Тайны Флоренции

— Слова эти исцеляют меня лучше любых лекарств. Но неужели ты осмелишься в одиночку напасть на Буондельмонте?

— Почему "в одиночку"? — вмешался в разговор Джансимоне. — Я тоже собираюсь поучаствовать в этом деле. У меня есть на примете несколько надёжных людей, которые охотно возьмутся за работу.

— Как? — возмутился Скьятта. — Вы хотите прибегнуть к помощи наёмных убийц?

— Почему бы и нет? У нас в Риме все так поступают. Зачем давать горожанам повод вопить на каждом углу, что, мол, Скьятта дельи Уберти убил несчастного синьора Буондельмонте, если можно представить дело так, будто враг ваш стал жертвой ночных грабителей?

— А ведь Джансимоне прав, — после минутных раздумий произнёс Фифанти. — Какая, в сущности, разница, от чьей руки падёт этот чёртов ублюдок? Пусть ей окажется хоть рука нищего — так будет даже унизительнее для нашего блистательного рыцаря.

Он коротко хохотнул.

Уберти ещё немного поспорил, но скорее для виду — на самом деле мужчина был несказанно рад возможности переложить убийство на чужие плечи.

В конце концов Скьятта тяжело вздохнул, словно осознал бесполезность дальнейших пререканий:

— Что ж, если тебе, Одериго, пришёлся по душе план синьора Джансимоне — воспользуемся им.

— Впрочем, не стоит забывать ещё об одном обстоятельстве, — заметил Ферранте. — Быть может, Буондельмонте откажется брать в жёны дочь Амидеи, и тогда...

Договорить он не успел — кто-то робко постучал в дверь.

— Что такое?! — прорычал Одериго.

В комнату осторожно заглянул слуга:

— Синьор Гангаланди предал какую-то записку, мой господин...

— Так давай её и проваливай отсюда! — завопил Фифанти.

Выхватив бумажку из рук слуги, молодой человек быстро пробежал её взглядом.

Лицо Одериго позеленело; он скомкал бумажку, отбросил подальше и прошипел:

— Буондельмонте согласился на предложение Ламбертуччо. Через две недели в доме Амидеи состоится помолвка.

— Думаю, убийство нужно совершить через пару-тройку дней после неё! — тотчас воскликнул Ферранте.

— Почему не раньше? — нахмурился Уберти.

— Во-первых, — затараторил Джансимоне, — спешка в таком деле нам ни к чему. Терпение — вот главный наш союзник! Во-вторых, если Буондельмонте погибнет так скоро, сразу после совета в доме Амидеи, нетрудно будет понять, кто во всём виноват. Ясное дело, человек, который яростнее всех призывал к мести. Иными словами, вы, синьор Скьятта. А вот если Буондельмонте убьют после помолвки, горожане решат, что это Ламбертуччо сумел обвести врага вокруг пальца: сначала усыпил бдительность, а затем нанёс решительный удар.

— Браво! — захлопал в ладоши Одериго. — У вас необычайные способности к такого рода делам, мой друг.

— Благодарю, — поклонился Ферранте...

Джансимоне и Скьятта вместе вышли из дома раненого. Пошептавшись немного, они распрощались и направились в разные стороны.

Вдруг кто-то окликнул Уберти.

Мужчина обернулся, взглянул на спину удаляющегося Ферранте, который кутался в свой старый плащ, — и вздрогнул: он вспомнил, что видел, как человек в таком же плаще дня три назад заходил в дом консула Альбицци.

— Любопытно... — пробормотал Скьятта. — Если Ферранте и вправду знаком с синьором Лукой, почему он пытается разрушить план, который тот предложил?.. Впрочем, тебе-то какая разница? Сейчас главное — покончить с Буондельмонте. А уж тогда можно будет хорошенько поразмыслить и выяснить, кто такой Джансимоне на самом деле... Конечно, если мальчишка к тому времени ещё будет жив.

Глава 7

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Пусть синьор Уберти продолжает строить зловещие замыслы, мы же перенесёмся к воротам Святой Марии.

В этот час у ворот появились четверо всадников.

Возглавлял их седоволосый мужчина с благородным лицом, покрытым короткой бородой. Во всём его облике чувствовалась страшная усталость.

