— Зачем эта игра слов, Лев Аронович? Давайте поговорим, как взрослые люди. Вы прекрасно понимаете, что останетесь жить только в одном случае — если расскажите все. До суда и во время суда мы вас, конечно, сбережем. А потом, кто вас сохранит потом, если вы что-то скроете, утаите, обманите? Вы станете опасны, вас уберут. Вы все понимаете, зачем эта игра? Месть? Это для банальных уголовников. Вы станете не интересны, если расскажите все.
Синицин видел, что не произвел должного впечатления. Значит, этот его ход Луговой просчитал.
— Надо отдать вам должное, полковник, вы хорошо подготовились к разговору. Но есть информация, за которую меня не уберут, как вы изволили выразиться. А я хочу ее продать и взамен получить не пожизненное, а лет пятнадцать. Меньше уж не получится, сам понимаю. А там хорошее поведение, глядишь, и отсижу десятку.
Луговой внимательно наблюдал за реакцией.
— Вы о сорока миллионах, Лев Аронович?
Луговой вздрогнул, но практически мгновенно взял себя в руки.
— Да, вы могли догадаться о самолете. Примите мое уважение, полковник. И стоит он действительно столько — сорок миллионов долларов. Но вот где они, эти доллары, вы не знаете и не можете знать. Поэтому я вам отдаю сорок миллионов, а вы гарантируете мне пятнадцать лет, не более. — Луговой расслабился, почувствовав, что выигрывает.
— Лев Аронович, но вы словно ребенок, ей Богу. Не на базаре же. Знаю я все — нет этих долларов, просто нет. Понимаю — почему вы так уверены, понимаю. Но вы многого не знаете, многого. Поэтому торговаться не будем, и так все ясно. Я пришел жизнь вам сохранить, а вы базар устроили. Нехорошо, Лев Аронович, не хорошо.
Луговой усмехнулся.
— Красивый ход опера, но бесполезный, к сожалению.
— Что ж, будем считать, что разговор не получился, жаль. — Синицин встал, собираясь уходить.
— Значит, не получился, я тоже все сказал, мне терять нечего.
Какая же ты сволочь, подумал Синицин, двенадцать жизней загубил, Родину продал и еще торгуешься. Он посмотрел на Лугового с презрением, тот опустил глаза, не выдержав взгляд.
— Самолет мы назад вернули, никуда он не улетел, а Муравьев в соседней камере сидит. Вот так, мразь.
Это был удар, сильнейший удар. Луговой враз как-то съежился, осунулся и посерел, выглядел жалким и подавленным. Из арестанта, пытающегося диктовать условия, превратился в жалкое подобие человека. Холеные ручонки тряслись и даже губы дрожали.
— Все подробно письменно изложите, вот бумага. — Синицин положил на стол листы и авторучку. — А мне сейчас назовите фамилии.
Луговой сидел, обхвативши голову руками. Человек, скорее нелюдь, убившая двенадцать солдат из-за паршивых долларов, продавшая Родину, честь офицера.
— Ну-у, — поторопил Синицин.
— Из моих один Муравьев, больше никого. На заводе директор, Головянко Эммануил Федорович, заведующая складом Розенблюц Анна Борисовна, начальник отдела сбыта Дворкович Борислав Вадимович. В этом городе все. В Москве одного знаю.
— Разумнов?
— Да, он, Александр Викторович, генеральный директор корпорации.
— Расскажите кратко о каждом.
Луговой тяжело вздохнул, закурил.
— Муравьев — мой цепной пес, не более того. Головянко знал все, в том числе и Разумного. Он единственный, кроме меня, кто его знал. Дворкович и Розенблюц — мелкие сошки, ничего, собственно, не знали. Они полагали, что мы товар налево продаем, например, в те же авиаполки, как запчасти.
— Как собирались списывать товар, как вы выражаетесь?
— Легко, — Луговой усмехнулся. — Поступает новая партия, ее грузят на грузовики и везут на завод. По дороге все взлетает на воздух и нет товара. На самом деле товар другим рейсом уходит и пополняет, устраняет недостачу. А те грузовики грузятся списанной не кондицией... брак, при сборке могли что-то сломать. Надо, чтобы от взрыва хоть что-то осталось.
