Привратник

Вот оно! Рогатый сразу видит суть. Я рассказал ему эту историю даже не для того чтобы порадовать или подлизаться. А в надежде, что Моцарт заметит что-то, что не заметил я сам. Возможно прояснит скрытые мотивы напавших.

— Ты как всегда легко вычленяешь корень, мастер. Дело действительно оказалось в Антоне.

Дополняю сведения поездкой к дому Донцова. По мере повествования китаец подливает в наши чашки ещё кофе. Об инциденте с полицией я умолчал. Это хозяину Салона будет не интересно.

— 'Одержимый', 'прорыв', 'слитый', — улыбка Моцарта перетекла в озадаченную ухмылку. — Я несколько раз имел дела с одержимыми. Демонам так тяжко достаются их физические вместилища, что они трясутся над ними больше, чем сами смертные. А за опасную работу требуют столько, что никакая овчинка не будет стоить выделки. Он, что, мессия этот твой Донцов? Наместник бога воплоти?

— Самый обычный человек. Сейчас, когда ты обратил на это внимание, мне даже кажется, что через-чур обычный. Прямо, такой фундаментальный человечище.

— Объяснись.

— Никаких пятен на ауре. Ни застарелых шрамов, ни свежих отметин, будто 'этажи' его никогда не касались.

— Мда. Всё-таки пекло не так далеко, чтобы совсем не 'пачкать' овец, — задумчиво шепчет Моцарт, он словно читает мои мысли, не нуждаясь в дополнительных пояснениях. — Хочешь совет, мастер?

Ого! Моцарт расщедрился на совет? Миллионы умерших сейчас переворачиваются в гробах.

— Почту за честь, мастер.

— Я бы на твоём месте держался от этого странного человека подальше.

— Эта мысль уже приходила в мою глупую голову, — легко соглашаюсь с рогатым.

Почему бы не взъелись 'тёмные' на Антона Донцова — становиться между ними и их добычей смертельно опасно.

— Хотя то, что в дело вступила сначала 'тяжёлая артиллерия' в виде одержимого, а только потом, после неудачи, вмешался слитый — показывает, что у заказчика ограничен ресурс, либо план притворялся в спешке. Было бы логичнее сразу послать более дешёвого и менее заметного слитого.

— Думаешь Антона оставят в покое?

— Ну уж одержимый так точно не полезет на рожон второй раз.

— Меня удивляет какой идиот вообще согласился участвовать в этом балагане.

— Лучше подивись другому, — каверзно ухмыльнулся Моцарт. — У кого достало влияния заставить этого идиота и зачем это нужно?

Дьявол! Не к ночи будет помянуто. Тьфу. Тьфу. Тьфу. А ведь действительно. Я не первый год выкидываю разную нечисть обратно в пекло, передрался с уймой 'тёмных личностей'. И не я один. Но никому из них не приходило в голову мстить или искать сатисфакции. В конце концов это нормальное положение вещей. Демоны лезут к нам чтобы полакомиться 'человеченкой', мы же, в меру возможностей и сил, пытаемся спровадить их назад.

Люди и пчёлы.

Какой же пасечник будет давить обитателей улья, если те его жалили, пока он вынимал соты с мёдом? Да ещё и выискивая именно тех пчёл, которые участвовали в нападении? Я думаю демоны вообще не различают людей. Разве только вместо пчелы им попадается матёрый шершень вроде меня. Но и тогда они лишь вяло отмахиваются газеткой, не желая ухлопать случайно подвернувшегося 'медоноса'.

Любой тёмный и так всегда готов сожрать любого смертного. Не особо оглядываясь на чины, имена и заслуги перед Вельзевулом. Но чтобы выискивать кого-то конкретно? Даже не знаю.

— Чепуха какая-то, — озвучиваю свои последние мысли.

— Действительно чепуха, — согласно улыбается Моцарт. — Но история занимательна. Держи меня в курсе, если надумаешь влезть в неё. Буду признателен.

Вот ведь искуситель проклятый — то советует не лезть, то обещает преференции в случае новых подробностей. 'Буду признателен' — в устах Моцарта — это как беспроцентный займ в хорошем банке. Руки так и чешутся взять, даже если не очень-то и нужно.

