Полковник бодр и весел, а мое утро было омрачено пренеприятнейшей сценой. Мы с сейном стояли внизу в холле у лестницы прощались, а мимо нас, вот словно другого времени для этого не нашлось, со стопкой постельного белья куда-то шла эта рыжая служанка. Тут ей становится плохо, и она падает прямо на руки сейна, ну не мог же он, как воспитанный человек, потомственный офицер, ее не подхватить.... Особенно, если девушка падает прямо на тебя. Вот он и подхватил, еще и в комнатушку отнес, и за лекарем кого-то отправил. Я очень надеюсь, что мне удалось сохранить на лице безупречно-отстраненное выражение, а то Берни кинул на меня такой выкорчевывающий взгляд, словно я была виновата в том, что эту рыжую так токсикозит.
Ну, я ей этот обморок еще припомню, за мной не заржавеет.... А сейчас надо нежно попрощаться с сейном и можно пойти в сад, выпить чашечку кофе, подышать свежим воздухом, почитать книжечку до обеда.
Обед у нас с Одриком уже традиционно в Огнях Несайи. Вот кто бы мне объяснил: ну чего на нас пялиться? Что такого интересного в двух людях, которые тихо-мирно обедают вместе? Почему в дни наших с Одриком обедов ресторан переполнен? Вот почему? Ну что такого интересного? Не знаете? Вот и я не знаю... Хотя, пока меня нет, к Одрику "народная тропа" просителей тянется:
— Асса Одиринг, а Вы не могли бы сделать моему мальчику игрушечный мираж? Ну да, который над чайной чашкой, хоть самый маленький? — Да запросто, он у нас все может делать, и маленькие миражи, и маленьких мальчиков, и все за бесплатно, т.е. даром.
— Асса Одиринг, а Вам не трудно зарядить мой амулет? — Конечно же, ему нетрудно, ни капельки, он тебе бы еще не то зарядил. Ты бы хоть амулет с ожерелья сняла! Ох, что ж я несмышленая такая, ты его туда специально повесила, и длину подобрала, чтоб на интересном месте оказался. Вот, мерзавка! Хватит, Я вхожу!
Иду через зал, прилепив к лицу такую лучезарную улыбку, что мне хозяин должен приплатить за освещение заведения, я благотворительность в отличие от моего оглашенного за просто так не расточаю.
— Одрик, душа моя, как твои дела? — И привычно ставлю полог от прослушивания.
— Да так... учусь помаленьку...
— Ты нашел общий язык с учителем?
— Да.
— А что так мрачно?
— Да не получается у меня ничего...
— Что совсем ничего?
— Ну, не совсем ничего...хотелось бы большего.
— Это ничего страшного, это бывает. Может тебе что-нибудь мешает?
— Да Учитель говорит, что я сосредоточиться не могу...
— Да, это иногда бывает сложно... Тут главное привести в порядок мысли и отрешиться от всего вокруг. А если есть какие-то незавершенные дела, а тем более долги, то это сделать сложно.
— Нет у меня никаких незавершенных дел, и я никому ничего не должен.
— Никому-никому?...
Тут нас прервал официант, принесший наш заказ, Одрик не только в вырезы кофточек девицам заглядывал, но и заказ уже сделал. Все-таки готовят в этом заведении замечательно. Тройная уха янтарного цвета уже при нас была сдобрена крошечной рюмочкой огневки. Это ничего, от такого наперстка мозгам Одрика не поплохеет, с ними у него и так не все в порядке.
— Так как это так получилось что у тебя совсем нет неоконченных дел? Так не бывает... Жизнь идет, и постоянно идут текущие проекты. И долги вещь преходящая, то тебе должны, то ты должен.
— НЕ ДОЛЖЕН я никому.
— Ты ничего не забыл? И никого? Уверен?
— Уверен.
— Интересно..., а как же Кайте?
— Вот не надо... НЕ НАДО! Да она... да я... — тут Одрик поперхнулся от возбуждения и спрятал физиономию в салфетку, чтобы откашляться. Стоило бы похлопать его спине, но тут такой традиции нет, то бы я вложила в удар всю душу.
