Привратник

— Из-за веры?

— Из-за ослиного упрямства и невежества, — гневно прошипел Моцарт. — Сила подобных нам зиждется на знании. Некоторые учатся веками, чтобы постичь тайны мироздания. Проникают в законы естества, совершенствуют навыки. Достигают определённых вершин и строят нерушимые крепости, окружённые вечными башнями. Затем приходит простой человек, за спиной которого три класса церковно-приходской школы и святая уверенность, что с ним Бог. Человек берёт палку и разбивает всё твоё могущество, словно глиняный кувшин, — улыбка на лице Моцарта стала выглядеть жалко. — Потому как, он, видишь ли, уверен во всемогуществе своего Господа и правильности своего пути. И человеку совершенно неважно, что все его действия нарушают фундаментальные законы физики нижних миров.

Моцарт отхлебнул кофе из маленькой фарфоровой чашечки. Готов поклясться, что ею он прикрывал отсутствие улыбки на своём лице. Впрочем, когда он убрал посудину, улыбка уже вернулась, пусть и вымученная.

— Если мне нанести критическое повреждение — я погибну, — продолжил Моцарт. — Если снести голову святому сподвижнику — он: или не заметит этого, или вознесётся на 'собственные небеса', сотворив что-то вроде пузыря. Ещё и будет во плоти являться последователям.

— Ты опять про личей? — что-то последнее время рогатый упоминает живых мертвецов слишком часто, почти в каждом разговоре. Не к добру это. Наверное он что-то знает. А ещё вернее — догадывается, по каким-нибудь 'своим' признакам, непонятным для остальных людей, не наделённых такими ветвистыми рогами тьмы. Потому и говорит неясными намёками, в надежде, что я сам догадаюсь. Нет, не надейся, мой рогатый друг. Ничерта я не догадаюсь.

— О них самых, — важно поднял указательный палец к небу Моцарт. — Заметь, только человек способен выжить после смерти, больше это никому недоступно. И не только выжить, но ещё и таскать с собой свои собственные законы, вытесняя существующие. Немного глупости, непоколебимая уверенность в изначально ошибочной теории и, вуаля: они ходят по воде, крошат руками камень и загоняют 'высших' в пекло, выкрикнув одно единственное слово.

— Завидуешь?

— Поражаюсь, — покачал головой Моцарт. — Миром всегда будут править верящие глупцы. А мы будем прятаться.

— Вы, — поправил я его. Не собираюсь причислять себя к рогатым теням.

— Не раскатывай губу, мастер привратник, — надменно улыбнулся Моцарт. — Человеческого в тебе осталось не так уж много.

* * *

Размышляя о последней фразе рогатого, я чуть не сшиб на выходе из Салона какого-то парня. Это оказался Антон Донцов собственной персоной.

Пока я обсуждал с Моцартом силу веры и выспрашивал где ещё можно разузнать о Мечнике и его деревянном клинке, Донцов, видимо, тусовался с завсегдатаями, выслушивая последние сплетни и новости.

В связи с неожиданным появлением белого инквизитора (Ефим не особо скрывался, когда заявился на аудиенцию к владельцу Салона) в 'народе' начали ходить толки о необходимости 'святой очистительной войны'. Хватит мол нечисти безнаказанно пить кровь человечества. И судя по воодушевлению Антона, именно он и распространяет 'волну', выискивая новых последователей.

Совершенно, на мой взгляд, бесперспективная возня. Тут всё как на политической арене государств — много воплей, но мало дела. Выкрикивать лозунги — это одно, а лезть на 'этажи' — совсем другое. Поорут завсегдатаи да и утихнут.

Но Антоха этого не понимает. Увязался за мной к стоянке такси (Дим поехал менять какую-то загогулину под капотом BMW, вынудив воспользоваться 'извозчиком') и чешет про помощь сирым и убогим.

Какое-то время я терпел, но на перекрёстке, где у троллейбусной остановки ждут транспорт несколько будущих пассажиров, взорвался:

— Антон! Мы это обсуждали тысячу раз. Невозможно помочь всем, просто невозможно. Взгляни на них, — я обвёл рукой немногочисленных прохожих. — Почти на каждом какая-то тень висит. Ты просто увязнешь в рутине, а твои потуги так и останутся каплей в море.

