-Хорошо, Кро. Если не секрет, почему в Торгете все так старательно скрывают имена? — рискую спросить, стягивая с себя тунику: я сюда, все же купаться пришла: болтать удобнее в комнате. Сои, тут же отбирав у меня одежду, пытается одновременно натереть каким-то толи маслом, толи настоем и стянуть с меня украшения. Что, впрочем, быстро прерывает Лиля: и совершенно правильно снимать амулеты, раз уж они у меня есть — глупость. Да и раньше мыться они мне как-то не мешали.
Кро тем временем стала наводить воду в бассейне, выплескивая туда цветные жидкости из всевозможных баночек и бутылочек, одновременно рассказывая:
-Раб находится в полной власти хозяина. У него нет ничего своего, кроме имени. Но и имя хозяин в праве отобрать. И тогда раб становится беззащитен перед шаманами и духами степей. Лишенные имени живут недолго, а умирают от тяжелых болезней. И, даже самый слабый шаман, зная имя, может полностью подчинить себе человека. Потому говорить настоящее имя могут лишь саэ, которых защищает сила власти, и воины, которых защищает воля хана, — голос Кро был мягким и тягучим, словно она рассказывала сказку. Слова и бутылочки кончились одновременно, и меня, наконец, пустили в бассейн.
-Бред, — булькнула я, выныривая и ложась на воду. Лэ! Когда я последний раз нормально мылась? На теплом озере мне толком искупаться так и не дали....
-Не знаю о власти имени, но как умирают безымянные я видела. И даже в этом особняке! — пылко возразила степнячка, в четыре руки с Сои чем-то натирая меня. Больше похоже на пытку, чем на купание!
-Правда? — удивленно вскидываю брови, — Я тоже хочу на это взглянуть!
-После завтрака, хорошо? — мягко предлагает Кро, — Хозяин будет гневаться, если ты не станешь есть, Ян.
-После завтрака, так после завтрака, — покорно киваю, — Надеюсь, хоть кормить меня с ложечки вы не будете?
* * *
Вняв моим просьбам, девушки только накрыли стол. А вот от пытки торжественного облачения в алый халат и золотистый шаровары избавиться не удалось. И ещё худшая ожидала впереди: расшитая золотом занавеска из паучьего шелка, которой мне предстояло закрывать лицо.
Попросив разрешения выкупаться (и, разумеется, получив его), девушки оставили меня наедине с завтраком, заверив меня, что сами уже покушали. Как я ни торопилась, проглатывая различные сладости, считающиеся здесь лучшей едой для девушки, Сои и Кро появились прежде, чем я закончила завтрак. Вернее, заканчивали мы его уже вместе: не смотря на слабое сопротивление, я уговорила девчонок составить мне компанию. Подкупив тем, что без возмущений позволю надеть вуаль. И втроем же, наконец, отправились исследовать окрестности.
Несколько хои блуждания позволили выбраться на заднее крыльцо, в полете стрелы от которого виднелась река. Десятки рабов, одетых, не смотря на заметный холод, лишь в набедренные повязки, разгружали покачивающуюся у причала длинную лодку.
-Смотрите, — глухо, с затаенной болью, шепнула мне на ухо Кро, взглядом указывая на худого серого от бледности молодого — лет двадцать — мужчину. Он уже почти добрался до небольшого сарая, в который нес ящик, когда, зашатавшись, упал. Не сдержавшись, подбегаю ближе. Но, едва останавливаюсь — чувствую на запястье ладонь Кро.
-Не прикасайтесь к нему, — шепот, столь тихий, что даже я едва разбираю, — Его накажут.
Раб даже не пытается подняться, лишь в ужасе смотрит на меня. Ттан-хе! Как же я ненавижу эту страну!
Устало вздохнув, изменяю зрение. Так, никакой особой магия не вижу. Какая-то болезнь? Лэ! Что я могу определить, если даже прикасаться к нему нельзя!
Рядом появляется старик-степняк, тот самый, что вчера провожал меня, и я решаюсь спросить:
-Что с ним,... отец? — Торгетское слово, значащее старый и почитаемый, неловко срывается с языка, тихой болью и радостью отражаясь в сердце. Да, родители погибли достаточно давно, но... как же хотелось, чтоб они были рядом! И дед.... И чтоб не было всей этой суеты вокруг трона.... И угрозы зельхи....