Глава 6

— Но полагаю, ты явился не только для того, чтобы рассказывать занимательные слухи старику, — наклонив голову сказал Моцарт.

Тоже мне — старик. По виду мне в сыновья годится.

— Кто же приходит к торговцу, чтобы просто точить лясы? — пододвигаю к себе разбухший саквояж и начинаю выкладывать на столик пачки купюр.

Всегда меня умиляли фильмы с захватом заложников, где злоумышленники требуют пять миллионов долларов наличными в мелких купюрах, а потом им передают увесистый чемодан. Сценаристы вообще представляют себе сколько это денег? Даже купюрами по сотне — это почти пятьдесят кило. Про меньший номинал и вовсе молчу.

Четыреста тысяч долларов сотнями это уже довольно увесистая куча зелёных бумажек. Едва уместилась в саквояж, пришлось даже распихать несколько пачек по карманам. Есть, конечно, старые купюры по тысяче, пять, и даже десять тысяч, но все они запрещены к вывозу из Америки. Найти или потратить их можно только в пределах Соединённых Штатов.

И ведь Моцарту не объяснить неудобства наличной оплаты. Ему всё-равно. Он будто не слышал про электронные кредитные карты. Наличными — и всё тут. Впрочем, мне ещё повезло. Сплетники утверждают, что совсем недавно хозяин Салона брал исключительно золотые монеты, причём вычисляя их цену исходя из веса, а не из коллекционной стоимости. Представляю какой геморрой был собрать необходимую сумму.

Вот такой вот пунктик у рогатого. Наверное когда человечество окончательно переведёт расчёты на какую-нибудь криптовалюту Моцарт сподобится принимать бумажные чеки.

— Значит окончательно решил приобрести обломок? — и видя, что я ложу ещё пять лишних пачек добавил: — Мы же договаривались за четыреста, а тут четыреста пятьдесят.

— Это ещё за пять патронов.

— Пять? — улыбка стала шире открыв белоснежные зубы. — Где можно сделать пять выстрелов? Ты спускался на самое дно?

— На третий.

— Пять выстрелов на третьем? Как ты унёс после этого ноги?

— Сам удивляюсь.

— Какое расточительство, — Моцарт поднял пять лишних пачек и постучал ими по ладони, подчёркивая во сколько мне влетела перестрелка.

— Оплачивает клиент, — отмахнулся я.

— Ещё что-то? — поинтересовался Моцарт заметив, что я не спешу закрывать саквояж.

— Да, — вынимаю небольшой, но довольно дорогой термос. Отлично держит температуру, не чета большинству безделушек подобного рода. Ставлю на столик, двигаю ближе к торговцу и убираю руки, чтобы мы случайно не соприкоснулись при передаче. — Кое-что на продажу.

Моцарт наклонился, взял термос и осторожно приоткрыл крышку. Из под неё вырвался пар. По комнате словно пронёсся неожиданный порыв ветра, тарабаня по полу колючими снежинками, но портьеры не шелохнулись. От царапающего звука по спине побежали 'мурашки', а левую ладонь слегка кольнуло холодом.

— Мне бы твои таланты, — ни на миг не переставая улыбаться вздохнул Моцарт, заглянув в термос.

— А мне бы твои, — возвращаю ему такую же мечтательную улыбку.

Дорого бы дал хозяин Салона, чтобы узнать где я беру 'снег'. Но правило не расспрашивать о личных делах работает в обе стороны. Моцарт никогда не спросит напрямик. Да я и не отвечу, случись такое.

— Что хочешь?

— Пару больших 'снежинок'.

Рогатый всколыхнул термос, определяя количество содержимого.

— Дам три, — он никогда не пытается нагреть меня на сделках и такая почтительность досталась мне нелегко.

— Отлично.

Моцарт щёлкнул пальцами, из-за портьеры выскользнул слуга китаец, подхватил термос, собрал со стола деньги и встал у левого плеча хозяина, склонив голову.

