Привратник

Однако, когда почтенные старцы вызвали архимандрита-отступника на ковёр и начали клеймить в ереси. Николай воздел руки к небу и громко воскликнул:

— Да запретит тебе Бог, сатана!

После чего епископат в полном составе замер с открытыми ртами, словно рыбы выброшенные на берег. Никто не мог вымолвить ни звука. Только таращились друг на друга ошалелыми глазами. Николай же, сурово пригрозив епископам денно и нощно молиться за спасение их душ, вышел вон.

По 'необъяснимым' причинам этот изумительный феномен отчего-то не вошёл в сборник 'Великих деяний чудотворцев святой церкви'. Поэтому всё случившееся я знаю от третьих лиц. Сам же архимандрит о тех событиях и вовсе скромно помалкивает, так что скорее всего, на самом деле всё выглядело не так эпатажно, но факт остаётся фактом: Отлучать Николая раздумали, даже предоставили приход на отшибе и кое-какую свободу. Архиереем теперь, конечно же, священнику никогда не стать, раз пошёл против большого начальства, но и трогать его бояться. А ну как Гнев Господень обрушится на трогающих чудотворца?

В общем, с тех пор епископат предпочитает просто не замечать склонного к ереси архимандрита. Ну, а тот и сам на рожён не лезет, отдавая преимущества: общению с паствой, посту и проповедям. Ещё и племянника Ефима под своё крыло взял. На того теперь тоже косятся, но не трогают.

Я поднялся по крыльцу вслед за архимандритом, мы прошли тамбур, притвор и остановились в молебном зале. Довольно стандартная постройка для церкви — в форме креста. Левый клирос, амвон, правый клирос, солея, трое врат: северные, южные и между ними царские. За стеной врат скрывается алтарь с престолом. Не все храмы строятся под копирку, но определённые правила соблюдаются всегда.

Как-то ещё в начале своей новой бурной жизни меня поразил величественный столб света уходящий в небеса. Такой сияет почти над каждой церковью. Изначально я полагал, что это происходит благодаря каким-то особым тайнам архитектуры известным лишь духовенству, и внимательно изучил тысячи различных планов постройки. Однако, скоро убедился, что мощность сияния зависит отнюдь не от размаха сооружения и не от количества и качества икон в нём расположенных, а лишь от веры местных прихожан. Например: столб золотого света над приходом архимандрита Николая ничуть не меньше того, что высится над зданием Храма Христа Спасителя. Хоть в последнем куполов и святых реликвий поболее будет.

Поэтому скоро мой интерес к архитектуре храмов иссяк, сменившись интересом к отдельным личностям. Что правда, за некоторыми из них, вместо золотого света тянется неясный шлейф тьмы. Но такие тоже бывают вполне приятными парнями. Как, например, Моцарт, дьявола ему в задницу.

Кстати, сам Моцарт ни в какого дьявола не верит в принципе. Как-то он произнёс довольно интересную фразу типа:

— Нет никакого сатаны. Мы сами творим зло, без всяких сверхъестественных сил. Просто некоторые прикрывают свои грехи несуществующим князем тьмы.

Это показалось мне вполне здравой мыслью, но когда я озвучил это архимандриту Николаю, тот ответил:

— Дьявол, в хитрости своей, заставил некоторых людей поверить, что его нет.

Я и так не силён в теологических дискуссиях, а теперь уж совсем не знаю кому верить. Вот бы свести этих двоих вместе и понаблюдать, что из этого выйдет. Естественно, свести сразу после того, как в радиусе пяти километров от места встречи будет удалено всё колюще-режущее, а заодно и тяжёлое-твёрдое. Да и смотреть лучше с расстояния тех же километров.

— Ну!? — вывел меня из раздумий требовательный оклик Николая. — Давай уж, святотатствуй. Не томи.

Я аж закашлялся от такого обвинения и мимо воли глянул на иконостас. За что сразу же заслужил осуждающий взгляд священника и гневное:

— Иконостас не тронь, ирод.

