Тайны Флоренции

После венчания супруги отправились в старинный замок. Гости — а их набралось не меньше двух сотен — едва уместились в пиршественной зале. Синьора Гвальдрада предположила, что им не доставит удовольствия весь вечер набивать себе животы, поэтому затеяла всевозможные игры, венцом которых послужили выборы принца и принцессы торжества. Столь высоких титулов удостоились Симоне да Волоньяно и Катарина Донати, однако все сошлись во мнении, что исход оказался бы иным, если бы в конкурсе участвовали Буондельмонте и Мария.

В полночь молодожёны поднялись в отведённую для них комнату. Посреди неё возвышалась громадная кровать. В воздухе витал аромат благовоний, от которого у невесты тотчас закружилась голова...

Ночь пролетела, словно одно мгновение...

На второй день после свадьбы Буондельмонте вдруг почувствовал угрызения совести. Глядя на жену, он не мог отогнать мысли, что сейчас место Марии могла бы занимать совсем другая девушка — пусть не такая красивая, зато имевшая куда больше прав зваться синьорой Буондельмонти.

Напрасно Мария пыталась развеселить супруга — лоб того оставался нахмуренным, а брови — грозно сдвинутыми. Синьора Гвальдрада с удивлением увидела, что улыбки и нежные взгляды дочери, которые, как полагала женщина, должны были сделать из молодого человека послушную куклу, — не такое уж всесильное средство.

За ужином сотрапезники молчали. Один из слуг, повинуясь приказу синьоры Донати, принёс из погреба бутылку вина, однако никто не притронулся к напитку.

Внезапно тишину нарушил голос Буондельмонте:

— Думаю, скоро нам придётся вернуться во Флоренцию.

— Ничего не понимаю, — пожала плечами синьора Гвальдрада. — Совсем недавно ты, дорогой сын, — теперь она имела полное право обращаться так к молодому человеку, — утверждал, будто желаешь провести здесь чуть ли не месяц.

— И мне здесь очень нравится, — вмешалась Мария. — Так тихо, спокойно...

— Именно! — воскликнул Буондельмонте. — Слишком тихо! Мне не по душе эти длинные тёмные коридоры, маленькие окна, сквозь которые едва пробивается солнечный луч. Представьте только, сегодня утром я чуть не заблудился! Я — хозяин замка!.. Смешно, не правда ли?

— Просто дому не хватает шума, веселья, — вздохнула синьора Гвальдрада. — А сегодня, после отъезда синьоры Лукреции, стало совсем скучно.

— Напротив, так чудно! — возразила Мария. — Никакой суеты и пустой болтовни...

— Меня удивил скорый отъезд матушки, — не слушая, что говорит супруга, ответил молодой человек. — Похоже, ей не понравилось здесь... — Помолчав немного, Буондельмонте тихо произнёс: — Если говорить начистоту, я почти не знаком с теми, кто сейчас прислуживает в замке. Да и многие слуги едва ли узнают меня при встрече. Так разве можно здесь кому-нибудь доверять?

— О, тогда нам и впрямь лучше вернуться во Флоренцию! — засуетилась синьора Гвальдрада. — Да поскорее!

На этом ужин был окончен, и участники его разбрелись по своим комнатам.

Ночью всех разбудили крики, от которых кровь стыла в жилах.

Буондельмонте выбежал из комнаты и увидел, что по полу катается какой-то мужчина. Не без труда молодой человек узнал в нём одного из людей синьоры Гвальдрады.

— О Господи! — кричал слуга. — За что ты так меня наказываешь?

Буондельмонте склонился над ним:

— Что случилось? Ты можешь объяснить?

Слуга словно не заметил молодого человека:

— Боже, разве я так уж сильно согрешил, когда выпил каплю вина, предназначенного для моих господ?..

Тело слуги изогнулось в жуткой судороге, голова откинулась назад. Раздался предсмертный хрип — и всё кончилось.

Буондельмонте, а вместе с ним и другие свидетели леденящего кровь зрелища, перекрестились. Помолчав немного, он спросил у лакеев:

— Вы знаете, отчего умер слуга?

Один из них протянул молодому человеку полупустую бутылку вина — ту самую, к которой никто не притронулся во время ужина.