— Но, ведь, в машинах люди?
— Что поделать — издержки.
— Какая же ты мразь, Луговой. Люди для тебя издержки...
Хотелось раздавить эту нелюдь собственными руками.
— Не читай мораль, полковник, спрашивай.
— Разумнов хозяин корпорации или там другое лицо?
— По документам он собственник, проверял. А кто на самом деле — не знаю, сам понимаешь.
— Покупатели, что известно о них?
— О них? Мне ничего неизвестно, с ними только Разумнов общался, Головянко тоже ничего не знал.
— Какой расклад вознаграждения?
— За истребитель в самолет должны были загрузить всю сумму, сорок миллионов. Двумя упаковками. В одной два миллиона, в другой тридцать восемь. Два нам — семьсот мне, один Головянко и по сотке остальным. Другую упаковку Муравьев должен сбросить с самолета в квадрате 25-41. Там равнина, легче найти посылку, ее сбросят с парашютом. Разумнов или его люди, будут ждать подарок, сейчас уже через два дня. Через два дня Антей должен вернуться.
— Хорошо, напишите все подробно.
Синицин вернулся в кабинет. Оперативно— следственная работа продвигалась успешно. Преступников можно и нужно брать через два дня, как раз учет закончится, Разумнова только с поличным. А если не он сам появится, людей отправит за посылкой?
Полковник налил себе кофе, добавил немного молока, расслабился в кресле. Луговой вызывал не только отвращение, а желание раздавить его, размазать по полу, по стене, как таракана, не в обиду им сказано. Как же так можно жить, уничтожая других не задумываясь. Наверное, Луговой задумывался, но задумывался лишь о том, чтобы не поймали, не раскрыли, не обнаружили.
Он созванивался с Москвой по поводу Разумнова — ничего интересного. Наблюдение, прослушка желаемого результата не давали. Но Синицин был уверен — его все равно возьмет и вину докажет. Но как быть с теми, кто стоит за ним, если такой или таковые имеются? Слишком мелок Разумнов для сорока миллионов долларов, для ведения таких переговоров с зарубежными покупателями. А кто покупатели, государство? Исключено, оно все официально могло сделать без проблем. Значит, определенные оппозиционные круги, структуры власти. Зачем? Захват власти, как средство террора с политической подоплекой? Возможно, вполне возможно и скорее второе. Да, истребитель в руках террористов — это нечто.
Синицин допил кофе, выкурил сигарету. Посланник, наверное, уже вернулся, надо побывать у него, что-нибудь подскажет, наверняка подскажет.
Михайлов отдыхал дома с женой. Ирина взяла отгул на работе, чтобы побыть с мужем, последнее время он часто ездил в командировки и времени на личную жизнь почти не оставалось.
Когда прибыл Синицын, Ирина укоризненно посмотрела на мужа, вздохнула и понимающе удалилась. Полковник рассказал последние события.
— Да, я тоже считаю, что за Разумновым стоит фигура и фигура не маленькая, ее просто так не возьмешь, не свалишь. — Согласился с полковником Михайлов. — Как вы относитесь к несанкционированным методам расследования, Олег Игоревич?
Синицин понимал, что имеет в виду Посланник, но был не настолько близок с ним, чтобы отвечать прямо.
— Несанкционированно и отношусь, — размыто ответил он.
Михайлов улыбнулся, поняв причину конкретного и в то же время очень расплывчатого ответа.
— Олег Игоревич, давайте говорить, как друзья. Методы провокаций... ваше мнение о такой форме работы?
— Если как друзья, — улыбнулся Синицин, — то здесь необходимо говорить о конкретике. Мы же часто в своей работе применяем такие методы, хотя и не называем их провокацией. Например, подсовываем куклу, киллера подменяем оперативником.
Михайлов понял ответ.
