— Одри, я боюсь, она становится прозрачной даже, глаза теряют цвет. — Лаки ткнулась мне в грудь и заплакала. Вот говорят про горючие слезы, рубашка на мне была и так сырая, но от ее слез сделалось горячо. Я гладил ее бронзовые кудри, такие что захватывают пальцы в плен, и злился на себя за свое бессилие, никчемность, как считал сам. И все больше понимал ужас ситуации, неужели какая-то рука могла подняться на Шайми, неужели так кто-то мстит сейну Калларингу? Но ведь тогда и Лаки в опасности! Я присмотрелся, как тогда умел, ничего подозрительного, только пара защитных плетений на ее браслете и стеклянном кулончике на цепочке.
Этот кусочек желтого стекла, напоминавший каплю, она нашла у меня в мастерской, где я давно учился варить цветные стекла, сначала как флакончики для снов, потом увлекся и пробовал делать что-то еще. Эта, довольно большая для капель, получилась неравномерного цвета, вся переливами, да еще завела внутри у себя пузыречек воздуха — явный брак. Но она так понравилась Лаки, что пришлось припаивать ушко для цепочки. И что интересно, это стало писком моды в их школе, почти все наши одноклассницы подлизывались тогда ко мне, выпрашивая такую же штучку. Пришлось отрабатывать нежданную популярность. Неужели такая капелька может ее защитить! Я погладил свое произведение: смотри же, маленькая, береги свою хозяйку.
— Знаешь, тебе наверно не стоит выходить из дома, во всяком случае, пока все не выяснится. Пока асса Тадиринг не разберется, что случилось.
— Да, асса Тадиринг... Он такой!...Он может... А эти! — Лаки взглянула в сторону каретной площадки, где выстроилась череда экипажей. — Только щеки надувают. Ты бы тоже так смог, когда выучился бы.
— Меня рано еще нахваливать, мне даже до них, мне еще во! — Я отмерил высоту выше своей головы. — Как до Великих гор. А уж с асса Тадирингом сравнивать... Смеешься надо мной что ли?
— Я даже говорила папе про тебя, про твою учебу. Ведь он может подавать запросы в совет на обучение стражей для городских служб. Ведь ты такой не один, очень многие не могут оплатить обучение, и здесь нечего стыдиться. И не так плоха служба в нашем Караваче. Но сейчас видишь... — она развела руками.
— Ну, о чем ты говоришь! У вас в доме такая беда, а ты обо мне беспокоишься. Выкарабкаюсь как-нибудь, это не первая неприятность в моей жизни. Не переживай из-за меня. Хорошо?
Она подняла голову, и глаза устремились в глаза, ее до боли синие бездонные озерца, как у отца, только у отца с профессиональным прищуром и слегка нависающими темными бровями, а у нее готовые расплескаться и затопить тебя.
— Хорошо, не буду, — прошептала она.
— Понимаешь, я завтра наверно не смогу прийти. Смех смехом, но у меня дома крыша протекла, надо что-то делать, а то дожди меня затопят.
— Да-да, конечно.
— Но ты мне пришли посыльного с запиской. И обещай, что будешь выполнять все, что скажет асса Тадиринг.
— Обещаю.
Я зашел к своим сиротливо висевшим сапогам, натянул их. В них чавкала сырость — "Так скоро лягушки заведутся". Шкуру вовсе не стал поднимать — что в ней толку? Надо было уже пошевеливаться, потому что каравачский ливень в темноте то еще приключение, не хватало в канал слететь со скользкой, промокшей донельзя дороги. Лаки стояла там же, где и встречала его, между портретами своих родителей, я тогда заметил, что она стоит, также слегка наклонив голову, как и ее мать на портрете. Когда выходил из двери ограды, показалось, что на противоположной стороне опять кто-то стоит, но сколько я ни всматривался в дождливый сумрак ничего не мог разобрать.
