Тайны Флоренции

Прелат стремительно вышел из комнаты, Ламбертуччо же упал на кровать и расхохотался:

— Ох, напугал! Можешь визжать на всю Италию о ток, как тебя оскорбили, проклинать убийц Буондельмонте! Я же заручусь поддержкой императора и тогда сотру с лица земли и тебя, и твоего покровителя, и всех своих врагов...

Глава 4

ГОЛИАРДЫ

— Синьор Стефано! Мы уже второй день просим, чтобы вы рассказали, где научились владеть мечом с таким искусством, — обратился Петруччо к ювелиру, которого со всех сторон обступили ювелиры.

— А я, — произнёс тот, — в сотый раз отвечаю, что не скажу ничего, пока все вы не закончите свою работу.

— Вчера вы говорили то же самое...

— Ты не веришь мне? — нахмурился Фелицци.

Молодой человек виновато опустил взор и ничего не ответил.

— А почему вы пообещали дать Франческо несколько уроков боя на мечах? — обиженно надув губы, спросил Марко. — Разве он заслуживает этой чести больше остальных?

— Это что ещё за новости? — задохнулся от возмущения синьор Стефано. — Я же беседовал с Франческо наедине, при закрытых дверях. Он проболтаться не мог. Выходит, кто-то подслушивал? Признавайтесь!

Теперь уже все подмастерья склонили головы. Петруччо метнул на Марко испепеляющий взгляд.

— Что ж, — развёл руками ювелир, — сегодня вы вновь останетесь без моего рассказа. А тебе, Марко, не мешало бы взять у своих товарищей несколько уроков трудолюбия — ты один всякий раз не успеваешь закончить работу в срок... Впрочем, с последним моим заданием пока справился лишь Франческо. Поэтому-то он сейчас пойдёт биться со мной на мечах, вам же придётся остаться в мастерской.

Фелицци встал со скамьи и ушёл в свою комнату. Франческо виновато улыбнулся подмастерьям.

Через минуту Стефано вернулся, неся в руках два коротких, порядком притупившихся меча.

— Сразу предупреждаю: не спрашивайте, откуда взялось это оружие! — воскликнул он. — Я и так расскажу. Мне подарил его один из друзей, который участвовал в походе в Святую землю.

— Значит, у вас были друзья среди аристократов? — хитро сощурился Франческо.

— Ох, можно подумать, у тебя их нет!

Ювелир сделал знак Франческо и вышел из мастерской. К удивлению юноши, он остановился посреди улицы и бросил на землю один из мечей.

— Неужели мы станем тренироваться прямо здесь? — спросил молодой человек.

— Конечно. Наша мастерская не подходит для таких забав.

— Но ведь поглазеть на нас сбежится вся сестьера!

— Не тревожься, — усмехнулся Фелицци. — Когда зеваки поймут, что поединок наш — не настоящий, они тотчас потеряют всякий интерес...

Однако скрестить клинки Стефано и Франческо не удалось. Едва они встали друг против друга, из-за угла показалось десятка полтора человек, являвших собой весьма живописное зрелище. Все незнакомцы были наряжены в лохмотья, которые лишь с превеликим трудом можно было назвать одеждой, за исключением одного — монаха необыкновенной толщины, облачённого в чёрно-белую рясу. Хотя путники и были молоды, на их лицах курчавились внушительные бороды.

— Друзья мои! — со смехом воскликнул Фелицци. — Наконец-то вы пришли. Я уж было подумал, что в этом году Флоренция не услышит ваших шуток, занятных историй и задорных песен!

— Что вы! — вскричал самый рослый из них — по-видимому, предводитель. — Разве мы сошли с ума, чтобы пропустить Майский праздник во Флоренции? Тогда мне и моим спутникам осталось бы только помереть с голоду — добрая половина денег достаётся нам в эти чудные дни.

— Мы спешили сюда изо всех сил, — вмешался в разговор один из его спутников. И добавил со вздохом, указав на монаха: — Бедный Климент похудел вдвое за последнюю неделю.