— Хорошо. Нам надо в эти два дня выйти на искомую фигуру. Именно в эти два дня, до задержания Разумного. После сделать ничего не удастся. Необходимо создать ситуацию, чтобы Разумнов пошел, побежал к нему за советом, за помощью. Фигура, давайте этим псевдонимом его и назовем, уже ждет деньги и вряд ли захочет лишний раз разговаривать, встречаться, светиться. А мы должны вынудить их к общению.
— Но каким образом? Не лезут в голову дельные мысли, — развел руками Синицин.
— Есть одна идейка, — улыбнулся Михайлов.
ХХХIII глава
Наступили по-настоящему летние вечера, когда еще нет изнуряющей жары, и уже не веет продирающей до озноба прохладой. Комфортное время для отдыха, чаепитий, разговоров на свежем воздухе.
Разумнов не так давно сумел прикупить этот участок земли и построил коттедж. Теперь можно прогуляться перед сном по совсем небольшому, но собственному сосновому бору, принять гостей без посторонних глаз. Скоро приедут погостить дочь с мужем и любимцем внуком. Для них отдельный домик имеется чуть меньших размеров. Небольшой домик для прислуги — он поселил туда семейную пару. Женщина занималась уборкой в доме, ее муж следил за территорией, садовничал и выполнял мелкие мужские работы, которые всегда находились.
Конечно, Разумнов потратился сильно, наличных денег и сбережений практически не осталось. И он иногда даже шутил с женой по этому поводу, называя себя нищим, не имеющим за душой ни гроша.
Стемнело, супруга ушла в дом, а он еще хотел посидеть немного в беседке, насладиться свежим воздухом и мыслями за бокалом коньяка. Скоро появится и нал, немалая сумма, тогда он окрепнет, и всякие середнячки перестанут его клевать. Самое удобное положение — когда элита еще не смотрит, не берет в расчет, а большинство уже не дотягивается. Он отпил глоток коньяка, прикрыл веки — прекрасное состояние души. Посидел так минутку-две, не открывая глаз. Хорошо! Но пора идти, жена, наверное, заждалась уже. Открыл глаза и вздрогнул — напротив сидел незнакомый мужчина.
— Вы кто, как сюда попали? — Разумнов ничего не понимал.
— Я пришел поговорить и скоро уйду, не причинив вам вреда, если, конечно, будете вести себя прилично. — Низкий голос мужчины звучал властно.
— Уходите немедленно, я вызываю охрану.
Разумнов сунул руку в карман и успел нажать тревожную кнопку.
— Я не повторяю два раза, у меня деловое предложение.
— Уходите, — Разумнов попытался встать, но его сзади резко толкнули по плечам, вжимая в плетеное кресло.
— Вы, Александр Викторович, должны скоро получить некую сумму денег. Часть, причитающуюся вам, оставьте, а тридцать отдадите мне. При этом вы лично ничего не теряете, но приобретаете более мощного покровителя. Вашу долю я оставляю, нам же работать еще вместе, не правда ли?
— Бред какой-то, уходите немедленно, — заволновался Разумнов.
Послышался шум подъехавших машин, Разумнов приободрился.
— Вы неразумно себя ведете, господин Разумнов. Зря вы вызвали ОМОН или вневедомку — не знаю, кто там приехал. Но продолжим разговор, за полицейских не переживайте, их встретят. Так что вы мне ответите?
Разумнов прекрасно слышал звуки борьбы — удары, стоны, падение тел... И все стихло.
— Так что ты мне ответишь, Саша? — мужчина пододвинулся ближе, смотря прямо в глаза. — Ситуация, правда, изменилась — я же просил вести себя прилично. Это тебе обойдется в трешку. Теперь тебе пять, а мне тридцать три.
Разумнов не понимал, ничего не понимал. Как могли узнать про деньги, где полиция?
— Хорошо, я приду за ответом завтра, послезавтра ты полетишь за деньгами. И не шути, если жить хочешь. — Мужчина встал. — Помощь полицейским своим окажи, а то подохнет еще кто ненароком.