Всю ночь и весь следующий день я боролся с потопом у себя дома. Лаки прислала посыльного, как и обещала, тот хотел сразу убежать, как отдал послание, но я усадил его и заставил ждать, пока не будет готов подробный ответ. Только на следующую ночь я отсыпался в сухости и тепле, в уголке на кухне просыхали мои многострадальные сапоги, сквозь сон мне показалось, что где-то между лопатками вроде комар кусает. "Откуда комары в это время, да еще у меня под одеялом" — отогнал я от себя нудное беспокойство, и окунулся в свой любимый поток — поток грез и сновидений. Ливень терзал Каравач полмесяца, уж за какие грехи — непонятно. Когда дела и учеба позволяли, я заходил к Лаки, она присылала гонца почти каждый день, все было одно и тоже. Однажды, мы вместе зашли к Шайми, я боялся на взглянуть на девочку. Она спала за кисейной занавесью, и казалось, что там лежит восковая кукла. Я встретился взглядом с сейне Дайо, и понял, чего так боялся, насколько потемнело и осунулось лицо прекраснейшей из женщин Каравача, из всех женщин, которых он видел в своей жизни.
Мне надо было переходить на самостоятельное обучение, где-то покупать книги, некоторые из которых вообще нигде не продаются, искать себе еще учителей, хоть и нудно, но надо. В конце концов, необходимо было зарабатывать себе элементарно на пропитание. Нет, у меня еще имелись кое-какие деньги, заработанные матерью, но потратить все подчистую — конечно, я разгильдяй, каких поискать, но на такую глупость даже я был не способен.
Осень тогда выдалась какая-то нудная, хотя для осени это не в новинку. Но люди в Караваче, и я в первых рядах, не сетовали на погоду, пользовались той, какая есть... На меня напала страсть к чтению. И не развлекательной литературы, честно говоря, она меня всегда бесила, а тогда просто выводила из себя с первых страниц. Не понимаю, почему большинство писак считают своих читателей идиотами, и почему большинству читателей нравится ими быть. Нее, я читал деловую литературу, а мое дело магия, уж так на роду мне написано. Сколько я перечитал за ту осень, и по началам, и по общей магии, и по прикладной. Сидел на полу, обложившись книгами, жевал позавчерашнюю лепешку и выписывал в тетрадь интересные моменты, перерисовывал схемы, чертежи... Так и сидел, пока не сжигал все ламповое масло или не выпивал всю воду. С водой проще, на крайняк можно было хлебнуть дождевой, с маслом хуже. Приходилось иногда показываться на людях.
На праздник осеннего равновесия я в тот год не пошел, как мне потом говорили, не много потерял, как-то не удался он в том году. Я нашел себе более интересное занятие, сделал чертежик трубы, типа подзорной, с зеркалами, стеклышками. Даже нарезал зеркальное стекло по размерам, а вот медь для трубы нужно было где-то раздобыть.
Об этом я и размышлял, пока в лачуге не появилась, невозможно представить, сама сейне Дайдоне, в черном плаще с глубоко надвинутым капюшоном, она не позволила Лаки покидать дом, хотя именно та настаивала, что я могу помочь и рвалась поехать. У Шайми все болело так, что она не могла спать. Ужасно сильные сонные травы все же заставляли ее заснуть, но уже не могли избавить от преследующих девочку кошмаров. Ну, а кто кроме него лучше справится с ночными страхами?
— А ты можешь все это делать там, у нас? — спросила она.
— В принципе да, ничего особенного в этом нет.
— Тогда собери все необходимое, я подожду.... — она указала рукой куда-то на улицу, вероятно, там стояла карета, или повозка поскромнее. — И пожалуйста, поторопись.
"Пожалуйста! " — Пресветлая богиня! Что там у них твориться, если его скромное жилище посетила сама хозяйка дома Дьо-Магро? Если напротив моего дома стоит транспорт со знаком самого сейна Калларинга? Я сгреб свои причиндалы в потертый саквояж, оставшийся еще от матери, а то и от бабушки, накинул куртку и выскочил из дома.
