По Каравачу ползи слухи. Не стоило осуждать за это людей, просто так в их природе заложено, так они спасаются от страха.
Через неделю требовалось забрать из храма биватар, свинцовый сосуд с прахом и возложить в семейном склепе. Здесь же, недалеко, в ближайших серых скалах были вырублены ниши, здесь тишина и покой, охраняемые сумрачным лесом.
Я уже поднимался, ходил по комнате до окна и обратно, жар почти спал. Мои руки были как в рукавицах из бинтов. Мои знакомые гномы приходили, принесли свою гномью мазь от ожогов и ран, у них в кузницах это случается часто, здесь они знатоки. Еще они принесли какое-то масло из молока горных илларей, первое средство при легочных неприятностях. Почему люди редко прислушиваются к гномам? Гномы живут а пещерах, в темноте, сырости и холоде, а чахотки у них там не бывает. А все это илларье масло. Гномий травник Глор даже сделал кожаные мешочки, наполнял своей мазью, чтобы мне просто опускать туда руки. Сказал, чтобы не жалели, что принесут сколько надо. И действительно, мои раны затягивались, хотя совсем недавно были сплошным кровавым месивом и пальцы уже начинали двигаться, но вот не чувствовали ничего, даже боли.
В тот день я тоже начал собираться, не спрашивая никого ни о чем. Асса Тадиринг хотя и переживал за меня, но сдался, даже не проведя разведки боем. Что тут разведывать, когда я упрусь, меня семь тягловых варгов не сдвинут, раз собрался ехать, значит поеду. Тадиринг даже сам принес мою видавшие виды куртку неопределенного покроя.
— Не стоит, — услышали мы голос Каларинга, — одень его по форме.
— По какой еще форме? — Тадиринг сначала не понял командира.
— Обычной, конечно. Из черных здесь только моя собственная, ну еще и твоя. Он тогда отличаться не будет. Будь добр, скажи сержанту Сигвару, он подберет гамбизон(61) и плащ. Не хочу я доставлять удовольствие публике.
Сейн Каларинг иногда и сам работал "на публику", но только не сегодня.
— Думаешь, соберутся?
— Да слетятся как гварричи на дохлого варга.
Асса Тадиринг пошел выполнять просьбу командира.
— Где твоя гномья мешанина, здесь? Разматывай эти тряпки, — и сейн Дьо-Магро сам стал разматывать бинты. — Если собираешься на встречу "с поклонниками", то надо выглядеть соответственно. Сейчас мы из тебя человека сделаем.
Я был не против.
— Запомни, никогда не давай толпе, увидеть твои раны, толпа не должна знать, когда тебе плохо. Худший из кровожадных зверей — это толпа. Она обожает победителя, она сделает все по одному движению его руки. Но если тебя ранят, и толпа учует запах крови, она первая растерзает тебя. Ты по моей вине привлек внимание, ты сейчас главный герой каравачских сплетен, поэтому держись, пусть они ничего не увидят. А то насочиняют небылиц, страшилок всяких, и будут малых детей тобой пугать. Ты понял?
Мне ничего не оставалось, как утвердительно покачать головой, нрав толпы я уже на себе испытал в самом раннем детстве.
Калларинг достал из-за пояса пару совершенно новых перчаток, загреб своей ладонью мази, кинул внутрь одной и другой, помусолил их пальцами, чтобы их подкладка вся пропиталась этой мазью.
— Вот и готово. Давай попробуем надеть.
— А чьи они? — зачем-то спросил я, переживал, что они придут в негодность, как будто перчатки были дороже моих рук. Но я никогда не был избалован таким обхождением и стеснялся, поэтому и задавал глупые вопросы. Хотя и так ясно, что в этом доме все мужские вещи, имеют только одного хозяина сейна Дьо-Магро.
— Теперь твои, — ответил Калларинг, натянув перчатки мне на руки.
Вернулся асса Тадиринг, и они вдвоем быстро разобрались с узкими рукавами пока я стоял как манекен.
