Тайны Флоренции

Старый рынок в те времена изумлял воображение едва ли не больше домов-крепостей семейства Уберти или собора Санта-Репарата. Трудно передать шум, который не умолкал ни на миг, и перечесть всех разношёрстных его обитателей. Карла и Карлотта с трудом протискивались среди крестьян, тащивших на телегах товары; торговцев и покупателей, что сновали во всевозможных направлениях; представители самых различных профессий — от держателей азартных игр до костоправов — стояли спина к спине в ожидании клиентов.

Послышался истошный вопль, сопровождаемый проклятиями. Карла вытянула длинную шею и завертела головой во все стороны, точно флюгер.

— У какого-то знатного синьора срезали кошелёк, — с удовлетворением сообщила она.

Действительно, толстый мужчина продолжал сыпать бранью и звать на помощь, однако никто не спешил ловить преступника — тот ловко пробирался сквозь толпу и вскоре вовсе скрылся из глаз.

— Дурак! — пожала плечами Карлотта. — Этому индюку самому нужно было гнаться за вором... Впрочем, теперь у него появилась надежда на вечную жизнь.

— Это ещё почему?

— Он только что облагодетельствовал ближнего — поделился своими деньгами. А епископ всюду твердит, будто человек, который так поступит, может рассчитывать на тёпленькое местечко в раю.

В это время к девушкам подбежало несколько служанок, и недавнее происшествие вмиг оказалось забыто...

Лишь через час Карлотта сумела вырваться из весёлой компании подруг. Теперь ей предстояло выполнить ещё одно поручение синьоры Донати: отыскать Буондельмонте и отдать приглашение на праздник.

Человек не столь сведущий решил бы, что юношу следует искать в доме семейства Буондельмонти, но Карлотта ни на миг не допускала мысли, что хоть один щёголь усидит в мрачной, холодной комнате в такой замечательный солнечный день. Поэтому, решила она, молодой человек должен разгуливать по одной из площадей перед домами богатых горожан, где так любят собираться аристократы, желающие похвастать статью, умением ездить верхом и владеть оружием.

Предположение девушки оказалось верным: Буондельмонте и впрямь проводил время в компании друзей, которые веселились на площади перед Новым рынком. Особо среди юношей выделялся Сальвато: сначала он пускал своего коня в галоп, а затем резко натягивал поводья и заставлял животное встать на дыбы, словно не замечая прохожих, которых становилось всё меньше — слух об опасных развлечениях аристократов разлетелся по городу с головокружительной быстротой.

Буондельмонте не принимал участия в забаве. Он расположился под одним из домов и поглаживал любимого коня, служившего предметом гордости молодого человека и зависти его недругов: скакун был белым, словно снег, обладал строптивым нравом и слушался только хозяина.

Лишь с Буондельмонте Арес — так юноша прозвал коня — был смирен, словно оленёнок: негромко фыркал и ласково тыкался носом в плечо хозяина, обнажая в улыбке зубы.

Молодой человек не сразу ощутил лёгкое прикосновение к своей руке. Лишь когда кто-то дёрнул юношу за рукав, он обернулся. Тотчас на лице Буондельмонте появилась любезная улыбка: перед ним стояла, скромно опустив глаза, хорошенькая девушка.

— Что тебе нужно, красавица? — спросил молодой человек, видя, что незнакомка не торопится начинать разговор.

Девушка деловито порылась в корзинке и извлекла оттуда слегка помятое приглашение, источавшее аромат пирожков.

— Моя госпожа, синьора Донати, просит вас пожаловать на праздник, который состоится в её доме через несколько дней.

Произнесено это было с таким лукавым видом, что Буондельмонте почувствовал, как по жилам его пробежал огонь. С трудом взяв себя в руки, он сказал:

— Вот как? Больше твоя госпожа ничего не велела передать? Неужели ты проделала столь длинный путь лишь ради того, чтобы вручить мне восхитительно пахнущий лист бумаги?