— Создадим армию.

— Нас 'прикроют' спецслужбы. Только пронюхают о непонятном сборище и сразу 'прикроют'. Законопатят в стеклянные комнаты с проводами, и будут выворачивать наизнанку до конца жизни. Прошли те времена, когда от мирских правителей можно было укрыться практически в любом монастыре. Теперь нас сами монастырские и сдадут за тридцать сребреников.

— Не все ведь стремятся исключительно к наживе.

— Все, абсолютно все люди хотят денег и власти, — безапелляционно заявил я.

Кстати, о деньгах. Я полез в карман пиджака проверить финансы. Вряд ли таксист примет карточку, а наличных у меня может и не оказаться. 'Лопатник' улыбнулся толстой пачкой купюр, еле обратно удалось застегнуть, и я рассеянно положил его обратно в боковой карман, продолжая выслушивать Антона.

— Так, всё! Отвали! — отхожу от надоедливого собеседника подальше, но тот настырно засеменил следом и пришлось продолжить отповедь: — Я прожил дольше, и давно определился с человеческой природой — все люди гавно, в той или иной степени.

— Извините, — раздался совсем рядом тоненький девичий голосок. — Вы кажется обронили.

Рыжая, совсем молоденькая девушка с большим круглым животом и россыпью веснушек на курносом лице, тяжело раскорячившись присела рядом и подняла мой бумажник с тротуара. Протянула почти детской рукой с тонкими пальчиками.

— Ваше?

— Моё, — кивнул я, глядя на беременную девицу. Приседать в её положении довольно трудно, можно было просто указать. А можно было и вовсе промолчать, подобрав бумажник чуть позже, вон как купюры соблазнительно торчат, сразу видно, что неплохой куш. Вряд ли бы я заметил пропажу раньше чем дошёл до такси. — Спасибо.

Взяв портмоне я не глядя вытащил несколько банкнот и протянул ей:

— Возьмите пожалуйста. И ещё раз огромное спасибо.

— Ой, что вы, не нужно. У меня муж хорошо зарабатывает, — и пошла дальше, смешно переваливаясь с боку на бок.

Учитывая простенькое платьице и отсутствие украшений — про богатого мужа — враньё.

Над её головой, словно дым от паровоза, стелился широкий тёмный шлейф. Долго с такими не живут. Судя по неуклюжим движениям, приходится ей ой-ой как несладко. Девятый месяц наверное, плюс 'шлейф' на шею давит, а она приседаниями занимается, дурёха.

Антон многозначительно проводил взглядом девушку, или правильнее сказать женщину, и хмыкнул. Смотри мол, Серый, как ты ошибался на счёт человечества.

— Ладно, — примирительно закивал я. — Не все люди гавно, согласен. Есть и хорошие.

— Ей нужно помочь.

— Ой, блин, Антоха...

— Она же хороший человек?

— Допустим хороший. Мы посреди города, у меня только клинок, у тебя голые руки и голова, — немного подумав, добавляю: — Без мозгов. Чем мы ей сейчас поможем? Нужно подготовиться.

— Пока мы будем готовиться она умрёт. Сам же видишь какого размера воронка.

— Именно поэтому без подготовки соваться глупо, — начал я, но Антон уже 'прыгнул', оставив меня в одиночестве. — Тут 'третьим' попахивает.

Окончание фразы я произнёс пустому месту. Вот засранец. С другой стороны, действительно можно не успеть. Да и интересно, кто именно вызывает над человеком шлейф тьмы такой интенсивности. Я разные тени повидал, и подобные этой — большая редкость.

— Соваться в них опасно, — ещё раз прошептал я свои умозаключения, уже протягивая руку чтобы открыть портал.

Ладно. В конце концов, это ведь не пузырь с личем, всегда можно удрать, если что.

Шагаю в темнеющую пасть портала.

Небо посерело, асфальт растрескался, листья на деревьях покрыло золото. В воздухе запахло пылью, плесенью и... паутиной?