— Ты б так не волновался... Подавишься еще... А говорил, что нет никаких незаконченных дел.
Одрик надулся и молчит, делает вид, что рыба занимает его внимание, а меня просто нет.
— Я вот тут кое-что прикинула, кое-что посчитала... И, понимаешь, забавная получается загогулина. Полковник-то вроде нипричем, ребеночек-то не его... — чувствую, ехидство прет у меня из всех щелей.
— Как!? А чей?
— Как!... Как!... Ты меня, моя радость, удивляешь. Мне кажется, что кого-то сидящего за этим столом.
— Нет, не может быть..., — и его голос уже дрожит, а голова качается из стороны в сторону как у китайского болванчика. Странно, что я здесь еще не встретила китайцев, с их численностью и пронырливостью должны были и сюда пролезть.
— Как это, "не может быть"!? Что, мне тебе напомнить, как дети делаются?
— Нет, но она же мне ничего не сказала...
— А ты готов был это услышать?
Вскочил, собрался куда-то бежать..., пришлось хватать его за руку и заставлять завершить обед. А то со стороны могло показаться, что мы разругались...
— Мне несколько раз удавалось попасть в ее сон, и ничего.... Кажется, она хотела что сказать, но не могла, что-то ей мешало. Я ощущал какое-то препятствие, совсем близко... как будто ее кто-то прятал от меня. — Вот до чего мужики не..., я даже слов таких не подберу.
— Одрик, ты все же поговори с Кайте. Просто поговори... Я могла и ошибиться...
— Да понял я все, не маленький...
— Ну, да. Если детей делать научился, то уже точно — не маленький.
Ошеломление, растерянность, тревога, потрясение — все сливалось в один водоворот. Более чем прозрачный намек Анны поверг Одрика в шок, словно среди ясного дня налетела гроза с градом и перемешала все на своем пути. Его сумбурные мысли проносились как мутные бурлящие ливневые потоки по улицам Каравача.
Он сразу хотел вскочить и куда-то бежать, но Анна не пустила. Это пошло на пользу, мысли, конечно, не улеглись, но хотя бы стали двигаться в одном направлении. Попрощавшись с Анной, Одрик направился к усадьбе Дьо-Магро. Вообще-то он шел в сторону и своей усадьбы, только в самом конце ему предстояло свернуть не направо, а налево. По дороге он содрогался от ужаса. Как же он так жестоко обманулся, что же он натворил?! Как он был отвратителен самому себе. И выйти из этой ситуации, не причиняя кому-либо боли, уже не получится. Сколько страданий своей безалаберностью он доставил и еще доставит совершенно невинным людям и даже еще не родившемуся ребенку. А как он обошелся с полковником, с человеком, который столько о нем заботился. А если Калларинг знает? Да конечно, он все знает, ведь Тадиринг со своей старческой страстью к сплетням и него днюет и ночует. А уж с его мастерством просматривать людей насквозь, Кайте для него как раскрытая книга. Как же, должно быть, он омерзителен в глазах сейна. На столько, что тот не только в праве не просто выпороть его варжьей плеткой посреди улицы, а и макнуть физиономией в площадную каравачскую лужу.
— О! Пресветлая, что же я наделал! — с этими словами он потянул за хвостик колокольчика. Калитка в воротах отворилась, Одрик пересек границу владений Дьо-Магро. Во дворе его встретил личный адъютант командира Тайной стражи, в котором Одрик не без труда узнал своего ровесника Беренгера. Берни-Кремень, как его звали еще в школьные времена. Он не был в одном с Одриком классе, не был в его компании. Он вообще не был ни в чьей компании, все больше сам по себе, молчалив и скрытен.
— Берни?! Привет. Уже дослужился до черной формы? Тебе идет.
— Здравствуй, Одрик. Ты чего-то хотел? Давай быстрей. Шеф последнее время крайне не пунктуален. Может явиться в любой момент. Я не хочу никаких осложнений, ни для кого.
— Я хотел видеть Кайте.