-Его лишили имени, — равнодушно подтвердил степняк версию Кро.
-А можно вернуть ему имя? — поднимаю глаза на старика. На сухих губах — растерянная и грустная усмешка.
-Можешь попробовать, — подтверждает он. Вновь смотрю на... раба. В глазах — все тот же ужас.
Попробовать? Но как? Просто сказать: "тебя зовут...". Тэ!
А ведь у него зеленые глаза. Как спокойное море возле берега. Только сейчас в этом море — муть боли и отчаянья, и... надежды? Последнее, словно прорывает плотину. Плотину того ужаса, что накопилось в душе за несколько дней, проведенных в Торгете.
— Нарекаю тебя Кальниаритинар..., — слова звучат, словно не касаясь меня.
Непобедимый и милосердный освободитель, — да, жутко вычурно. Что в оригинале, что в переводе. Это какой-то очень древний язык, которому пытались выучить меня в университете. Вот только... почему так кружится голова? И магия — словно только что заряжала кристалл в Академии. В бессилии падаю на хрупкую сухую траву, устилающую подножье сада. Колени и ладони отзываются тупой болью. Лэ, синяки будет жуткие.
А раб... растеряно и недоверчиво пытается встать. На плечах вдруг появляется тяжесть чужих рук, теплая и успокаивающая.
-Ян?! Что с тобой?! — почти шепот. Эдар. Тэ! Не хватало только, чтоб я у него в ногах валялась! Собрав остатки сил, решительно встаю, стараясь не замечать, что меня качает.
-Все в порядке, — Лэ! Ну почему голос так дрожит! Да что со мной творится-то?! Что я сделала?! Никогда не слышала ни о какой магии имен! Это просто невозможно!
-Не похоже, — откликается саэ, внимательно вглядываясь мне в лицо, — Что ты сделала?
-Нарекла, — задумчиво сообщает старик-степняк, тоже смотря на меня, — Жаль язык незнакомый — не ясно какую судьбу она ему напророчила, — и эвел помолчав, добавляет, — Похоже, придется тебе искать другую лои, Эдаран. А этой дорога в изумрудные сотни.
-Но... она ведь Рух, — неуверенно возражает саэ. Хм, отлично. Значит как мага он меня определил. Интересно, ещё в горах или уже после пленения?
-Нет, Эдаран, — старик легко усмехается, — В лучшем случае, двуодаренная. В хрониках остались упоминания о подобном. И очень сильная: все ещё в сознании и даже, похоже, начинает осознавать происходящее.
-Да? — с задумчивой усмешкой, уточняет саэ, — Не хотелось бы. А вы умеете успокаивать женские истерики? — впрочем в его голосе чувствуется наигранность. Новая маска? И кого на этот раз? Доброго рубахи-парня? Благородного воин страдающего от своего положения повелителя душ?
-И вовсе я не истеричка! — упрямо возражаю, заглядывая в серые омуты — глаза воина — А убить тебя — есть просто историческая справедливость.
О, голос почти не дрожит. Хорошо.
-Рад, что тебе уже лучше, милая, — ласково улыбается саэ.
-Лучше? — задумчиво переспрашиваю. Интересно, а что они там говорили про судьбу? Ох, чую устроила я что-то ужасное. Додумалась называть — "освободитель"! Да он же степь в крови утопит! Тем более, "непобедимый". Остается надеяться на "милосердного". Если, конечно, эти сказки имеют хоть какой-то смысл.... Но ведь куда-то же исчез почти весь мой резерв!
-Эдар..., это правда... про судьбу? — растерянно склоняю голову.
-Почти, — воин грустно усмехается, — "Наречение" — это из высшей магии повелителей душ. Ты не меняешь судьбу, просто заставляешь поверить человека, что это — его судьба. Но, обычно, и того довольно, чтоб изменить жизнь. Как ты назвала его? — не смотря на ласку, в глубине его глаз мелькает страх. Правильно, ой правильно.
-Непобедимый и милосердный, — покорно перевожу, благоразумно утаив "освободителя".
