не из какой камеры, — ответил испуганный и непонимающий ничего Иванов.
После многоэтажного мата майор сформулировал мысль:
— Рассказывай, Иванов, как эта баба здесь оказалась, кто она, откуда?
— Я не знаю.
— Ну, пипец, что ты из себя строишь, ключи от камер у тебя, как ты за зэками наблюдал? Похоже ее тут всю ночь дрюкали — все тело в сперме и ты ничего не видел, не слышал и не знаешь? Не ври — рассказывай.
— Я не знаю, — тихо ответил Иванов, потом вдруг взорвался криком: — Не знаю я, не знаю, первый раз вижу и тебе, майор, могу задать все те же вопросы. Понятно теперь?
Через два часа начальник СИЗО собрал у себя заместителей по режиму и оперативной работе. Первым докладывал режимник.
— На утренней проверке...
— Опусти лекцию, давай по существу, — перебил его полковник.
— По существу установлено, что такой заключенной у нас нет, подмены тоже нет, она лишняя. Видеонаблюдение не отключалось и работает в штатном режиме. В камеру никто не входил, впервые она зафиксирована на пленке, когда офицеры ее выводили. Как попала в камеру — непонятно.
— Что ты скажешь? — обратился полковник к оперативнику.
— Все непонятно, никто ничего не знает и объяснить не может. Ясно одно — женщина была в мужской камере, и развлекались там с ней по полной. Надо отдать видеозапись экспертам, там что-то явно не так. Еще раз подробно и обстоятельно опросим всех. Она себя не называет, требует вас. Может, что-то прояснится после разговора с ней?
— Может и прояснится, — хмыкнул полковник. — Только я вас хочу спросить, господа офицеры — у нас что здесь: СИЗО или дом открытых дверей, может, бордель?
Полковник, понятно, так и не дождался ответа. Решил не приглашать к себе, а посетить неизвестную в карцере. Ни к чему лишние передвижения по зданию.
— Я начальник СИЗО, — представился он.
— Да-а, а помыться мне так и не дали. Я федеральный судья, как попала в камеру — не знаю. Была дома... Перед глазами ясно и четко всплыл весть тот вечер...
Татьяна лежала на кровати, просто лежала, выключив телевизор. Надоело всё, вся жизнь, плакать не собиралась, хотелось полежать в тишине, погрустить и помечтать. Вроде бы успешная карьера, есть машина, квартира, деньги — нет счастья.