— Принеси лот триста девять, — велел Моцарт.

Молча кивнув китаец удалился.

— Значит решил стать коллекционером?

— Все мы немного коллекционеры, — делаю ударение на слове 'Мы'.

— Немного, — вычленил главное слово Моцарт и шутя добавил. — Просверлишь дырочку, проденешь шнурок и будешь таскать на шее как оберег?

— Как вариант.

— Уж не собрался ли ты склеить обломки воедино? — воскликнул Моцарт, что-то углядев в выражении моего лица. Мысли он читает что ли?

— Есть такая хрустальная мечта, — не стал я отнекиваться.

— Тщетная , — сочувственно растянул губы Моцарт. — Тебе известна история Мечника? Впрочем, о чём это я? Думаю ты перелопатил гору литературы прежде чем определился с покупкой. Читал 'Трактат о мечнике' Васкеса?

— И даже 'Деяния монаха Савла'.

— Ого, — улыбка стала скорбной. — А меня вот, в нижнюю часть ватиканской библиотеки не допускают.

— Какие подлецы.

— Да, — обиженно согласился Моцарт. — Ну так поведай старику, что тебе удалось 'нарыть' в закромах святош.

— О, нет. Ты же знаешь я не мастак рассказывать. Сам же жаловался, что вместо притчи у меня выходит доклад. К тому же, ты всё равно знаешь наизусть все эти истории. Зачем лишний раз пересказывать одно и то же?

Плюс ко всему, каждые пару фраз Моцарт будет вставлять в мой монолог свои 'пять копеек', часто поясняя то, что как ему кажется, будет для меня интересным. Но лично меня, так просто бесит, когда постоянно перебивают.

— Есть предложение, — он вынул из кармана пять прозрачных пуль и частоколом выставил их на столике. — Если история будет мне незнакома, добавлю ещё десяток патронов.

— Щедрое предложение, — я сгрёб все пять стекляшек в кулак и небрежно бросил в саквояж. — С тем же успехом можно вычерпать колодец решетом.

— Ладно, — милостиво усмехнулся Моцарт. — Упростим задачу, добавляю по патрону, за каждый неожиданно новый поворот в сюжете.

— У меня сейчас возник чисто риторический вопрос, — упирая на 'риторический', чтобы не нарушить правило 'не спрашивать лишнего', произнёс я. — Сколько вариантов этой истории тебе известны?

— Десяток, — не задумываясь выдал Моцарт. — Навскидку.

— Мощно, я одну едва склеил из разрозненных писаний, — и видя, что он приготовился слушать, начал рассказывать. Всё-равно рогатого уже не переубедить, заставит рассказывать. 'Рогатый бы заставил' всплыла в памяти фраза из фильма. Или там был 'Доцент'? Эх, не важно. Вдруг действительно заработаю пару патронов? Чем чёрт не шутит? — В одной древней восточной стране, очень смахивающей по описаниям на Китай, у императора родился первенец. К сожалению ребёнок вышел из утробы калекой, у него была лишь одна рука. В те времена таких детей, не долго думая, выбрасывали в океан. Но это таки был сын императора, да ещё и первенец. И отцовское сердце дрогнуло. Правитель не мог оставить сына при дворе, чтобы не поднялась смута, а потому отдал его своему другу, с которым они в молодости воевали. Теперь тот состоял при дворце садовником. Довольно почётная должность, как я понял.

— Ты себе не представляешь насколько, — важно подтвердил мою догадку Моцарт. — Далеко не каждый боевой побратим удостаивался большего. Ты ведь знаешь как на востоке относятся к созерцанию прекрасного. Видел какие у них продуманные сады?

— Короче, отпрыск императора зажил при дворе сыном садовника, быстро вырос и начал проявлять интерес с боевым искусствам. У правителя, к тому времени, родились другие, вполне здоровые дети. Сын садовника играл вместе с ними и единственное место куда его не пускали был тренировочный плац. Никто и не думал посвящать калеку в самураи.

— Замечу, — опять влез Моцарт. — Удивительно даже то, что самого садовника не опустили до ронина, за то, что у него сын калека.