— Кажется, на стол подавал Филиппо... — пробормотал Буондельмонте. — Пусть его приведут сюда!

Мальчишка-слуга робко вышел вперёд и заплетающимся от страха языком сказал, что Филиппо нигде нет. Буондельмонте в бессильной ярости сжал кулаки: единственный человек, который мог бы пролить свет на мрачную историю, куда-то исчез!

В это время к нему приблизился повар, с которым читатели успели познакомиться во время пирушки в ювелирной мастерской.

— Ты что-нибудь знаешь, Бальтазар? — прошептал молодой человек.

— Вчера вечером, — чуть слышно ответил повар, — я случайно увидел, как Филиппо прятал на груди увесистый кошель. Я не хотел, чтобы кто-нибудь счёл меня соглядатаем, и громко кашлянул. Тотчас Филиппо скрылся, словно совершил недоброе...

— Да, — покачал головой Буондельмонте, — невесёлая история... Филиппо служил здесь, когда меня ещё не было на свете. Отец любил его, да и я тоже. Всегда выпрашивал чего-нибудь вкусного тайком от родителей... — Он невольно улыбнулся. — Если даже такого человека можно подкупить — значит, нельзя доверять никому.

В этот миг раздался шум и к ногам Буондельмонте упал какой-то мужчина. Борода его была всклокочена, одежда изорвана, глаза блестели от слёз.

— Филиппо! — вскричал молодой человек.

— Простите меня, господин!

— Встань! Я хочу видеть твои глаза. Вдруг это раскаяние — всего лишь спектакль, а на самом деле ты прячешь под одеждой кинжал и ждёшь только удобного мгновения, чтобы пустить его в дело?

При этих словах Филиппо вконец обезумел: стал кататься по полу, завывать, рвать на голове волосы... Буондельмонте с отвращением глядел на слугу и отступал всё дальше.

Наконец мужчина немного успокоился.

Увидев это, молодой человек спросил:

— Почему ты решился на убийство?

— Сам не пойму... — Слуга всхлипнул. — Во время праздника вышел я в сад... Зачем? Ну, чтобы отдохнуть и освежиться... И вдруг подходит ко мне слуга, которого я никогда прежде не видел. И как приложит палец к губам, да как улыбнётся загадочно — я сразу весь и затрясся от любопытства. Есть такой грешок, что уж скрывать... "Хочешь, чтобы сбылась твоя заветная мечта? — говорит. — Тогда выполни маленькое поручение — и станешь счастливым!" Достал мешочек, полный монет, и потряс им в воздухе — я аж опешил от неожиданности. "Допустим, хочу, — отвечаю. — Что нужно сделать?" А он ухмыляется недобро: "Самую малость", — и протягивает мне склянку с чем-то чёрным. "Подсыпь, — говорит, — этот порошок в бутылку с вином и подай господам во время ужина". — "А если откажусь?" — отвечаю. А он как выхватит кинжал — и к моему горлу! "Сдохнешь — вот что будет! И даже не пробуй на помощь звать — прирежу!" Тут уж я на месте чуть не помер — от страха, ясное дело. А потом подумал: чего ж отказываться? Деньги-то немалые! А злодея можно и за нос поводить: мол, ещё денёк погодите, ещё парочку... Только он словно почуял, о чём думаю — да как сверкнёт глазами: "Не смей меня дурачить! Не я, так хозяева мои тебя достанут — у них руки длинные..." Швырнул мешочек на землю — и растворился во тьме, как и не было. Только шепнул напоследок: "Ещё такой же кошель получишь, когда дело справишь..."

Филиппо умолк.

— Почему ты никого не позвал, когда бандит отошёл подальше? — спросила синьора Гвальдрада. — В замке было полно людей. Они поймали бы мерзавца в два счёта.

— Напуган был, госпожа, — ответил слуга. — Да и знаете, что я скажу... В кошельке-то столько денег оказалось, сколько мне и за пять лет не заработать. Что же это такое?! — Он дерзко сверкнул глазами. — За худое дело — богатство, а за честный труд — одни лишь пинки да горстка монет!