— Ещё она сказала, что вы можете привести с собой друзей...

— Боюсь, если со мной явятся эти легкомысленные молодые люди, — указал Буондельмонте на приятелей, которые шутливо размахивали мечами, — от дома синьоры Донати останутся развалины.

— Что ж, если даже они не ответят на приглашение, моя госпожа не слишком огорчится.

— Ты не на шутку меня заинтриговала... Что-то прежде синьора Гвальдрада не жаловала меня своим вниманием. И вдруг — такая перемена... Может, объяснишь, что всё это значит?

— Приходите на праздник, синьор Буондельмонте. Там вы получите ответы на все вопросы, — со смехом произнесла девушка и убежала.

Молодой человек в задумчивости потёр подбородок. Арес, видя, что хозяин забыл о нём, недовольно фыркнул и принялся нетерпеливо перебирать ногами.

— Брось эту затею, Буондельмонте, — раздался за спиной юноши голос Симоне — тот на правах лучшего друга бессовестно подслушал весь разговор. — Мой отец говорит, что синьора Донати одна опаснее, чем Моска, Ламбертуччо и Скьятта вместе взятые. Не нужно связываться с этой разбойницей — один чёрт знает, что у неё на уме.

Буондельмонте усмехнулся:

— Если я не откликнусь на приглашение, то наживу в лице синьоры Гвальдрады и семейства Донати смертельных врагов. Поэтому я пойду на праздник... Ко всему прочему, мне ужасно хочется узнать, откуда взялось такое внимание к моей особе.

— Готов руку дать на отсечение, Гвальдрада затеяла какую-нибудь интригу!

— А я — человек любопытный...

— Даже чересчур...

— ...как и ты, — докончил фразу Буондельмонте. — И поскольку я могу привести с собой друзей, мы оба сумеем удовлетворить любопытство. Если ты, конечно, согласишься сопровождать меня.

— Куда ж я денусь? — обречённо вздохнул Симоне.

Друзья обменялись улыбками.

Буондельмонте вскочил в седло и помчался по улице. За ним последовала шумная кавалькада молодых людей, которые не замечали прохожих, бросавшихся при виде всадников в разные стороны, и наслаждались чувством безграничной свободы...

Глава 3

БУОНДЕЛЬМОНТЕ И МАРИЯ

Так уж вышло, что большинство самых важных событий нашего рассказа случается на пирах и торжествах, поэтому некоторым читателям может показаться, будто времяпрепровождение флорентийцев состояло из бесконечных празднеств и увеселений.

В сущности, подобное предположение было не слишком далёким от истины, хотя ещё за сто лет до описываемых нами событий такой образ жизни показался бы невероятным для людей, обитавших в небольшом городе, скрытом от всех торговых путей замками феодалов и сжатом владениями двух могущественных правителей — Папы и германского императора.

Но всё изменилось с началом войн против крупнейших землевладельцев за власть в контадо. Представители знати, терпевшие поражение, переселялись во Флоренцию, и понемногу среди жителей распространялись привычки, подобные обычаям их поверженных врагов. И ко времени, когда последние феодалы подчинились городу, оказалось, что поведение флорентийцев ничем не отличается от их собственных нравов.

А поскольку знать во все времена любила славно погулять, вскоре хозяева богатых домов стали считать своим долгом хотя бы раз в месяц устроить пир для друзей и родственников. Впрочем, пиром эти празднества можно было назвать лишь с серьёзной оговоркой: всякий раз они превращались в грандиозную попойку, нередко завершавшуюся ссорами и кровавыми поединками, свидетелем одного из которых мы стали в начале повествования.

Праздник в доме синьоры Донати, однако, ничем не походил на увеселения грубых баронов. Скорее, он напоминал встречу в салоне какой-нибудь богатой дамы восемнадцатого века. Поэтому Буондельмонте и Симоне, войдя в дом и очутившись в чисто прибранном помещении, освещённом факелами, в первое мгновение растерялись.