Сопровождали незнакомца двое слуг; один — совсем старик — ехал позади своего господина, другой вёл под уздцы лошадь, на которой сидела девушка лет шестнадцати, так похожая на главу путешественников, что любой без труда догадался бы: это — отец и дочь.

Описанная нами процессия свернула на одну из улиц и вскоре остановилась перед старым двухэтажным зданием, окружённым ржавой решёткой. Соседние дома выглядели ещё хуже: низкие, деревянные, такие ветхие, что, казалось, сильный ветер разнесёт их в щепки.

Мужчина извлёк из кармана ключ, отворил обитую железом дверь и вошёл внутрь.

— Матильда! — прокричал он.

Несколько секунд никто не отзывался, затем послышались торопливые шаги — и на верхней ступеньке лестницы появилась пожилая дама, одетая в старомодное платье. Лицо её едва виднелось из-под чёрной накидки.

— Синьор Чезаре! Неужели это вы?! — Руки женщины дрожали, в глазах блестели слёзы. — Наконец-то вы вернулись!

— Да, добрая моя Матильда, теперь мы с Симонеттой останемся во Флоренции навсегда.

— "С Симонеттой"? — переспросила дама. — Но отчего я не вижу её?

В это мгновение девушка, которая до тех пор продолжала стоять за дверью, с весёлым смехом вбежала в дом и бросилась на шею старой женщине. От неожиданности Матильда сперва разрыдалась, затем улыбнулась сквозь слёзы и, всё ещё не в силах поверить собственному счастью, принялась разглядывать гостью.

— Боже мой! — воскликнула она. — Ваша дочь, синьор Чезаре, стала первой красавицей Флоренции! Едва молодые люди увидят её, под окнами нашего дома соберётся настоящая толпа женихов... А ведь я предупреждала об этом, когда десять лет назад вы уезжали в Сиену! И оказалась права.

Некоторое время продолжался довольно-таки бессвязный разговор. Вдруг Матильда хлопнула себя по лбу и закричала, что путники, должно быть, умирают с голоду.

— Нет, — попробовала успокоить служанку Симонетта. — Мы вовсе не голодны.

Женщина однако решительно взялась за дело, не забывая без конца сыпать вопросами.

Лишь когда обед был готов и синьор Чезаре вместе с дочерью уселись за стол, в комнате на некоторое время воцарилось безмолвие. Продлилось оно, впрочем, недолго.

Первым заговорил синьор Чезаре.

— Возможно, мы с Симонеттой и Джакопо, — мужчина кивнул в сторону старого слуги, который был незнаком Матильде, — остались бы в Сиене. Но прошёл целый год с тех пор, как умерла Франческа, а мы так и не смогли оправиться от горя. Всё в доме напоминало мне о жене, а Симонетте — о матери. Поэтому я решил вернуться в наш старый флорентийский дом, который ты, Матильда, похоже, сохранила в прекрасном состоянии.

— Ох, моей заслуги в этом нет! — ответила женщина. — Мне помогают слуги из дома синьора Альбицци. И, конечно, ваш брат синьор Лоренцо не оставляет меня без помощи.

— Кстати, когда я смогу навестить дядюшку? — вмешалась в разговор Симонетта — Я страшно соскучилась по его маленькой капелле...

— Уж точно не сегодня! — воскликнул синьор Чезаре. — Мы так устали после дороги, что, по-моему, лучше посвятить вечер отдыху... Впрочем, если ты захочешь пойти в капеллу, я противиться не стану.

— Только синьор Лоренцо теперь уже не капеллан, — грустно добавила Матильда. — Негодный приор монастыря при церкви Санта-Тринита назначил на эту должность другого человека...

Посидев ещё немного за столом, Симонетта почувствовала, что глаза слипаются от подкравшегося незаметно сна — сказались усталость и обильная еда.

Поэтому девушка, поблагодарив радушную хозяйку, покинула её и синьора Чезаре и поднялась в свою комнату.

Сердце Симонетты забилось сильнее — среди этих стен прошли первые семь лет её жизни, беззаботные и счастливые.

Казалось, ничто не изменилось: всё тот же стол около окна, высокая старая кровать едва ли не в половину комнаты шириной, и, конечно, портрет печальной черноволосой женщины — матери Симонетты.