Говорил же, что рассказывать истории Моцарту, та ещё морока. Постоянно перебивает, вставляя дополнения. И мне понятны его чувства — трудно молча слушать, когда знаешь ещё десяток разветвлений сюжета и сотню интересных подробностей. Однако, иногда так и хочется надавать рогатому по рогам. Только нельзя. Боюсь он меня уделает, как мальчишку.

— Часто, ожидая за периметром плаца пока законные дети императора закончат тренировку, сын садовника размахивал прутиком, повторяя их движения. Постепенно у него стало так хорошо получатся, что названный отец не выдержал, срубил под корешок, никак не желающую расти сакуру в саду и выстругал парню тренировочный меч. Ну и под шумок показал пару движений, поскольку и сам был в молодости мастером меча.

— Он был одним из самых великих воинов империи, — добавил Моцарт. — Побратимом императора, его телохранителем и генералом армии.

— Паренёк все схватывал на лету, — не обращаю внимания на вставки рогатого, иначе повествование грозит затянуться до утра. — Он не выпускал деревянный подарок ни на минуту. Ел с ним, спал и постоянно тренировался. Его упорству и силе духа завидовали многие, но при этом покручивали пальцем у виска, прекрасно понимая, что самураем калеке никогда не стать. Сын садовника не обращал на пересуды никакого внимания. И однажды, вслушиваясь в свист деревянного меча, названный отец признался отпрыску, что будь в руке того настоящий клинок он бы пожалуй поостерёгся выйти против такого противника. Шли годы, и когда парню исполнилось пятнадцать, некоторые придворные решились сместить законного императора. Ночью в царский двор ворвались пятнадцать татей, одетых в чёрное. И за пару секунд разделались с охраной.

— Представляешь какие это были воины!? Вырезать охрану внутреннего дворца меньше чем за минуту?

— И тут, — так и хочется сказать Моцарту чтобы он заткнулся, но нельзя, обидится ещё. — Между спальней императора и татями встал сын садовника. Те, конечно, посмеялись с однорукого калеки с деревянным клинком...

— Это уже твои домыслы, — недовольно воскликнул Моцарт. — Самураи никогда не насмехались над противником, это ниже их достоинства. Да и Савл не стал бы упоминать такого в хрониках.

— Ладно, признаю, имел место небольшой художественный вымысел с моей стороны, — зря я вообще начал эту бадягу. Ежу понятно, что рогатый знает эту историю вдоль и поперёк, но отступать поздно. Нужно заканчивать побыстрее. — Случилась схватка и деревянный меч, пропитанный верой и упорством истинного мечника, резал стальные клинки врагов как сухие травинки. Парень порешил пятнадцать татей за пятнадцать взмахов. Спас императора, стал героем и всё такое. Теперь уже никто над ним не смеялся, а император посвятил его в самураи. Паренёк стал самым молодым генералом за всю историю поднебесной и истребил всех врагов империи за многие дни пути от столицы. Его простецкое деревянное оружие, над которым некоторые тупицы всё ещё продолжали потешаться, с каждой схваткой, становилось крепче и острее.

— Потому, что клинок закалялся силой духа, — важно заметил Моцарт. — Ведь нет в мире силы более мощной чем ВЕРА.

— Когда враги империи, а так же разнообразная нечисть и нежить закончились, — со вздохом продолжил я, яростно желая обозвать рогатого 'капитаном очевидностью'. — Мечник обратил свой взор на пекло. Решил значит порешить демонов прямо в среде их обитания. Нашёл адские врата и заявился к ангелу-охраннику с требованием пропустить в преисподнюю. Тот сначала слегка опешил, а потом всё же соизволил дать Мечнику шанс. А заодно преподать урок смирения и кротости. Разрешил нанести себе один удар. Мол если у тебя получится ранить ангела, тогда пущу к демонам. Мечник недолго думая ударил и его клинок разлетелся на три части. Ангел отдал ему обломки и сообщил, что если Мечник догадается как их сложить обратно в одно целое, то получит ещё один шанс. Но судя по нынешнему состоянию обломков, тот так и не догадался.