Окна в зале были закрыты яркими занавесками. На маленьких столах красовались вазы с искусственными цветами, выполненными столь искусно, что отличить их от настоящих можно было, лишь коснувшись рукой листьев или лепестков. Несколько столов побольше ломилось от лакомств. Любой человек был вправе подойти к ним и подкрепиться, когда у него возникало подобное желание.

Посреди помещения возвышалось некое подобие трона, на котором восседала хозяйка дома. Вокруг неё толпилось полсотни гостей. Несколько групп поменьше выбрали укромные места рядом с окнами и о чём-то беседовали. Разговоры велись негромко, иногда прерываясь сдержанным смехом, ничуть не походившим на пьяный хохот феодалов. Зато отовсюду сыпались комплименты, и вежливые обращения "любезный синьор" или "прекрасная синьорина" беспрерывно звучали в зале.

Самой шумной была группа молодых людей, вившихся вокруг Катарины и Беатриче — дочерей синьоры Донати. Девушки блистали остроумием и стреляли глазами во все стороны. Гвальдрада, видя это, приподнялась на троне, намереваясь сделать строгое внушение, но гости обступили её таким плотным кольцом, что проложить путь сквозь их ряды женщине удалось бы лишь с оружием в руках.

Именно в миг, когда синьора Гвальдрада тревожно ёрзала на своём сидении, в дверях появился Буондельмонте. Гости, завидев его, расступились. Обрадованная женщина вырвалась наконец из их тисков, причём несколько человек получили от любезной хозяйки ощутимые удары локтями.

"Ого! — отметил Симоне такую поспешность синьоры Донати. — Видимо, нас тут ждали. Вернее, не нас, а Буондельмонте..."

Последнее замечание было вызвано тем, что Гвальдрада, не обращая внимания на Волоньяно, принялась вертеться около Буондельмонте, словно пчела вокруг цветка. Из уст женщины непрерывно лился поток приветствий и славословий, и молодому человеку осталось лишь в свою очередь перейти на восторженный тон и поведать о счастье, которое доставило ему приглашение синьоры Донати.

"Чёрт возьми, хватит! — обиженно подумал Симоне. — Если говорить столько пышных фраз, можно и до утра не покончить с обменом любезностями".

Окончательно убедившись в нежелании хозяйки почтить его хоть кивком головы, Волоньяно направился туда, где продолжали тараторить Катарина и Беатриче. Появление молодого человека оказалось своевременным — собеседники девушек готовы были уже дрогнуть под натиском двух болтушек. Поэтому Симоне был встречен с воодушевлением.

Внезапно по зале прокатился вздох. Все взоры, словно по чьему-то неслышному приказу, обратились к дверям: в них появилась Мария, похожая на сказочную принцессу. Гвальдрада, украдкой взглянув в глаза Буондельмонте, прочла в них восторг.

И было, от чего испытать восхищение!

Девушка в этот вечер надела лучшее платье нежно-голубого цвета из мягкой восточной ткани, настолько плотно облегавшее фигуру, что можно было рассмотреть всё — от тонкой талии до восхитительной груди. На плечи Марии был наброшен лёгкий плащ, голову скрывала полупрозрачная накидка. Усыпанная крошечными драгоценными камнями, одежда её загадочно переливалась в неверном свете факелов.

Девушка подошла к Буондельмонте и произнесла несколько слов, однако взгляд её плохо вязался с дружелюбным тоном и застывшей на губах улыбкой: казалось, в глубине души Мария испытывает непреодолимые страдания. Молодой человек заметил это, и ему вдруг захотелось пойти на любое безумство, только бы собеседница улыбнулась... по-настоящему.

— Я, пожалуй, вернусь к гостям... — кашлянула синьора Гвальдрада. — А вы поговорите о чём-нибудь. У молодёжи всегда найдётся сотня тем для беседы.