— Заткнись! — закричала женщина. — Посмотрите только на него! Чуть не убил господ — и жалуется на их неблагодарность! Полагаю, сейчас ты получишь достойную награду — отправишься на виселицу! Ведь так, мой возлюбленный сын, нужно с ним поступить?

— Нет, — топнув, ответил молодой человек. — Я не желаю ничьей смерти. Разве можно требовать верности от слуги, если относишься к нему, словно к животному? С этого дня жалованье всем будет повышено вдвое... Только вот нельзя забыть, что сегодня погиб безвинный человек. Поэтому ты, Филиппо, приговариваешься к двадцати палочным ударам и навсегда изгоняешься из замка... Если кто-нибудь возьмёт тебя на службу — я буду рад. Но, как видишь, чтобы разбогатеть, достаточно было честно рассказать о своих бедах, а не связываться со злодеями, которые хотели меня убить...

Наутро Буондельмонте покинул замок, оказавшийся для него столь негостеприимным.

Глава 11

ОТЦОВСКАЯ ЛЮБОВЬ

Одним из первых о трагедии в замке услышал Моска Ламберти — молодой человек охотился за сплетнями ничуть не меньше торговок со Старого рынка. Понятное дело, уже через час он сидел в доме Ламбертуччо и торопливо пересказывал всё, что сумел узнать.

Когда Моска умолк, Амидеи вскочил на ноги и принялся метаться по комнате, точно голодный тигр по клетке. Желанная месть чуть не ускользнула из рук по вине неведомого злодея. Чёрт возьми, мужчина отдал бы жизнь, только бы узнать, кто осмелился встать ему поперёк дороги!

Поначалу Ламбертуччо решил, что желать смерти Буондельмонте столь страстно мог лишь Одериго, который совсем обезумел от ненависти. Однако это предположение пришлось отбросить — Фифанти никогда не стал бы отравителем. По той же причине Амидеи отказался и от мысли, будто преступник — Скьятта дельи Уберти. Мужчина, сводя счёты, предпочитал пользоваться кинжалом, а не склянкой с чёрным порошком.

Наконец голову Амидеи посетила догадка, что жизнь врага едва не оборвалась по вине... женщины!

Моска, услышав эти слова, расхохотался, словно сумасшедший, — и смеялся с десяток минут.

— Женщина! — то и дело восклицал он, утирая слёзы рукавом. — Знать бы, как зовут негодяйку, что решилась взять на душу такой страшный грех! Должно быть, одна из любовниц, которую бросил Буондельмонте! Ты ведь об этом подумал?

Амидеи мрачно смотрел на корчащегося от хохота друга. Легкомысленность Моски всё чаще раздражала мужчину, и он приготовился было успокоить слишком уж весёлого приятеля, но тут один из слуг сообщил, что в дом явился парфюмер Пьяруцци.

Амидеи давно знал гостя — конечно же, благодаря жене. Синьора Паола могла проводить долгие часы в парфюмерной лавке, выбирая какие-нибудь снадобья, а Ламбертуччо в это время, чтобы отвлечься от тяжких раздумий о расточительности супруги, заводил беседу с Пьяруцци. Между мужчинами даже установилось некое подобие приятельских отношений. Но чтобы парфюмер являлся в дом Амидеи — такого ещё не случалось!

"Похоже, он узнал нечто важное — и тайна жжёт ему язык", — предположил Ламбертуччо.

Парфюмер — мужчина средних лет, худой, словно трость, — осторожно вошёл в комнату и быстро осмотрел её своими чёрными глазками. Затем с напускной радостью воскликнул:

— Здравствуйте, синьор Ламбертуччо! — Взгляд мужчины при этом был направлен на Моску. Тот поприветствовал Пьяруцци взмахом руки. — У меня есть новость, которая, возможно, покажется вам небезынтересной.

Парфюмер вновь посмотрел на Моску, на этот раз с явным неудовольствием. Ламберти с горестным вздохом покинул комнату, втайне усмехаясь: всё равно Амидеи перескажет всю беседу от начала до конца, едва гость уйдёт.