Вздохнув я направился ближе к солею и получил в спину ещё и:

— В алтарь не пущу.

— Так, всё, — отмахнулся я от Николая, развернулся и решительно направился к выходу. — Так и знал, что некоторым обещаниям верить нельзя.

— Стой, — сдавленно произнёс архимандрит. Слово своё но всегда держит твёрдо, как бы трудно это не было. И стоило только намекнуть на возможный обман, как Николай взял себя в руки. — Вернись. Бери, что пожелаешь, и смотреть не буду.

Тут он демонстративно отвернулся, но так лихо, что перегнул палку развернувшись почти на триста градусов, и получилось, что но просто встал ко мне другим боком, искоса продолжая сверлить взглядом. Ну ребёнок прямо, честное слово. Будто я грабить пришёл. Впрочем, он как раз бы не так возмущался, если бы я в церковную казну залез. Деньги для Николая ничего не стоят — мусор.

Сделав вид, что опять безоговорочно поверил слову священника, я зашагал прямо к Царским вратам, распахнул их и вошёл в сокровенное место любой церкви — Алтарь. Уже через пару секунд архимандрит оказался рядом, тяжело засопел, но смолчал. А я задумчиво прошёлся мимо престола, жертвенника и, с замиранием сердца, убедился, что сияние под полом у синтрона никуда не исчезло. Чтобы там не было спрятано, это ещё никто не нашёл. И лежит там эта вещь очень давно, поскольку в современных храмах синтроны не строят, их заменили переносные скамейки, которые устанавливаются только в случае нужды.

Сразу же соваться к едва светящемуся пятну ауры и отдирать доски пола я не стал, архимандрит за такие дела в момент вырубит меня, чем-нибудь вроде кадила. Сначала я обвёл всё пространство алтаря подчёркнуто восхищённым взглядом и разочарованно выдал:

— Всё тут сияет святостью, я такие вещи различаю, вы же знаете, но взять что-нибудь из церковной утвари это нанести вам оскорбление. Даже не знаю как поступить.

— Отступись, — посоветовал Николай, — И прими благословение Господне.

— Наверное так и придётся сделать, — понуро склонил я голову, как бы случайно повернувшись к стене с синтроном. — О, а это у вас что?

— Где? — не понял архимандрит оглядывая совершенно пустые лавки-возвышения.

— Да прямо под полом у стены. Клад что ли заныкали?

— Какой ещё клад?

— Вот прямо тут, — указываю нужное место. — Тут что-то сияет.

— Церковь древняя, — пожал плечами Николай. — Может что и завалилось во время многочисленных ремонтов.

— Давайте взглянем.

— Ну... Ты пол предлагаешь ломать? В Алтаре!? Да ты в своём ли уме!?

— Мы очень осторожно, а вдруг там реликвия какая давно пропавшая?

— Ладно, — заинтересовался священник. — Сейчас служку кликну.

— Да не нужно, — отмахнулся я, вынимая заранее приготовленный нож-фомку и присаживаясь на корточки возле стены. — Сам справлюсь.

Клац. Легко отошёл кусок плинтуса. С самой же доской пришлось повозиться. Многочисленные слои краски плотно склеили отдельные половицы между собой. Пришлось немного поскоблить. От звуков отдираемой фомкой краски архимандрита коробило так, словно я стучу поленом по Жертвеннику. Но старик остался неподвижен — любопытство всё-таки пересилило трепетное отношение к половицам храма.

Наконец мне удалось отодрать короткую доску и я проворно просунул руку в открывшийся проём, пока Николаю не пришло в голову мне помешать. Изначально я надеялся нащупать плоский обломок меча и, как фокусник, не вынимая из подпола засунуть в рукав. А архимандриту сказать, что ничего не нашёл. Ошибся мол — бывает. Пусть вот сам поищет.

Но к моему разочарованию рука наткнулась на продолговатый ларец обитый металлом. Пришлось вынимать его полностью, всё-таки я не настолько искусный фокусник, чтобы одной рукой вскрывать ларцы.