— Теперь никто не примет меня за настоящего служителя Церкви, — пожаловался толстяк.

— Не печальтесь! — расхохотался синьор Стефано. — Полагаю, после обеда в моём доме и визитов к нескольким богатым горожанам Климент вновь станет таким же, как и прежде.

— Дай-то Бог!

Фелицци указал на двери мастерской:

— Идёмте...

— Нет, — покачал головой предводитель странной компании. — Если мы станем заходить в каждый дом все вместе, то, во-первых, не успеем обойти добрую половину богачей, а во-вторых, получим вдвое меньше денег. Да и я, ко всему прочему, пообещал одной знатной вдовушке, что весь вечер буду петь ей свои песни — наедине, разумеется... — Молодой человек ухмыльнулся. — А может, и целую ночь... Поэтому нужно поступить иначе.

Он задумчиво оглядел своих товарищей, затем принялся что-то бормотать, указывая иногда на кого-нибудь из них. В конце концов набралось семь человек. Остальные издали жалобный возглас, но быстро успокоились и поплелись в сторону улицы Терм.

Гости вошли в дом.

— Почему вы обошлись так жестоко с этими беднягами, синьор Антони? — спросил Стефано, радуясь в душе, что ему не пришлось принимать у себя всю толпу.

— Ха! Они необычайно жадные и готовы сожрать всё, что попадётся на глаза. Сущие звери... — Молодой человек искусно изобразил на своём лице ужас. — А вы, стало быть, помните моё имя? Приятно, что уж говорить... А то, знаете ли, придёшь в дом к какой-нибудь синьорине, которой год назад распевал свои вирши всю ночь — да так, что чуть глотку не порвал. Ну а она начинает спрашивать: "Кто вы такой? Ах, не встречала вас раньше..." Тьфу, бессердечная девчонка! Так говорить после всего, что я сделал для неё!

Антони возмущённо фыркнул.

— Разумеется, я всё помню, — кивнул ювелир. — В прошлый раз я целый час пытался убедить вас, что прованские трубадуры не носят имя, которое вы себе взяли.

— Да, признаю свою ошибку, — ответил молодой человек. — Мы заглянули в этом году во владения французского короля. Оказалось, что баллады там распевают всякие Тибо и Годфруа. Что за дурацкие имена! Не представляю, какой чудак их придумал...

— Полагаю, на землях Прованса тоже не приходят в восторг, когда слышат о каком-нибудь Каструччо, Кавальканте или Ламбертуччо.

— Ох, мы ведь совсем забыли спросить! — воскликнул один из гостей. — Неужто весть, которая пролетела по всей Тоскане — от Ливорно до Пизы — верна? Неужели погиб Буондельмонте деи Буондельмонти?

— Да, — выдавил Фелицци.

— Вот проклятье! — схватился за голову Антони. — Надеюсь, Майский праздник не отменят? — Заметив гневный взгляд ювелира, он поспешно добавил: — Не сердитесь, синьор Стефано. Деньги наши на исходе, желудки пусты, и если город погрузится в траур, нам придётся совсем туго — петь похоронные гимны мы ещё не научились.

— Можете не тревожиться за свои жизни, — грустно ответил Фелицци. — Думаю, в этом году праздник будет ещё пышнее обычного. Скоро должны избрать нового подесту, а наш нынешний градоправитель мечтает занять этот пост ещё на один срок. Поэтому он сделает всё, чтобы запомниться флорентийцам если не славными делами, то хотя бы великолепным торжеством. К тому же, второе для них зачастую оказывается гораздо важнее первого. Только боюсь, что явившись сюда в следующий раз, вы не узнаете Флоренцию: начинается настоящая война, которая грозит затянуться на много лет... Кто знает? Возможно, когда-нибудь город превратится в груду развалин...

— Нам к такому зрелищу не привыкать! — с напускным весельем ответил Антони. — В королевстве Сицилии и Апулии, откуда мы родом, подобная картина наблюдается уже много лет.

Приятели молодого человека подтвердили его слова дружными возгласами.