Прозрачный силуэт беременной женщины заметно виден на фоне разбитых домов первого 'этажа'. Верный признак, что её дух уже изрядно 'просел' в пекло, запачкавшись по самое 'немогу'. Такое только с потомственными ведьмами бывает. Да ещё пишут, что с теми, кто продал душу дьяволу. Но это уже народный фольклор, как мне кажется. Сам я в это не верю.

Посреди дороги, рядом с раскуроченным остовом автомобиля, хищно присев, возвышалась фигура паука. Одна из мохнатых лап отличается от остальных, покрытая толстым выпуклым налётом. Из пасти арахнида выходит тёмный извилистый канат, оканчивающийся в животе беременной.

И всё это безобразие посреди 'первого' — самого лёгкого и безопасного 'этажа'. Впрочем, пауков мало заботит близость голубого неба. Хорошо хоть в реал не лезут.

Раньше я рассматривал арахнидов с почтительного расстояния, а теперь вот удалось разглядеть во всей красе. На среднюю лапу, которая, в первые секунды, показалась мне покрытой налётом, оказался насажен человеческий скелет. Лысый череп повернулся в мою сторону, его 'лицо' озарилось ехидной радостью, и он крикливо запричитал:

— Вижу тебя, мясной ублюдок. Ты попался!

Я поспешил отвести взгляд, заметил совсем рядом кучу битого кирпича и перекатом ушёл за эту ненадёжную баррикаду. Слыша за спиной приближающийся восьмилапый топот и удар по камню.

— Надеешься удрать!? Не в этот раз! — заверещал скелет. Голос его стал противным, будто кто-то трёт пенопластом по стеклу.

Из-за остова автомобиля высунулся Антон и махнув мне рукой снова спрятался. Я рванул вперёд и в три прыжка оказался рядом с напарником, прижавшись спиной к погнутому подкрылку ржавой машины.

— Рвём когти, Антоха, — шепнул я.

— Слышу вас, живые твари! Никто не уйдёт!

Ветер неожиданно хлестнул упругой волной, по воздуху со стороны откуда кричал скелет разлетелись тонкие серые нити, будто там включили аппарат для приготовления сладкой ваты, но наматывать на палочку не стали. Нити путались в ветвях деревьев, цеплялись за стены зданий, оплетали ржавые железки, раскиданные вокруг. Но проходили сквозь наши тела, будто нас с Антоном тут нет. Только я вздохнул с облегчением, убедившись, что если паук не видит врага, то и задеть его не может, как заметил, что паутина выстраивается по периметру в высокий забор. Очень скоро место нашего 'попадания' окружила мохнатая изгородь, прикасаться к которой, я бы ни за что не стал. Получился такой себе овальный загончик, метров пятьдесят-семдесят в диаметре.

Я провёл перед собой левой рукой, пытаясь открыть портал, но пальцы наткнулись на тёплую скользкую стену и бессильно сорвались, отозвавшись неприятным зудом под ногтями.

— Чёрт!

— А теперь поиграем в салочки! — снова заверещал скелет. Похоже, паук таскает эту костяную штуку на лапе в качестве рупора. — Я вожу!

Послышался грохот ударов, скрежет, звон бьющегося стекла. Звук неумолимо перемещался, не приближаясь, но и не удаляясь. Кажется, паук шарит по 'загону' не разбирая дороги и крушит всё на своем пути. Очень скоро он доберётся и до нашего укрытия, так что отсидеться не получится при всём желании.

— Мдя... Такого я не ждал, честно говоря, — осторожно, боясь встретиться взглядом с нанизанным на лапу скелетом, осмотрел сторону, противоположную от гулких ударов.

Паук разнёс всё: обломал стволы деревьев, расплющил остатки ржавых автомобилей, покрошил в пыль покосившиеся стены домов. После такой 'прополки', места где можно спрятаться быстро закончатся.

Не зря я не желал связываться с восьмилапыми монстрами. Мало того, что встречаются на всех 'этажах', так ещё и ловушки умеют устраивать. Глянул на Антона, ожидая увидеть, ну если не страх и ужас, то хотя бы растерянность, но увидел лишь мрачную решительность и азарт.