Вместо ответа последовала многозначительная пауза и твердокаменный взгляд Берни. Вместо того, чтобы впустить Одрика внутрь дома, адъютант полковника оглянулся и тихо прикрыл чуть приоткрытую входную дверь.
— В чем дело? Я попросил чего-то невозможного? — Поинтересовался Одрик.
-Ты уверен, что она захочет с тобой говорить?
— Может быть и нет, но пусть она сама решит.
— Одрик, я всегда считал, что это не мое дело. Но ты сам пришел, поэтому выслушай то, что я тебе скажу, пожалуйста, до конца. Вот все вы, я имею ввиду, такие как ты, аристократы, почему-то считаете, что вам все можно, что вам и законы не писаны, и приличия не для вас. Ты мне всегда казался нормальным. Но что сейчас происходит? Оглашение у тебя с одной, а к себе в гости ты водишь совсем другую, и твоя оглашенная об этом прекрасно знает, я молчу про ее шашни с полковником.... Мало того, ты приходишь сюда и спрашиваешь Кайте. У тебя с ней когда-то что-то было, но сейчас-то она тебе зачем?
— Я хотел поговорить.
— О чем? Какие у вас сейчас могут быть разговоры? Не тревожь ее, она только-только успокоилась. От твоего визита ей опять станет хуже.
— А почему ты за нее решаешь?
— Одрик, ты зачем пришел? С совестью своей помирится? Пусть твоя совесть и дальше спит как младенец, все с Кайте будет нормально. Ей здесь хорошо, о ней заботятся. Думаешь, на тебе свет клином сошелся? Думаешь, она никому не интересна и о ней никто не побеспокоится? Не сомневайся, нашлись такие.
— Уж не ты ли?
— А хоть бы и я! Я что, хуже тебя?
— Да нет, ты наверно лучше. А я вот... ну так получилось. — Одрик посмотрел Берни в глаза, темно-серые, как каравачские ливневые тучи. Тот ему не верил. — Могу тебя только поздравить. Она замечательная девушка, другой такой нет. Должно быть ты прав, не надо мне здесь даже близко показываться.
Доверие в глазах Берни не появилось, но для тайного стража это почти обязательное профессиональное требование. Берни всегда был таким, одиноким криллом, полная противоположность своей развеселой матери. В молодости хорошенькая хозяйка питейного заведения испытывала любвеобильность, даже любверасточительность к наемникам, и прочим, носившим оружие. И, вне всякого сомнения, Берни уродился в кого-то из них, неудивительно, что с детства обладал безупречным ударом. Он почти всегда был спокоен и немногословен, не любил плоских шуток не только в адрес собственной матери, а и в адрес кого-либо. Его детские комплексы причудливым образом преобразовались в обостренное чувство справедливости, все обиженные и оскорбленные искали защиты именно у Берни, и, как правило, находили ее....
Но все же, прежде чем попрощаться, Берни протянул Одрику руку. Они расстались сухо, но невраждебно.
Одрик пересек дорогу в два прыжка. Может зря он решил досадить полковнику и занять территорию напротив него, но теперь уже дело сделано и это его земля. В усадьбе копошились гномы, над стенами дома, значительно выше прежних, уже возводились перекрытия. Кто-то из недоросликов корчевал молодые деревца, видимо готовил площадку еще подо что-то.
— И чем, интересно знать, черемуха помешала? Ведь кругом полно места.
— Сейн, мое почтение! — оторвался от работы гном. — Не извольте беспокоиться, это бесполезная поросль, ничего ценного, один мусор.
Одрик хватил несчастного гнома за рыжую бороденку.
— Здесь только я решаю, что мусор, а что нет. И сейчас мусором станешь ты. — Если бы молодой хозяин кричал, можно было бы рассчитывать на то, что он скоро остынет. Но это был глухая и медленная речь, и она не оставляла гному надежды.
— Сейн! — Вмешался подоспевший Сигвар — Он все это пересадит в другом месте, я лично прослежу. — И положил руку Одрику на плечо. Одрик разжал пальцы, гном грохнулся на четвереньки.
— Одрик, пойдем, дом посмотришь. Сейчас Лотти с Рором обещали подойти, они обрадуются. У тебя опять какие-то неприятности с полковником?