Это оказалась небольшая продолговатая коробка, некогда покрытая резными полосками бронзы. Но теперь больше похожая на серо-зелёную, дырявую и изъеденную шашелем... эм... хрень с крышечкой. Древнюю защёлку давно покоробило и покрыло толстым слоем ржавчины, но она рассыпалась от лёгкого тычка фомки, я откинул крышку и дунул на скопившуюся внутри ларца пыль и тлен. А когда пыль разлетелась на дне коробки оказались кости и грязный продолговатый кусочек дерева.

Захотелось сразу же схватить этот кусочек, но архимандрит уже навис над моим плечом и заворожённо протянул:

— Святые мощи.

— Да, — кивнул я.

Действительно мощи. Судя по набору костей разбросанных по ларцу это кисть руки. Правда святости в этих мощах — кот наплакал. Видимо, это рука какого-нибудь древнего рыцаря-крестоносца, который был убеждён, что держит кусочек от креста на котором распяли Иисуса. Бедолага рыцарь так и помер не выпустив своей ноши, а его руку уложили в ларец вместе с 'реликвией'. Тогда это модно было, вроде.

— Вот это уже можно и поделить поровну, — я с благоговением поднял самую большую косточку.

— Побойся Бога, поганец, — взвизгнул Николай. — Какое такое 'поровну'?

— Ну так, реликвия же нигде не учтена, и обнаружена исключительно благодаря мне. К тому же вы слово давали, ваше святейшество.

— Давал, — согласился Николай, совсем не отреагировав на 'святейшество'. — Обещал, что возьмёшь любую вещь. Одну. Вот и выбирай любую. Да вот хотя бы эту.

И указал на самый маленький фрагмент фаланги, видимо крайнюю часть мизинца.

— Не, ну это грабёж вообще! — делано возмутился я. — То бери что захочешь, то одну и самую маленькую. Не пойдёт! Но зверствовать, так уж и быть, не буду. Возьму три кости и тогда ещё... ммм... вот эту деревяшку.

Не успел я поднять обломок меча, как архимандрит ловко выхватил его из-под моих пальцев и цепко осмотрел со всех сторон. Выглядит деревяшка неказисто — вся в грязных разводах и поросшая мхом, но Николай вцепился в неё коршуном, а на меня глядит с подозрением.

— А зачем она тебе, и что это?

— Наверное фрагмент ларца отвалился...

— Ты меня за дурака-то не держи, что же я не вижу, что тут текстура дерева иная, — и ещё пристальнее принялся осматривать добычу, чуть ли не обнюхивая.

Вот же, сука, какой умный священник, там где не нужно.

— Ладно, — как можно более равнодушно согласился я, быстро смекнув как именно объяснить свой интерес к простому куску дерева. — Всё равно в ней не очень много святости от мощей накопилось. Тогда возьму четыре косточки. Деревяшку себе оставьте.

— Стоять, — одёрнул мою пятерню от ларца архимандрит. — Вот что. Берёшь это, — опять суёт фалангу мизинца. — И это, — осторожно кладёт мне в ладонь кость чуть побольше. — И ладно, забирай палку.

Неряшливо бросает обломок, но так чтобы я не смог поймать, а чуть в сторону, чтобы пришлось разжать пальцы и выронить кости. Однако, я на хитрую уловку мужественно не повёлся, позволив обломку стукнуться о пол и отскочить под синтрон. Даже взгляд не скосил, продолжая пялиться на 'святые мощи' в своей ладони — два крохотных фрагмента рыцарской кисти.

Нет, святейшество, не на того напал. Я уже вышел из возраста когда прокалываются на подобных подставах.

Вынимаю белоснежный носовой платок, бережно укладываю в него 'костяные подарки', заворачиваю, осторожно засовываю во внутренний карман и лишь затем подымаю тонкую планку сакуры и небрежно бросаю в боковой карман пиджака.

— Ну и скряга вы, архимандрит.

— Я тебе сразу денег предлагал, — отозвался тот, уже раздобыв где-то белое полотенце и накрывая ларец.