-Непобедимый? — саэ задумчиво повторил, — Это пытались использовать, но сделать кого-либо сильнее себя невозможно. А то, что является силой для повелителя, обычному человеку — пустой груз.
Ох, это получается, я ему "записала" в разум умение сражаться, как дракон? И знание трав? И вообще все полезные драконьи знания. Ох-ох-ох, да он для человека теперь и впрямь непобедимый! Не удивительно, что это из меня все силы вытянуло!
-Ну а представление о милосердии у него теперь будет такое же, как и у тебя, — задумчиво закончил Эдар.
-Думаю, лучше все же его убить, — медленно и, словно, нехотя произносит старик.
-Да? С удовольствием на это погляжу, — мягко усмехаюсь, отступая в сторону, туда, где затаились девчонки. Хм, даже не шатает. Уже хорошо.
-Не стоит этого делать, аль, — отчаянно-убитым голосом произносит Эдар.
-Почему? — насмешливо спрашивает обсуждаемый. От слабости и бледности не осталось и следа. Голос тих и мягок, глаза сияют изумрудами, движения плавны... как у опытного воина. Да, если я правильно поняла механизм, говорить "не сильнее нарекающего" — не совсем правильно. Не сильнее того, каким мог бы быть нарекающий, полностью развивший все то, что досконально знает, — Неужели ты боишься, саэ? Боишься презренного раба, который может делать лишь то, что ему приказывают?
Тинар насмешливо касается ошейника и... рвет, словно гнилую ткань, заставляя Эдара побледнеть. И с ужасом посмотреть на меня.
-Кто ты, Ян? Что ты такое? — шепот саэ мелкой дробью падает на траву. Ну да, ведь саэ считает юношу моим "отражением".
-Может, стоило спрашивать это при знакомстве? Авось, лучше бы друг друга поняли, — задумчиво фыркаю и задумчиво оттягиваю ошейник. Лэ! И как он его разорвать умудрился? У меня такого эффектного жеста не получится. Конечно, магия — не проблема, но вот как порвать крепкую кожу? Ну и ладно, пока лучше подбросить Эдару решение задачки, чтоб он чего-нибудь ужасного не напридумывал, — А откуда получилось это чудо, мог бы и сам сообразить. Знаешь же, кем я интересуюсь.
-Зельхи, — шепот звучит, как приговор, — Великая империя и великие знания. Ведь сила не в том, чем владеешь, но в том, что знаешь.
Впрочем, пусть лучше думают, что Тинар — "отражение" зельхи, чем драконов. Тогда-то и меня никак с драконами не свяжут.
-Моя госпожа, — вновь звучит голос бывшего раба, а крепкая, но узкая рука, покрытая мозолями, подхватывает мою ладонь, а вслед за ней шершавые, высушенные солнцем и жаждой губы касаются кончиков пальцев. И не обращая внимания на ярость саэ произносит, — Я был бы счастлив служить вам, леди Айана. Но я не вправе просить Вас, взять на себя груз моей судьбы. То, что Вы уже сделали для меня — больше, чем можно было мечтать. Но Вы идете своей дорогой, а мне придется прокладывать свою. И единственное о чем я смею просить Вас — навестите меня, когда у Вас появится свободное время, — и решительно отвернувшись от меня, заглянул в глаза старика-степняка, — Я устал быть рабом, аль Хоренг. Быть может, в Вашем отряде найдется место и для меня?
Вот как? Что ж, разрушать систему и впрямь проще... и бескровнее изнутри. Надеюсь, у него получится. А уж отказываться этот аль Хоренг, по-видимому не собирается. Вот только, если он командир какого-то отряда, интересно, зачем он тогда, как обычный слуга, меня провожал? Хотел посмотреть на странную лои?
Глава 13. Отношение аль-Торгет к вопросу долга.
В саду расположилась уютная беседка, с видом на проходящие по реке корабли (Хотя, правильнее было бы назвать их большими лодками), и строгий полированного белого камня фронтон особняка. Представив в мое распоряжение уютное плетеное кресло, девочки, не слушая возражений, устроились на расстеленных здесь циновках.
-Имя значит очень много, — наконец произнесла Кро, глядя на кружащих над садом черных птиц.