Из усадьбы Дьо-Магро выехали два экипажа, в одном семья и асса Тадиринг, в другом трое охранников и я, совершенно от них не отличавшийся. Я всегда был немножко не такой, почти всегда был один, а сейчас я был такой же, как все, я был со всеми. И может это не так страшно немножко перестать быть собой, стать немного другим, но и частью чего-то большего. Даже когда я занял место в построении перед главным входом храма, мне почему-то это нравилось. Ведь даже крилы нападая, идут каким-то своим строем, в одиночку у крила почти нет шансов получить желаемое. А иллари защищаясь, тоже выстраиваются в круг, часы отбившегося от стада илларя сочтены. Может мне стоит прибиться к стае, а не готовить себя к жизни отшельника.
Семья Дьо-Магро уже выходила из ворот храма, все собирались...
Я почувствовал его, не увидел, а услышал своим ДРУГИМ слухом, разговор проходил со скоростью мысли:
"Ты, опять ты! "
"Как же ты мне надоел, все время под ногами путаешься" отвечал Серый.
"Что ты же творишь? "
"Я выполняю волю хозяина, а вот ты ничего не понимаешь".
"Не ври, я уже понимаю. "
"Ты такой же как я, почти. Я не хочу тебя убивать, но ты лезешь не в свое дело — прости".
Мысли Серого перешли на другое, и я знал на что, ведь мы были такие же, одинаковые в чем-то — Лаки! Теперь мне надо было обогнать ледяную тварь с прозрачным плетением. Я бросился к ней, закрыл ее собой, и опередил ледяную пиявку...
Потом для меня все было как во сне. Я стоял обняв Лаки, закрыв ее полами плаща, как птица крыльями, это было всего одно мгновение. Хищная льдинка вонзилась мне между лопатками, в свое привычное место, но она не желала моей крови, сопротивлялась, как могла. Я опять услышал Серого:
"Ты единственный, кто мог бы стать мне близким человеком, я не хочу, но я должен исполнить волю хозяина".
И был удар. Когда чуть-чуть наживленный гвоздь кувалдой с одного маха вгоняют в дерево так, что даже шляпка слегка утопает, по-другому никак не объяснить. Ледяная пиявка побила грудную клетку насквозь, я ей был не нужен, я был просто препятствием, она целилась в Лаки. Мои руки оттолкнули Лаки, на девушку брызнула кровь, Лаки закричала, и еще сильнее отшатнулась назад... Пиявке опять не повезло.
О! собравшаяся "уважаемая публика" не пожалела, что притащилась сюда не в самую ласковую погоду. Еще бы!
Парень в форме стражей где-то секунду стоял на ступенях храма, по-птичьи раскинув руки, запрокинув голову, в следующую секунду покачнулся и рухнул как скошенный ячменный колосок. Все устремились к Лаки, которая стояла в крови, но это была не ее кровь. И все оставили сейне Дайоне одну. И почти никто не заметил ее взгляда, устремленного в толпу, оказывается, она могла прочитать мысли даже человека под мороком. Почти никто... Я понял, я еще слышал Серого, но сознание покидало меня. Последнее, что я запомнил лежа на ступенях главного входа в храм Двуликой, как Калларинг, стоя на коленях обнимает истекающую кровь жену, а она говорит ему что-то на прощанье. На прощанье, потому что я видел, как гаснет ее аура, и еще что, я тогда не понял, не смог понять... Все вокруг гасло. "Как хорошо, — шевельнулась у меня мысль, — я буду не один, я буду сопровождать прекраснейшую из женщин, когда мы пойдем через черту. Я и мечтать о такой чести не мог, хоть ТАМ "побыть с ней наедине". Мысль еще хотела что-то сказать, но ей не дали, и она растворилась в великом НИЧТО.
"Уважаемая публика" была в полном восторге, но "представление" на этом не закончилось. Ну, кто и когда мог мечтать увидеть наконец-то своего замечательного непобедимого черного полковника поверженным! Никто не расслышал слов Дайоне, поэтому каждый из "очевидцев" мог напридумывать в меру своих возможностей.