Каравачская осень выжала из себя дождь до последней капельки, до последней брызгочки. Всему на свете, оказывается, есть предел, залатывается и прохудившееся небо Каравача, только надолго ли. Возможно надолго, потому что осень сменит зима, и уже она будет засыпать Каравач снегом, зимой конечно холоднее, топить камин придется, но зимой куда красивее... О какой только ерунде не приходилось думать, только не дать одолеть себя тревожным мыслям. Я ехал по городу в гербовом экипаже Дьо-Магро, да еще в обществе сейне Дайоне, божественной Дайоне, я не решался поднять на нее глаза. Предскажи мне такое гадалка Шооре каких-то пару месяцев назад, я бы решил, что добрая старушка с ума спрыгнула. Но где-то внутри себя, в самом укромном уголке я радовался, что могу хоть что-то сделать, действительно чем-то помочь, а не стоять как истукан, источая глубокое сочувствие.
Сейне Дайдоне бросила плащ на перила лестницы и почти бегом поднялась к Шайми. Я, недолго думая, доверил свою куртку подбрюшью знакомой лестницы (все равно она здесь стоит, пусть присмотрит) и последовал за сейне молчаливой тенью.
В белой комнате были везде расставлены цветы, хоть как-то скрашивающие серость предзимья за окном, Шайми лежала под кисейным пологом. Я встал на колени возле кровати, и заглянул к ней под полог. Что с ней стало!... Нет, не думать! Не сметь! Его не для слезотечения сюда позвали. Шайми сразу узнала "мастера снов", как она меня называла.
— Ты пришел! Сказочник, ты наконец пришел. Я просила маму, без твоих сказок так страшно, особенно по ночам. Они забрались в мои сны.
— Кто они?
— Я не знаю, они пугают меня.
— Так кто их звал!? Как они посмели!? Сейчас мы их в два счета прогоним, только не бойся.
— Вот, а целители говорят, что нельзя.
— Слушай их больше! Они просто старые зануды, и им давно никто не рассказывал сказок, они забыли, как это делается.
Я хотел уже что-то делать прямо здесь на прикроватном коврике, но сейне Дайо предложила конторку, где были всякие порошки и травяные настойки. Нет, даже приближаться к работе других магов я не хотел, заметив мое замешательство, Дайо предложила другое место, ну не на полу же. Она попыталась снять цветущий куст золотых шаров, стоявший на подставке в полукруглом эркере окна. Тогда я подбежал и сделал это сам: любая женщина, не только благородных кровей, не должна поднимать тяжести, и в прямом и в переносном смысле, не должна надрываться... Мама, как же ты хотела научить меня всему, а я...
Круглый прохладный столик, вроде из какого-то камня, принял меня гостеприимно, мне же много места не надо, мне надо нечто другое — сказочное. И я сочинил новый сон, где страшные темные орки идут охотиться на горных илларей. Илларей я раскрасил в цветочек, оркам приделал гнутые рога. А гномы из пещер, все как один огненнорыжие, возглавляемые добрым волшебником, спасают илларей, побеждают в битве и прогоняют рогатых орков далеко в пустыню Поющих Духов, откуда им нет возврата. Я свернул сон, и туманный цветной клубочек, тот завис над моими ладонями, сложенными пригоршней. Но я никогда не давал никому сон из рук, и сейчас не мог себе этого позволить. Я повернулся спиной к окну, и меня что-то дернуло или кольнуло, и опять между лопаток, что за ерунда, гвоздей нигде никаких не было. Подвесив сон над столиком, я полез в свой саквояж, потому понял, что в спешке забыл флакончики, но надеялся, что случайно один мог заваляться. В руки попалось что-то стеклянное, при извлечении на свет оказалось, что действительно пузырек, только не мой, и не столичной мастерской: бурого стекла, с крышечкой, у меня-то были с пробочками, и крышечка была странной, больше всего похожая на восковую, но не восковая. Я пробовал снять крышечку, но оказалось, она откручивается. Как здорово, такого не делал ни один известный мне мастер. В пузырьке был настой какой-то травы, но не местный и не магический, присмотрелся еще раз — точно не магический. Запах непротивный, трава она и есть трава, кому-то даже понравится, и никакой магии вообще. Я вылил настойку в горшок цветка и поселил в него сон.