-И ты действительно в это поверила? — с улыбкой вскидываю голову. Чистое синее небо грозит скорыми холодами. А нам ещё столько идти! Да и Нэри прежде нужно освободить.
-Но вы ведь сами..., — растерянно посмотрела на меня степнячка.
-Есть просто Ша... магия разума, то чем владеют повелители душ, — грустно улыбаюсь, — А эта "привязка" к имени — просто удобный ход. То, что там случилось... дело не в том, как я его назвала, а в том, каким хотела его видеть.
-Но лишить имени может любой хозяин, не только маг, — вдруг подала голос Сои.
-Даже если на рабе нет зачарованного ошейника? — горько усмехаюсь, — Не верю.
-Я действительно не помню ни одного случая — без ошейника, — растеряно соглашается Кро, — Значит все дело в..., — смуглая рука осторожно прикасается к кожаной полоске.
-Да, — грустно улыбаюсь. Но, против обыкновения, не добавляю свое мнение об устройстве Торгета: за это девчонки могут и пострадать.
От реки доносится плеск весел, а из глубины сада слышатся воинственные крики. Тренировка саэ? Впрочем, какая разница.
-Расскажи о себе, Кро, — тихо прошу, склонив голову.
-Я всего лишь рабыня, — степнячка упрямо качает головой, — И в моей жизни не было ничего интересного. Давайте я лучше расскажу сказку, — и, не дожидаясь согласия, начинает говорить чуть нараспев, — В степях кочует много племен, больших и малых, славных и презренных.... Степь велика и всем хватает её просторов. И у вождя одного племени невеликого, но славного, чьи воины не кланялись и саэ, родилась дочь, красивая как закат. Отец в ней души не чаял, а братья прозвали эльфийкой за ладное тело да милое лицо. Но сестры, помянуя о сходстве живых и мертвых, звали её Эр-таан, за жесткий и дерзкий нрав, какой подобал воину, а не будущей матери. Не раз девушка сбегала, одевшись парнем, на юношеские забавы и, вскоре стала стрелять и биться на саблях как настоящий кочевник. Отец на то лишь посмеивался: вырастет, родит детей, да будет сыновей стыдить, коли хуже неё сражаться станут.
И вот выросла она, да стали женихи со всей степи собираться. Только дочь вождя не торопилась с выбором. Тот — в скачке от неё отстал, как за такого замуж идти? Этот — не попадает в кольцо невесты из лука с тысячи шагов. А третий и вовсе, саблю, как ложку держит. Уже совсем осерчал, было, отец на упрямую девушку, слушать её не желает. А только все после её слов, женихи и впрямь недостойными кажутся. Уж грозиться стал в ученицы шаману её отдать, чтоб хоть от младших сестер внуков увидеть, а той и это в радость: все ей интересно. Может, так и стала бы дева шаманкою, да только однажды уехала она на охоту далеко в степь, хотела сестер дичью свежей побаловать. Да налетела на отряд разбойничий. Хороша воительница, но что одной против пятерых? Одного стрелой сняла, другого саблей достала, да только и у самой уже рука не движется, чудо, что напрочь не отрубили. В левую саблю взяла — да это уже не то. А вороги так и кружат, лезвия вокруг так и свистят. И судьба была бы ей пропасть, да в это время оказался поблизости одиночка-воин, что дом отчий оставил, чтоб мир посмотреть. Он-то и спас красавицу. Дважды тренькнул лук — и один лишь разбойник остался. Да ему и девичьей сабли хватило: испугался, спину показал.
Ну, бой позади — пора раны считать. Да только как тут быть? Дева-то по привычке в парня одета. Открыться спасителю — срам. А уж дать к себе до замужества прикоснуться для дочери вождя — и вовсе позор несмываемый. Ну стала она его благодарить, да виду не кажет, что ранена. Только на привале в темноте укрывшись, потихоньку плечо перевязала. Да поняла вдруг — судьбу свою встретила. И загоревала: что она своему избраннику кроме красоты да дурного нрава предложить может? Тут уж и пожалела, что с сестрами не трудилась, женских мудростей не учила. А спаситель захотел её племя навестить. Как тут откажешь? Да все приговаривает: хоть одним глазком на красавицу взгляну.