Разумнов огляделся, неизвестный растворился в темноте, за спиной никого не было. 'Что же полицейские то там делают, почему не идут'? Он раздраженно пошел к воротам, открыл и только теперь по-настоящему испугался. Два экипажа полицейского спецназа валялись на земле. Кто-то не двигался, кто-то шевелился немного и стонал от боли. Автоматы, сваленные в кучку, лежали немного в стороне.
Постепенно бойцы приходили в себя. Кто-то сам сел в машину, кого-то увели, забрали автоматы, уехали молча, не сказав ни слова. Разумнов опустился на корточки, обхватил голову руками, посидел так несколько минут и ушел в беседку. Налил бокал коньяка, выпил залпом.
'Он знает все... кто меня защитит... полицейские... дерьмо... что делать'? Мысли наплывали одна за другой.
— Саша, — раздался призывный голос жены из дома, — иди, спать пора.
'Дура, — буркнул он невнятно. — Ты еще будешь сейчас на мозги капать. Успокоиться, надо успокоиться', — бормотал он. Налил снова коньяк, выпил. Достал сотовый, набрал номер.
— Это я, встретиться бы надо.
— Завтра приезжай, вечером, к девяти.
— Поздно. Сейчас, максимум утром.
— Утром.
Разумнов еще налил коньяк, выпил. Он слышал в телефоне издалека женские голоса. 'Некогда ему... развлекается все'.
Пришла жена.
— Саша, ну что ты? О-о, да ты набрался уже. Саша, что случилось?
— Иди в дом, я позже приду.
— Саша...
— Иди, я сказал, мне надо одному побыть.
— Саша...
— Да что же ты за баба-то такая, — почти закричал Разумнов. — Не до разговоров сейчас, уходи.
— Ладно, я тебе это припомню, — фыркнула жена, повернулась и ушла в дом.
Разумнов обхватил голову руками и долго сидел так, за столом, не шевелясь.
Утром сразу поехал к хозяину.
— Что-то ты выглядишь неважно, перегаром разит, запил что ли?
Чувствовалось, что хозяин недоволен его появлением.
— Я не пью, вы знаете. Вчера пришлось нервы успокоить. Тип какой-то заявился, сказал, что вашу долю он заберет.
— Чего?
— Я тревожную кнопку нажал, менты приехали, он всех положил и ушел. Сегодня придет. Он весь расклад знает — сколько себе, сколько вам, когда поеду.
— А ко мне зачем приехал? Гони этого типа и все.
— Как я его гнать могу — он два экипажа ОМОНовцев положил, как котят слепых.
Чувствовалось, что хозяин не воспринимает ситуацию серьезно. Однако, подстраховаться все же решил.
— Ладно, к тебе мои ребята подъедут, побудут с тобой до конца дела и съездят тоже. И не ссы, это не ОМОН, фарш быстро из любого накрутят. Все, иди.
Синицин прослушал пленку, задумался. То, что личность хозяина установлена — это не плохо. Но запись разговора не давала прямых улик. Знает расклад, сколько себе... все это можно обыгрывать в любой аранжировке. А ребята подъедут элементарно защитить человека, судя по пленке, он действительно в опасности. Хозяин — личность давно всем органам известная. Отморозок, беспредельщик и ума большого нет. Если бы не папаша, давно бы посадили. Ни директор, ни министр внутренних дел даже слушать не станут — лично никого не убил, ничего не отобрал. Вот так жируют подобные сволочи, сынки отмороженные, но этот особенный, большой шлейф за ним тянется. Начинал круто, не опасаясь никого, в рейдерских захватах спецназ использовал, непослушных уничтожал. Одного нашли всего избитого и повешенного на колючей проволоке. Прокуратура посчитала самоубийством. Правда и времена тогда были мутные, как сейчас любят говорить — лихие девяностые. Но закон нарушать в любые времена никто никому права не давал.
Что делать — Синицин не знал. Конечно, можно обрубить концы, взять всех, кроме хозяина. Похвалят, наградят, прекрасно проведенная операция. 'Прекрасная операция... Надо сворачивать ее... чтобы стала прекрасной. Эх, связался я с этим Посланником... Но, позвонить ему надо'.