— Держи, малышка, здесь новая сказка.
— Новая? Совсем-совсем новая?
— Да, это только для тебя, такой сон еще никто не видел. Ты не бойся, я тебя постерегу, я никого больше не пущу в твой сон.
Я стоял на коленях у ее кроватки и гладил ее полупрозрачную ладошку, пока она не попала в самое прекрасное место на свете — страну детских грез. И впервые за множество нескончаемых беспросветных дней и ночей девочка спала улыбаясь во сне, а не вздрагивая и вскрикивая.
Я тоже задремал, сегодняшние переживания сморили. Я заснул прямо на прикроватном коврике у постели Шайми, Я не какой-нибудь изнеженный наследник богатых родителей, могу спать и в лесу на траве, и есть, от чего иллари обычно отказываются. А там, в тепле и основательности дома Дьо-Магро вообще мог спать как младенец.
При пробуждении мышцы потянулись, как они требуют в том юном возрасте. Мои ноги задели какие-то тяжелые горшки, и я вскочил как ужаленный. Как?!? Где?!? А, ну да, ну да... Время было предрассветное, я почти всю ночь проспал здесь на полу у постели Шайми, но на шелковой подушке и под настоящим одеялом. В кресле у окна, увенчав его гостеприимный столик свечей, сидела Лаки и усмехалась. Она встала, мягко бесшумно, как вылетевшая на охоту сова, прошла к дверям, поманив за собой. Мы вышли в коридор.
— А если Шайми вдруг проснется?
— Смотри, какая штучка есть на этот случай, — и Лаки показала браслет с желтым глазком, — это асса Тадиринг сделал мне такое ушко, чтобы я слышала Шайми. А у нее тоже есть, чтобы позвать меня. Он и для мамы сделал, но мы с Шайми договорились, что маму она звать не будет.
— Клевая вещь! Любит асса Тадиринг всякие штучки. — Я не уставал удивляться его выдумкам, хотел было спросить, далеко ли действует, но Лаки опередила его с вопросом.
— А ты, наверное, голодный?
— А в этом доме еще и кормят!? Мне было бы довольно сладкого запаха подушки.
— Когда это ты научился так льстить?
— А что?
— Это же моя подушка. А ты подлизываешься самым бессовестным образом.
— Тебе не нравится? Значит, на завтрак мне уже не рассчитывать?
— Так, интересно! А колючки под языком давно ли стал выращивать? Рор, что ли, рассадой поделился?
— Да Рор у нас такой единственный. А вот почему все девчонки вредины, ты можешь мне объяснить?
— Мы не вредные, мы строгие.
— Ну вот, сейчас чья-то строгость доведет кого-то до голодной смерти.
Только когда вышли на галерею, здесь Лаки заговорила в полный голос.
— Спасибо тебе. Я знала, что у тебя должно получиться. Я уже не понимаю ничего, и мама извелась. Она хоть сейчас отдохнет, а то уже с ног валиться... Ладно давай на чуточку забудем все, и давай у нас будет не ранний завтрак, а званый ужин.
— Нет, до ужина я, пожалуй, не дотяну. И не надо никого звать, а то нам ничего не достанется.
— Завтрак — так завтрак. И ты не против пойти на кухню? Сейчас никого нет, мы никому не помешаем, и нам никто не помешает.
— Я сам лично всегда завтракаю на кухне, и не вижу смысла что-то менять.
На кухне было жарко, печь и не думала остывать, чане булькало что-то съестное для варгов. Конечно, большинство варгов содержались при казармах, но в усадьбе надо иметь хоть одного верхового и пару для экипажа.
— Похоже, мы сегодня будем кушать первыми, даже раньше варгов. Садись вон туда, в уголок, я сейчас что-нибудь сделаю, — и Лаки начала хозяйничать.
Чудные дела творятся, я не мечтал о завтраке из ее рук. Мысли вернулись к тому, ради чего меня сюда привезли, и получается, даже спать уложили, а сейчас и завтраком кормят. Лаки уже что-то сотворила и принесла столик в углу кухни.