— Деньги ничто.

— Тоже верно, — кивнул священник, взглянув на меня уже чуть по другому, более дружелюбно. — Ты не обижайся, Сергий. Но не могу же я святыми реликвиями разбрасываться направо и налево. Квиты?

— Квиты, — вздохнул я и заторопился к выходу, пока Николай не передумал и не потребовал вернуть и то, что уже отдал.

Впрочем, он уже полностью сосредоточился на находке не обращая на окружающее никакого внимания.

Выйдя за ограду церкви я брезгливо выбросил 'святые мощи' в ближайшую урну вместе с платочком, его уже всё-равно нормально не отстирать.

* * *

Последнее движение наждачной бумаги по продолговатому куску дерева, серый мох легко раскрошился и отстал, грязь счистилась, и обломок меча засиял, как отполированный. И хотя фракция наждачки довольно крупная на тонкой деревянной планке не осталось ни одной царапины. Нельзя поцарапать то, что чудом оставалось целым на протяжении нескольких тысяч лет. Это уже давно не ветка сакуры, никакая древесина просто не переживёт подобного временного интервала — истлеет. Это квинтэссенция силы духа, чистая вера, лишь повторяющая контуры деревяшки, это мощь человеческого упорства и целеустремлённости. Короче, понятия не имею, что это такое, но явно не дерево.

Помнится, один мой товарищ, пожалуй, единственный кого я с чистым сердцем могу назвать другом и наставником, мог часами рассуждать как именно частицы, эфемерной субстанции под названием 'вера' смогли заменить собой молекулы древесины и выковать подобный клинок. Сколько упорства, характера и выдержки было у Мечника, что он смог добиться подобного эффекта. Ведь по сути — вера и сила духа штуки нереальные, их нельзя измерить, взвесить и пощупать, нельзя даже просто увидеть. Для мира физических законов они просто не существуют. И тем не менее, сейчас я держу в руках именно физическое проявление нематериальных человеческих чувств.

Паша единственный кто знал, что у меня есть рукоять клинка. Это он подкинул мне идею собрать меч воедино. И как любой истинный Привратник, ничего толком не объяснял, только подталкивал к ответам неясными намёками. Даже точно уверенный в том, что один из обломков находится у Моцарта, Паша выждал пока я проведу собственное расследование и лишь затем подтвердил мои выводы, засранец такой.

Тогда я на него злился, как сейчас на меня Антон, но теперь понимаю, что иначе в нашем деле нельзя. Ведь каждый видит только то, что хочет видеть. И буквально неделю назад я получил ещё одно подтверждение этому тезису.

Присоединив к рукояти первый обломок лезвия я подсознательно ожидал, что сила клинка увеличится. И он действительно стал намного острее, легко срезав угол стальной столешницы верстака в мастерской, но и только. Никаких других фокусов и умений меч не проявил. А так хотелось. Ну не знаю — молнии там метать или хотя бы огненные шары, но обломчик. Меч, как меч. Да острый, да неразрушимый, но всего-лишь меч.

И тут я собираюсь на очередную рядовую встречу с клиентом, задумчиво обозреваю содержимое саквояжа стоящего в багажнике, а рядом хмуро опёрся о крыло автомобиля Дим. Он частенько стоит рядом во время сборов, потому, что я постоянно забываю закрывать багажник. Охранник специально напоминает, что желательно захлопнуть крышку, я соглашаюсь, затем долго подбираю амуницию, задумываюсь и эта мелочь вылетает из головы. Диму приходится выбираться из салона и закрывать за мной. Это его раздражает, как и меня то, что он нависает над плечом во время экипировки. В отместку я не закрываю багажник уже специально, а он специально становится рядом, чтобы меня позлить. В общем, мы друг друга воспитываем. Чисто по дружески — без лишних эмоций. Иногда это даже подымает настроение.

Я пристегнул к поясу удлинившийся клинок, положил в карман пару 'груш', проверил "Glock", захватил держатель с ладаном. А Дим спрашивает:

— А что ты ножик больше не берёшь?