— НЕТ! С полковником у меня все НОРМАЛЬНО! — здесь Одрик уже сорвался.
— Ну да, конечно нормально, иначе ты бы к нему и не зашел, — тут же переиграл Сигвар.
— Дай воды, а то в горле пересохло.
— Одрик, все там, в шатрах. Их до сих пор не разбирали, летом же в шатре хорошо.
Отправив Одрика, Сигвар поднял гнома.
— Айки, не знаю, говорил я тебе или нет, но ведьмаки неравнодушны к черемухе. Они по ней с ума сходят, а наш особенно. Так что все исправить... завтра с утра. Да, и остальным скажи. — Сигвар перевел конфликт в совершенно другое русло, и довольный собой поспешил за Одриком. Хозяин был явно не в духе.
Халифатские ковры вещь изумительная, смягчают любой гнев, умиротворяют любую ярость. И это не удивительно, учитывая воинственный нрав восточного государства, там они насущная необходимость. Управляющий нашел хозяина в шатре сидящего в позе медитации.
— Одрик, а чего воды-то? Может, недорослика за пивом послать?
— Нет, не надо....
— Ты знаешь, в твоей усадьбе дикая мята растет. Вот водичка настоянная.
— Отлично, — Одрик взял протянутый ему кувшин, — а что еще у меня растет?
— Сури.
— Не понял?
— Одрик, ты как дитё малое. Приплод в твоем хозяйстве намечается. Другой хозяин бы плясал от счастья, а ты — "не понял".
— Плясал, говоришь? Хорошо! Плясать мне некогда, а вот помедитировать... С первой не буду, надоело. С четвертой позиции....
...Одрик остался ночевать здесь в шатре на свежем воздухе. Посреди ночи ему приснилось, что на руку брызнул расплавленный металл. Одрик вскрикнул, выскочил из шатра и стал прикладывать к внутренней стороне руки влажную от росы траву. Шрам на ней пылал огнем.
— Учитель, это ты решил поиздеваться?
— Я?! — Сонно ответил Учитель, — Я в эти твои дела вообще не лезу. Это твоя СОВЕСТЬ, больше некому.
Сегодня утром Великий Магистр проснулся сильно не в духе.... Всю ночь ему снились кошмары. До полнолуния Мариса еще целая неделя, а Зверь внутри Великого уже недвусмысленно напомнил о себе.
Магистру снилась, что жаре в Ричелите должен прийти конец, что с севера идут грозовые тучи, изрыгая гром. Небо потемнело, упали первые тяжелые, как свинец, капли, проблеснула пара молний, но дождь не приносил желанной свежести. Напротив, в воздухе разлился тошнотворный сладковато-соленый запах, а гром не радовал своими раскатами, а хрипел и кашлял как простуженный варг.
Великий раскрыл окно и выставил под дождь руку, надеясь ощутить освежающую влагу, но вместо нее в ладонь упало что-то теплое и липкое. Багровые тучи, стегаемые кромсающими хлыстами молний, истекали темной венозной кровью, все небо кровоточило, в дорожной пыли собирались кровавые лужи. Великий в ужасе захлопнул окно, четко сработали замки, плотно удерживающие раму в закрытом положении, раздались металлические щелчки. И тут же Великий завопил, что есть мочи, он прищемил собственную руку, его окно сработало как капкан. Зверь в нем, что есть силы, рванулся, по традиции хищников освобождаться любой ценой, Великий выдернул руку из тисков, содравшаяся кожа вывернулась как перчатка. Магистр смотрел на свою освежеванную кисть, с нее лилась кровь, его кровь... И она была совершенно черная....
"Да, добром эта жара не кончится", — тяжко вздохнул Великий. — "Надо было бы дождя наколдовать". Но хороший дождь не получится без синих, которых он сам объявил вне закона.
А тут еще закончились яйца лесных курочек, а слуга забыл их купить, и Великий остался без своего традиционного завтрака, омлета из трех яиц. Пришлось отправляться руководить Магической академией с больной головой и голодным, в общем, все одно к одному.