Буондельмонте не ожидал подобной уловки со стороны хозяйки и на несколько секунд растерялся, не зная, с чего начать разговор. Это задело его самолюбие: он, считавший себя таким красноречивым, вынужден был стоять и хлопать глазами, словно сова, вылетевшая из лесной чащи на солнечный свет!

Неожиданно молодой человек увидел, что на щеках девушки появились ямочки, а губы дрогнули. В следующее мгновение раздался смех — такой заразительный, что Буондельмонте не удержался и присоединился к нему.

— Да мы, похоже, понимаем друг друга без слов! — воскликнул юноша, вдоволь насмеявшись.

Мария поддержала шутливый тон — и собеседники принялись, перебивая друг друга, говорить обо всём, что приходило в голову, словно старые знакомые, которые встретились после долгой разлуки. Чувствовалось, что девушке наскучило целыми днями сидеть дома, покидая его стены лишь ради утренней молитвы в соборе. Подруг у неё почти не было: на кого-то повлияли родственники, бывшие не в ладах с семейством Донати, другие завидовали красоте Марии. Поэтому в последнее время она общалась только с матерью, сёстрами, и конечно, Карлоттой. И теперь девушка болтала без умолку, проникаясь к молодому человеку всё более тёплыми чувствами.

Синьора Донати, украдкой посматривая в сторону дочери, едва сдерживала проклятья: накануне она втолковывала Марии, чтобы та разыграла перед Буондельмонте роль несчастной красавицы, к которой молодой человек проникся бы жалостью и взялся изображать сказочного рыцаря. Веселье девушки приводило Гвальдраду в ярость.

— Ну, погоди, чертовка, — процедила она сквозь зубы. — Я тебе устрою трёпку.

— Что вы говорите? — переспросил какой-то пожилой господин, одеяние которого было пёстрым, словно павлиний хвост. Мужчина весь вечер вертелся около вдовы, докучая пышными фразами.

— Я говорю, что к концу праздника приготовила небольшой сюрприз.

— Обожаю сюрпризы! — закатив глаза, простонал "павлин".

Тем временем, разговор между Буондельмонте и Марией принял неожиданный оборот.

— Скажите, — произнесла девушка. — Вы ведь, я слышала, бывали в Париже. Говорят, будто это — один из самых замечательных городов мира, и я всю жизнь мечтала съездить туда.

Сама того не подозревая, Мария упомянула о событии, которым молодой человек больше всего любил хвастать перед друзьями. Пару лет назад он вместе с отцом совершил путешествие во французское королевство, где обосновались несколько знакомых Буондельмонти-старшего. С тех пор суждения юноши о Париже, поначалу восторженные, стали куда более суровыми, и город на Сене превратился в его глазах едва ли не в жалкую деревеньку...

— Да, я был во Франции, — состроил презрительную гримасу Буондельмонте. — Но едва ли можно сказать, будто мне понравилась эта земля.

— Почему? — искренне удивилась Мария.

— Причин много... Например, большую часть времени, что мы провели в Париже, шёл дождь. Улицы превратились в отвратительное болото, и пробираться по ним приходилось по пояс в грязи. Разве во Флоренции такое возможно?

— Должно быть, вам просто не повезло — дни выдались слишком дождливыми.

— Нет! Для Франции это — обычное дело. Скажем, во Фландрии, как я слышал, нельзя вести боевые действия — армия просто не может двигаться по размытым дорогам. Поэтому до сих пор французский король не сумел обуздать графа Фландрского... Кстати, все наперебой кричат о могуществе государя Филиппа. Я видел его и испытал жестокое разочарование: это пятидесятилетний старик, у которого нет даже десятой доли величия, присущего настоящему правителю. Даже наш подеста — синьор Герардо — больше похож на монарха!

— Но ведь король Филипп правит страной добрых тридцать лет. По-моему, волосы любого человека поседели бы, а спина сгорбилась после таких испытаний.