Когда за молодым человеком закрылась дверь, Пьяруцци произнёс:

— Полагаю, вы знаете, что я, кроме своих обязанностей парфюмера, занимаюсь также изучением различных веществ — и веществ... как бы получше сказать... не столь уж безобидных... — Амидеи кивнул, не понимая, к чему клонит собеседник. — Неделю назад случилось событие, которому я поначалу не придал особого значения. Ко мне явился один из ваших слуг и купил банку самой сильной отравы, какую только можно изготовить, причём выложил всю сумму до единой лиры — а ведь это огромные деньги! Я не стал задавать лишних вопросов, хотя, признаюсь, испытал сильное недоумение. И вот, сегодня по городу пронёсся слух, будто синьор Буондельмонте едва не был отравлен. Понятное дело, мне тотчас вспомнился ваш слуга. Однако я не мог допустить даже мысли, что вы замешаны в преступлении...

— Что же, в таком случае, вы решили?

— Немного поразмыслив, я вспомнил, что человек этот часто сопровождал вашу дочь. Впрочем, тогда он был одет, как богатый синьор...

Парфюмер замолк, предоставив собеседнику время на раздумья. Несколько минут Амидеи нервно шагал из угла в угол, затем сказал:

— Вы говорите, синьор Лучано, что яд стоил огромных денег?

— Да.

— Но у моей дочери их нет!

С этими словами Ламбертуччо метнулся к сундуку, стоявшему в углу, и дрожащими руками откинул крышку. Раздались страшные проклятья.

— Я, пожалуй, пойду, — пролепетал Пьяруцци, спиной продвигаясь к двери.

Амидеи не заметил этого — мужчину занимали совсем другие вещи.

Взгляд Ламбертуччо упал на широкий пояс, висевший на стуле.

— Сейчас я устрою тебе незабываемое представление, идиотка, — прошипел Амидеи и, схватив пояс, бросился к комнате Катарины.

Девушка в это время сидела на кровати и причёсывалась, не подозревая об опасности, которая ей грозила.

Как ни удивительно, походив несколько дней с видом мученицы, Катарина вскоре заметно повеселела. Иногда можно было услышать, как она мурлычет под нос задорные куплеты, сочинённые простонародьем, — а значит, не слишком пристойные. Поведение её заставляло окружающих предположить две вещи: либо Катарина не страдает от горя, либо лишилась рассудка после неудавшейся свадьбы...

Амидеи вошёл в комнату с улыбкой на устах и с кожаным поясом за спиной. Девушка воскликнула:

— Доброе утро, папочка!

— Здравствуй, доченька! — елейным голосом ответил Ламбертуччо. — Вижу, ты весела как никогда. А я-то пришёл, чтобы поделиться своими переживаниями...

— Что-то стряслось?

Катарина отложила гребень в сторону и с беспокойством посмотрела на отца.

— Представь себе. Я вдруг обнаружил, что из моего сундука пропало три мешочка с деньгами. Так, сущие пустяки: всего-то сотня-другая лир... Может, знаешь, кто их украл?

Девушка с дрожью в голосе воскликнула:

— Боже! Какое несчастье! Нужно найти вора!

— Ты не ответила на мой вопрос...

Внезапно Амидеи закричал так, что Катарина в ужасе отпрянула от него:

— Признавайся, негодяйка! Мерзкая, неблагодарная дочь! Я знаю, что ты купила у парфюмера Пьяруцци яда, чтобы отравить Буондельмонте.

— Это ложь!

— Ах, ложь?!

Ламбертуччо выхватил пояс и принялся хлестать дочь: по рукам, по спине, по лицу... Девушка, рыдая, пыталась увернуться, однако удары сыпались на неё со всех сторон.

— Не подозревал я, что вырастил змею! — сыпля ругательствами, от которых покраснели бы мясники с моста через Арно, кричал Амидеи. — Признавайся во всём — или спущу с тебя шкуру!

— Да, это я пыталась отравить Буондельмонте! — сдалась наконец Катарина.

Ламбертуччо остановился и перевёл дух.

Кто-то хрипло кашлянул. Амидеи обернулся и увидел в дверях синьору Паолу, из-за спины которой выглядывал Моска Ламберти. В коридоре толпились слуги, сбежавшиеся, чтобы полюбоваться на занимательное представление.