— Вы, должно быть, знаете, как по королевству прошёлся огнём и мечом император Оттон. Понятное дело, люди проклинали его. Однако едва началась спокойная жизнь — пусть и под властью этого сына Сатаны, — в Апулию явилось войско Папы, выгнало оттуда людей императора и уничтожило всё, что сохранилось во времена прежнего правителя. Ладно, теперь, казалось бы, можно задышать полной грудью под крылом Святой церкви и её воспитанника — молодого короля Фридриха, который преспокойно сидел в Германии и тратил золото Рима. Но недавно этот юноша вдруг воспылал желанием навестить своих подданных, приехал в Палермо и принялся собирать деньги для армии Его Святейшества — а попросту говоря, грабить народ, словно разбойник с большой дороги. Нужно ведь помочь благодетелю в борьбе с императором!.. Знаете, какие стихи слагают сейчас на Сицилии?

Антони сделал знак одному из молодых людей. Тот встал и мрачным голосом пропел:

Господь, хоть на мгновенье

Свой взор направь сюда!

Деревни в запустенье,

В руинах города,

Здесь толпами шагает

По всем дорогам голь -

Такой страною правит

"Поповский" наш король.

— А почему "поповский"? — вмешался в разговор удивлённый Франческо.

— Потому что он воспитывался Святой церковью, — пояснил синьор Стефано. — Сказать по правде, подобная глупость Папы удивляет меня. Сколько раз императоры, возводимые на престол Римом, становились затем непримиримыми гонителями Церкви! Любой осёл давно понял бы, что от них невозможно дождаться ничего, кроме чёрной неблагодарности. Тому же Оттону, насколько я помню, весьма благоволил папа Иннокентий, теперь же они во снах видят, как убивают один другого. Просто страшно представить, чем отплатит Святому Отцу за все благодеяния Фридрих, если когда-нибудь станет императором. Ведь этот юноша не только находился под защитой Церкви, но и воспитывался ею...

— Да! — воскликнул Антони. — Поглядели бы вы на его неаставников! Один кардинал Орсини чего стоит! Он ни разу не приезжал во Флоренцию? Нет? Тогда знайте, что у него

Душа — как сгусток тьмы ночной,

Змеиный взор, глас — ледяной,

Улыбка — словно пса оскал...

Таков наш добрый кардинал.

— Неужели подобные куплеты распевают в Риме? — недоверчиво спросил Фелицци.

— Нет, — самодовольно усмехнулся Антони. — Это я сам придумал. Но в песне моей нет ни капли лжи — уж поверьте!

— Я не сомневаюсь в вашей честности. О чём можно говорить, если даже такое святое дело, как война за освобождение гроба Господня, превратилась сейчас в уличный спектакль с бесталанными актёрами? То какой-нибудь король сбегает через месяц после начала похода, то вместо борьбы с неверными крестоносцы захватывают Константинополь.

— О, если вас интересует, что сейчас творится в Святой земле, у нас есть человек, который знает об этом всё! — с воодушевлением воскликнул Антони и закричал, обращаясь к толстяку: — Эй, Климент! Расскажи, что тебе поведал один из паломников, который возвращался из Леванта.

Тот неохотно оторвался от тарелки. Щёки его были набиты едой.

— Вот обжора! — недовольно проворчал Антони.

— Незачем меня оскорблять, — насупился толстяк. — Вы сами приказали играть роль священника. Поэтому я просто обязан набивать себе желудок.

— Смотри, как бы мы не заставили тебя изображать нищенствующего монаха — будешь тогда бродить по улицам и хлестать себя по спине плёткой, восхвалять Господа и молить, чтобы он помог тебе умертвить плоть.

— Не получится, — возразил Климент. — Для этого нужно очень сильно похудеть. Не станете же вы морить меня, своего верного товарища, голодом!

— Если не начнёшь рассказывать про Святую землю, мы заставим тебя голодать с этой же минуты.