Калларинг поднял глаза, встретился ставшим стальным взглядом со своим штатным магом.
— Почему ты не сказал мне? Ведь ты не мог не знать.
— Я не смог, сейне Дайоне потребовала, чтобы я молчал.
— Почему ТЫ не сказал МНЕ? — голос полковника каменел.
— Прости меня командир. Я не смог, она не хотела тревожить тебя. Ты же знаешь, какая она... была, — последнее слово асса Тадиринг произнес одними губами, и преклонил колено перед командиром Тайной стражи, который должен был знать все, что происходит в городе, а не знал самого важного. Он бы воздвиг вокруг дома непроглядные стены, он бы собрал боевых магов со всей Северной равнины, он бы увез ее так далеко, что никто не смог найти. Но он был бессилен что-то изменить, его прекрасная Дайоне ушла не одна, вместе с ней убили его не рожденного сына....
И те трое охранников запомнили на всю жизнь, а потом рассказали мне, как человек, их командир, которого уважали, и иногда и просто любили на глазах застывал, как водная гладь в мороз, в какой-то невиданный, страшный мороз. За какую-то минуту-две глаза погасли, остекленели, с лица ушло всякое выражение, по волосам пошла проседь, как будто их заметало снегом. Казалось, что душа покидает еще живое тело, оставляя его пустым, пусть и жизнеспособным, но живым ли!
А почему последнего акта "публика" даже не увидела? Да потому что кто-то решил, что толпе хватит наслаждаться. Все, что происходило потом, касается только узкого посвященного круга лиц. "Трибуны" только увидели, как на арену выходит главный фокусник Каравача и окрестностей.
Асса Вордер имел очень высокий уровень, на много выше, чем указано в патенте, асса Тадиринг вообще подозревал, что видит перед собой магистра. Его фиолетовый патент, позволял работать, пожалуй, в самой неприятной области магии — магии смерти. Но "Черный ворон" Каравача уважал усопших, всегда действовал осторожно и тщательно. И надо сказать, что усопшие отвечали ему тем же, с ним они общались охотнее и не врали никогда, как другим магам, осмелившимся называть себя фиолетовыми. Так что погребальный храм и фамильные склепы были его обычным местом работы, он единственный, кто был здесь не из праздного любопытства.
... И на зрителей опустилась мгла.... Когда они очнулись через пару часов, помнили урывками, некоторые вообще не понимали, как и почему они ни вдруг проснулись у себя дома. Никого и ничего перед наглухо закрытыми воротами храма не было, только крапленый кровью снег выдавал, какой здесь случился сногсшибательный кошмар. И какая досада, что подробности стерли из их памяти.
Глава 4.
Мэтр Олирко, глава столичной гильдии воров, выйдя из странного заведения лавки "Сладкие сны" поплутал намного по каравачским улицам, помесил своими шикарными сапогами не менее шикарную грязь. Но прогуляться перед сном только на пользу, голову проветрить. Странная все-таки штука жизнь, каких историй только он не знал и с твердостью алмаза был уверен, просто так вообще ничего не бывает, в этом с ним соглашались и его воровской опыт, и его горячо обожаемая интуиция. А тут его что-то царапнуло в странных нездешних глазах парня, что-то знакомое до боли. Он силился вспомнить, но никак не мог.
Поднимался ветер, неприятный пронизывающий, и уважающий себя мэтр, завидя фонари постоялого двора, поспешил вперед. Заведение не менее скучное, чем весь Каравач в это время года, но он ведь не развлекаться сюда приехал: тепло, сухо, сытно, чего еще желать человеку. Он даже комнату себе выбрал не самую роскошную (роскошь и это заведение просто вещи несовместные) я обыкновенную, неприметную. Не любил мэтр Олирко привлекать внимание, и все одеяние его было добротным, но не броским. Но вот сапоги, в этом была его слабость, в обуви он себе отказать не мог, не самые модные фасоны, спокойные цвета, но лучшая кожа и безупречная работа. Его сапожник знал, что делает, у людей его профессии особые требования к обуви, ходить надо много и желательно бесшумно, поэтому ни какого щегольского скрипа и цоканья каблуков, ну и, не приведи Пресветлая богиня, ни каких мозолей.