Девушка подошла к портрету, взяла его в руки и, повинуясь внезапно нахлынувшему чувству, на миг прижала к губам.

Некоторое время она, едва сдерживая слёзы, любовалась на картину, а затем принялась исследовать комнату дальше.

Внимание Симонетты привлёк небольшой сундук. Под крышкой его оказалось несколько красивых платьев, сшитых, видимо, совсем недавно. Девушке оставалось лишь гадать, чьих же рук это дело — таких заботливых и предусмотрительных.

Осмотрев наряды, Симонетта отложила их в сторону и вышла на балкон.

Слева виднелась широкая улица, носившая название Терм, а справа — не менее большая улица Святых Апостолов. Обе они вели к мосту через Арно, поэтому были полны прохожих. Ко всему прочему, неподалёку располагались цеховые резиденции торговцев шерстью и шёлком, а чуть дальше, на пересечении улиц Калимала и Ваккеречча, — штаб-квартира менял и банкиров.

Словом, место, где отныне предстояло жить Симонетте, оказалось не таким уж далёким от людных мест, и даже с балкона можно было различить немало высоких домов с башнями и укреплениями.

Удовлетворив в какой-то мере своё любопытство, девушка вернулась в комнату, улеглась на кровать и вскоре уснула.

Наутро Симонетта пробудилась с первыми лучами солнца и, быстро одевшись, вышла на полюбившийся ей балкон.

С удивлением она заметила, что по улице в этот ранний час прогуливаются двое молодых людей.

Первый был низок ростом и, как показалось девушке, походил больше на простолюдина, нежели на аристократа. Изредка он встряхивал копной светлых волос, точно выражал недовольство словами собеседника.

Второй заинтересовал Симонетту куда больше. В каждом движении юноши чувствовалось, что принадлежит он к знатному роду. Одежда его была необычайно богата: от разноцветного головного убора до отороченного беличьим мехом малинового плаща.

"Рыцарь...", — подумала девушка и мечтательно вздохнула.

Впрочем, в следующую секунду взгляд Симонетты упал на лицо незнакомца — и сердце невольно сжалось от сострадания при виде неизъяснимой муки, которая на нём читалась.

Молодые люди прошли под балконом, и девушке удалось расслышать обрывки их беседы.

Говорил "рыцарь".

— Не могу я, Симоне, смириться с этим браком... Не могу! Все обвинения Уберти и его своры — отвратительная ложь. Сам подеста признал, что не я — зачинщик драки. Если бы не беды, к которым привёл бы отказ, я никогда не пошёл бы на сделку с Амидеи.

— Меня тревожит, отчего Ламбертуччо так внезапно отказался от своих кровожадных намерений, — ответил Волоньяно. — Когда я уходил, все жаждали мести, и вдруг — такая перемена!

— Я слышал, на участников совета повлиял синьор Альбицци... Говорят, речь его была великолепна.

— Синьор Лука славится красноречием, — хмыкнул Симоне. — Но когда я спросил отца, что же предложил Альбицци, он отшатнулся от меня, словно от прокажённого, заявил, что я слишком молод и глуп, и посоветовал не совать нос куда не следует. А потом вдруг стал кричать, что навеки опозорен и флорентийцы проклянут его... Никогда я не видел отца таким. Похоже, его что-то огорчило... Знаешь, Буондельмонте, я бы на твоём месте носил под одеждой кольчугу.

Молодые люди удалились на почтительное расстояние, поэтому Симонетта не могла уже слышать, о чём они говорят. Проводив прекрасного незнакомца взглядом, девушка покинула балкон.

Между тем Буондельмонте передёрнул плечами:

— Я был бы не так расстроен, окажись дочь Амидеи миловидной! Однако, как я слышал, Катарине исполнилось недавно пятнадцать лет — и особой красотой она не славится... Мне что же, придётся играть с женой в куклы, чтобы развлечь её?! Я отвык от детских забав.

— Зачем же так? Помнится, ты в пятнадцать лет уже не размахивал деревянным мечом — к тому времени тебя начали занимать совсем другие забавы. Отчего бы не предположить, что подобный интерес успел пробудиться и в сердце юной Катарины?..