— Ладно, ладно... — добродушно сказал толстяк. — Сейчас всё расскажу. Хотя, в сущности, о том, как живут люди на востоке, можно рассказать с помощью единственного слова: благоденствуют! Точнее, благоденствуют монахи, которые ещё жирнее и здоровее, чем у нас, и богатые аристократы. Счастливы и некоторые неверные, с которыми ведётся торговля. Поговаривают, будто товары, привезённые из Леванта, на самом деле стоят в десятки раз меньше. Неплохо придумали наши купцы, правда ведь?.. Но больше всего денег на таких сделках зарабатывает доблестный орден тамплиеров.

— Не может быть! — не удержался от возгласа Франческо.

— Почему же? Если бы вы знали, какими чудесными домами и замками владеют некоторые из этих благородных рыцарей и каким порокам они предаются, то, наверное, не поверили бы своим ушам... А что за пирушки они закатывают! Ух! Таким позавидовал бы сам Папа. По всей Святой земле ходит сейчас поговорка "пьёт как тамплиер". А ещё... Ещё храмовники занимаются таким святым делом, как ростовщичество... Хотя, конечно, когда подходит время подняться на борьбу с неверными, они и впрямь превращаются в прекрасных воинов и отважных рыцарей.

— Вот уж когда простым жителям приходится пожалеть о том, что нет войны! — горько усмехнулся Фелицци.

Климент тоже посерьёзнел и со вздохом сказал:

— Вообще же, если честно, невесёлые дела творятся в Леванте. Сарацины наступают всё яростнее, а среди христиан в Святой земле нет единства. Скажу больше: часто некоторые из них вступают в союз с неверными.

— Да, — покачал головой синьор Стефано, — боюсь, скоро Левант окажется навсегда потерян для христианского мира... А ведь человек, который побывал там хоть раз, всегда будет вспоминать о волшебной стране, где воздух пьянит и кружит голову и кажется, что ты очутился в восточной сказке. Там соседствуют могучие древние горы, которые сможет одолеть лишь самый отважный путник, и бескрайние пустыни. Солнце, поднимаясь из-за далёких хребтов, чтобы возвестить о начале нового дня, вечером золотит водную гладь, и хочется до последнего мгновения срока, отведённого тебе Всевышним, слушать таинственный шёпот волн. Ночью же взор устремляется ввысь, в чёрное небо, где выткан рисунок из серебристых звёзд. И в такие минуты даже закоренелый грешник понимает всё величие Господа и возносит к нему благодарственную молитву...

Фелицци смущённо умолк.

— Вы говорите так, словно сами побывали в Леванте... — пробормотал Антони.

— Я лишь повторяю слова одного знакомого паломника, — пожал плечами ювелир — и покраснел.

Беседа затянулась до самого вечера. Гости поочерёдно рассказывали какую-нибудь смешную историю или пели шуточные куплеты.

Особо слушателям запомнилась повесть Климента о некоем приоре Сильвестре. В ней весьма подробно рассказывалось обо всех пороках, коим предавался сей добропорядочный священнослужитель. Слухи о его "подвигах" дошли до местного епископа, который, к слову, тоже был человеком весьма известным: вёл жизнь, ничем не отличавшуюся от быта феодалов-разбойников.

Так вот, епископ решил наказать дерзкого приора, посмевшего превзойти его славу, и явился в обитель. Тот в ответ на угрозы предложил гостю отведать чего-нибудь вкусненького и выпить вина, а затем извлёк из-под тюфяка мешочек с монетами и хрипло прошептал, что в часы, когда он предаётся греху, перед взором его появляется архангел с огненным мечом в руке.

Трудно сказать, что больше поразило епископа: упоминание об архангеле или же мешочек с деньгами, зато доподлинно известно, что почтенный прелат отвёл Сильвестра на городскую площадь и заявил, что тот удостоился божьей благодати. Вскользь он заметил, что неплохо бы совершить кое-какие пожертвования в честь столь знаменательного события. К ногам двух праведников посыпался настоящий золотой дождь, и как ни пытался приор отказаться от высокой чести, горожане в едином порыве нарекли его Святым Сильвестром, позабыв о прежнем обладателе этого имени.