Этот парень напоминает мне рыжебородого гнома с дробовиком, из какой-то компьютерной игрушки, который с радостным восклицанием: 'Смертельно опасно!? Чего же мы ждём!?', бросается в самую гущу заведомо проигранной сечи.

— Давай как на тренировке, — не разочаровал моих ожиданий Антон. Я хотел возразить, но только зло выдохнул.

После того как парни Ратибора сделали макет паука, мы пробовали разные способы борьбы с такими монстрами. Но все они оказались малоэффективными. Лучший вариант — строй копейщиков с башенными щитами, но только где их взять-то?

А затем, посмотрев фильм 'Триста спартанцев', изобретательный реконструктор предложил схему — 'прыжок'. Один воин становится на колено, второй разбегается, отталкивается от его спины и, высоко подпрыгнув, приземлятся пауку на загривок и отсекает всё лишнее. Для компьютерной игрушки — самое оно — зрелищно, впечатляюще, дерзко. А вот в настоящей жизни возникли трудности.

В зале я приземлялся на мат, который удерживали на плечах шестеро парней. И если попадать на подстилку у меня ещё получалось несколько раз, то вот 'отсекать лишнее' после приземления — никак. Я терял равновесие на мягком настиле, неуклюже сваливался на пол и, в конце концов, вывихнув руку. Так мы толком и не отработали этот финт — слишком травмоопасный оказался.

— Ты же понимаешь, что у нас только одна попытка? — попытался я урезонить напарника напоследок, но уже и сам отчётливо осознал, что сейчас как-раз тот момент, когда хочешь не хочешь, а рискнуть придётся. Иначе шансов выжить вообще никаких.

Антон лишь пожал плечами, зажмурился, чтобы не выдать наше местоположение раньше времени, и в слепую сделал несколько шагов на звук, издаваемый бегающим по 'загону' пауком. Совсем бесшабашный хлопец. Ему бы бороду лопатой, дробовик, ну и ноги отрубить по колени, чтобы рост уменьшить — вылитый гном был бы.

Теперь всё — назад дороги нет.

— Три! — громко выкрикнул я, начиная отсчёт.

Высунулся из-за укрытия, уже на бегу вынул из татуировки под рукавом клинок, перехватил рукоять обратным хватом. Мощно набрал разбег.

— Два!

Антон удачно угадал направление, упав на колено как-раз между мной и пауком. Скелет с вожделением осклабился, уловив мой прямой взгляд. Если ты видишь Тьму — Тьма начинает видеть тебя.

— Вот и ты! — челюсти черепа клацнули, паук припал на лапы, заставив скелет неестественно выгнуться.

— Раз! — отталкиваюсь от потрескавшегося асфальта.

Ноги опёрлись о спину напарника и в тот же миг я выкрикнул:

— Давай!

Антон резко выпрямился, помогая мне подпрыгнуть повыше, не выдержал моего веса и упал обратно на колени. Но даже этого импульса хватило, чтобы я взмыл достаточно высоко. Монстр на мгновение замер, то ли не понимая что происходит, то ли офигев от нашей наглости.

Я пару раз взмахнул руками, выравнивая полёт. И распанахал мечом штанину на брюках. Хорошо хоть не ногу.

В какой-то момент показалось, что не допрыгну — далековато. Но паук зачем-то подался немного вперёд, решив поскорее добраться до добычи. И я упал точнёхонько на его овальное тело, с силой вонзив клинок в беззащитную голову. Будь в моих руках обычный меч и лезвие бы лишь соскользнуло наискось по костяной пластине. Но Сакура легко прошила броню, по рукоять воткнувшись в бестолковку монстра, и выйдя из хелицер.

Многочисленные лапы разъехались в стороны, паук рухнул на пузо, а я слетел с его спины и, знатно стукнувшись плечом о мохнатый сустав, покатился по асфальту.

Встал, отряхнулся убедившись, что ничего не сломал, и заковылял к поверженному врагу. Первым делом вытащил меч и с размаху рубанул по стыку между телом и головой — шеи у паука не оказалось. Небольшая голова, всё ещё пытаясь клацать хелицерами, откатилась в сторону, и я наподдал ей ногой для ускорения.