Друзья рассмеялись и неторопливо продолжили свой путь. Изредка они обменивались замечаниями, услышав которые, Амидеи лишился бы рассудка от ярости.

Во время завтрака Симонетта осторожно спросила служанку:

— Матильда, ты ведь знаешь обо всём, что происходит в городе?

— Конечно! — охотно ответила женщина. — Стоит только появиться на рынке — и в голове у меня начинает гудеть, точно в улье, из-за тысяч сплетен, которые проносятся между торговыми рядами быстрее ветра.

— Ночью, — сказала Симонетта, — меня разбудил громкий шум — под окнами собралась толпа молодых людей.

— Ах, негодяи!

— Они шутили и смеялись, и чаще всего я слышала имя Буондельмонте...

— Ох! — всплеснула руками Матильда. — Это же самый завидный жених во Флоренции. Любая девушка в мечтах видит себя его женою!.. — Вдруг женщина в испуге прикрыла рот рукой: — Но что же этот безрассудный юноша делал возле нашего дома?! Ему нельзя выходить на улицу даже при свете дня, не говоря уж о ночном мраке.

— Почему? — с напускным безразличием спросила девушка.

— Недавно синьор Буондельмонте попал в скверную историю: поссорился на пиру с одним молодым человеком, Одериго Фифанти, и ранил его. Сперва родичи раненого хотели отомстить, но затем здравый смысл взял верх, и они отказались от своего намерения.

— Чего же тогда бояться синьору Буондельмонте?

— Никто не знает, что на уме у этого Фифанти, чьи друзья — да простит меня Господь! — настоящие мерзавцы и головорезы.

— Бедный синьор Буондельмонте... — протянула Симонетта.

— Ещё бы! Говорят, драку затеял его противник, словно намеренно искал повод для ссоры.

— И после этого Фифанти смеет требовать мести?! — вскричала девушка. — Что за нравы царят во Флоренции!

Служанка со вздохом покачала головой.

Помолчав немного, Симонетта продолжила расспросы:

— Так ты говоришь, Матильда, что синьор Буондельмонте очень красив?

— О, да! Необычайно! Кожа у него нежная, словно у девушки, а чёрные волосы мягче шёлка. Но при этом синьор Буондельмонте очень мужествен. А уж как владеет оружием! Никто не может одолеть его в поединке!.. Впрочем, — добавила женщина, — теперь городским красавицам придётся лишь вздыхать об упущенном счастье.

— Почему? У него есть невеста?

— К несчастью, есть...

— Кто она? — Глаза девушки сверкнули.

— О! Это дочь Ламбертуччо Амидеи — родственника синьора Фифанти, — хитрого и коварного. Чтобы заключить мир, он предложил Буондельмонте этот брачный союз, хотя хуже невесты для нашего юного красавца не сыскать во всей Италии.

— И синьор Буондельмонте согласился?! — задохнулась от возмущения Симонетта.

— А что оставалось делать?

— Я бы отказалась! Уверена, никто не собирался убивать синьора Буондельмонте. Его обманом и угрозами заставили решиться на брак, который был ему ненавистен!

— А ведь верно! — сказала Матильда. — Синьор Чезаре, по-моему, Симонетта попала в самую точку. Как вам кажется?

Мужчина покачал головой:

— Не знаю. Я отвык от флорентийской жизни, а её нужно хорошо знать, чтобы не ошибиться в ответе на такой сложный вопрос... — Заметив умоляющий взгляд дочери, он неохотно добавил: — Я, пожалуй, предположу, что ссора не была задумана заранее; Ламбертуччо просто воспользовался удачей, которая внезапно упала ему в руки. Отец его был хитрой лисой: чуял выгоду там, где у других не возникало даже мысли, будто можно чем-то поживиться, и накопил немалые богатства. Потому-то Амидеи и смеет сейчас разговаривать на равных с главой рода Буондельмонти и даже угрожать ему... — Внезапно лицо синьора Чезаре превратилось в непроницаемую маску: — Я не советую тебе, Симонетта, принимать близко к сердцу ссоры флорентийцев. Один только Бог знает, кто в них прав, а кто — виноват. Забудь о рассказе Матильды... Сходи-ка лучше к дядюшке Лоренцо. Он, верно, уже заждался нашего приезда...