В прихожей его встретил сам хозяин постоялого двора Джавруг, высокий статный брюнет, натурализованный южанин, или уже здешний потомок южан. "Скорее последнее", — подумал мэтр глядя на хозяина, — "услужлив до оскомины, а взгляд наглый. " А у хозяина постоялого двора и трактира сейчас было столько постояльцев, что он должен был вылизывать каждого платежеспособного, у него все-таки не ночлежка, а приличное заведение, даже постельное белье стираное не штопанное.
— Не угодно ли мэтру отужинать? — спросил Джавруг, пытаясь заглянуть мэтру в глаза.
— А, пожалуй, угодно, — не заставил себя ждать воровской глава. Сбросил плащ со своих плеч на руки трактирщика и выбрал местечко по своему вкусу, чтобы его видели как можно меньше, а он сам как можно больше. Из всего предложенного Джавругом выбрал цыпленка, который на деле оказался полноправным петухом. "Замечательно", — решил про себя Олирко, "еще и Антонину хватит. Выгодно, однако". С напитками было хуже, кьянто здесь не держали, публика не сильна в изысках, а на тяжелые напитки мэтр не был настроен. Оставалось только пиво, ну на том спасибо.
— Любезнейший, — обратился мэтр к трактирщику, когда тот принес ему в глиняной кружке пива, — не смогли бы Вы присесть и удовлетворить мое любопытство на счет местных достопримечательностей.
— Всегда к вашим услугам, мэтр. Если Вы заметили, сейчас у нас до праздника Зимнего поворота — тишина, можно сказать мертвая. Но в "Веселом доме" метр, однако, может найти женское общество.
— Мне не до них, — скривился Олирко. — Можете сказать что-то об этом?
И он достал флакончик с искрящимся туманом внутри.
— Так об этом! Уже нашли сказочника?
— Кого, кого?
— Да парень у нас один, вроде маг, но особо в этом деле не замечен, ни зелий не делает, ни приворотов не плетет, то есть вреда вроде от него никакого, парень как парень. Еще что-то у себя в мастерской в печи плавит, мы сначала боялись, думали, может он алхимией занялся. А он стеклышками цветными балуется, зеркальцами. Налепит игрушек и раздает детворе, на праздниках особенно, за ним так ребятня и бегает. Еще сказки сочиняет, истории всякие и в сон прячет.
— И как сны?
— Никто не жаловался. Не кошмары никакие, нет! Некоторые даже по многу раз к нему ходят, чтобы все сочиненные сны пересмотреть.
— А парень здешний, родственники у него есть?
— Хм? А ведь один он и давно уже. Мать его сюда привезла совсем ребенком, да сама недолго прожила.
— А откуда, не знаете?
— Вроде даже из столицы. Но я с ней знаком не был, могу и соврать. Только знаете, история тут была, уж... сколько... лет пять назад с домом Дьо-Магро, страшная надо сказать, история, просто мороз по коже. Те кто, что-то знает, помалкивают об этом. А мы-то об этом и спрашивать боимся. Могу Вам только сказать, что сейн Дьо-Магро тоже остался один. Поговаривают, что он был, вроде как не в себе. Мы все боялись, что потеряли его, без него такое тут творилось... и орки на границе, и контрабанда, ну и "алмазная пряность" — лучше не вспоминать. Так вот парень тоже каким-то боком в этой истории побывал.
— Что Вы говорите, неужели сейн Калларинг...! — тут глава воров понял, что сболтнул лишку, назвав по имени. До него доходили какие-то слухи, но он не поверил и даже не стал перепроверять. А сейчас чуть не проговорился и не выдал их старое знакомство. "Что-то я стал нюх терять, может, старею уже, действительно пора на воды. Хотя Дьо-Магро довольно известная личность, может и ничего страшного", успокаивал он себя. И действительно, Джавруг ничего не заметил.
