Тайны Флоренции

— Хорошо, — покорно ответила Симонетта.

Однако очутившись в своей комнате, она с грустью посмотрела в окно и чуть слышно прошептала:

— А всё-таки жаль синьора Буондельмонте... Такой красивый молодой человек...

Глава 8

ПОМОЛВКА

Помолвка Буондельмонте и Катарины долго будоражила умы сплетников. Любые разговоры непременно сводились к ней, причём одни флорентийцы твердили, что молодой человек не заслужил столь печальной участи, как брак по принуждению, другие же возражали на это, что юноше сказочно повезло и всё могло закончиться гораздо хуже.

Наконец терпение горожан было вознаграждено: настал день, когда в доме Амидеи собралась настоящая толпа, чтобы поучаствовать в церемонии, после которой во Флоренцию вновь вернулся бы мир.

Ламбертуччо изо всех сил пытался украсить своё мрачное жилище, однако усилия его оказались тщетными.

Стены занавесили огромными гобеленами — необычайно дорогими, но подобранными на удивление безвкусно. На лестнице расстелили толстые ковры, в которых утопали сапоги гостей, зато пол в зале отчего-то оказался лишён подобной роскоши.

Ровно в полдень было объявлено о приходе Буондельмонте.

Едва появившись в зале, молодой человек сразу вызвал приглушённый ропот среди гостей: многим показалось, что он оделся чересчур уж скромно и мрачно.

Жениха сопровождал Симоне да Волоньяно. Он напряжённо следил за всем, что происходит вокруг, и готов был в любую секунду броситься на выручку другу, если жизни того что-либо будет угрожать. Впрочем, в описываемые нами времена ещё не вошло в обычай устраивать кровопролитие на пышных торжествах, поэтому настороженный вид юноши вызвал недоумение у родичей невесты. Кое-кто даже готов был счесть такое поведение оскорбительным.

В дверях путь Буондельмонте преградил Скьятта дельи Уберти и, растянув тонкие губы в улыбке, произнёс:

— Рад видеть тебя, дорогой родич.

— "Родич"?! — изумился молодой человек. — Ничего не понимаю...

— После свадьбы мы сможем называть так друг друга, — пояснил Уберти. — Конечно, родство будет весьма отдалённым, но я надеюсь, что смогу величать тебя "кузеном". Ты ведь не станешь возражать?

— Прости, Скьятта, — ответил Буондельмонте. — Меня ждёт невеста, поэтому, полагаю, лучше будет, если мы продолжим этот разговор в иное время.

Молодой человек поклонился со всей учтивостью, на какую был способен, а затем направился к Амидеи. Всё же, по лицу его скользнула тень неудовольствия.

Скьятта усмехнулся и обменялся взглядами с Джансимоне — тот затаился среди гостей.

Впрочем, через несколько секунд Буондельмонте уже позабыл о неприятном разговоре — взор его обратился на девушку, которая стояла рядом с Ламбертуччо и нервно теребила край широкого пояса.

"Вот она... твоя невеста", — вздохнул юноша.

В последний раз он видел Катарину несколько месяцев назад и втайне надеялся на чудо: вдруг благодаря какому-нибудь волшебству или по воле Господа дочь Амидеи превратилась в красавицу. Однако ничего подобного, разумеется, не произошло?

Юная невеста едва ли могла потрясти воображение хоть кого-нибудь из молодых флорентийцев, пусть Ламбертуччо и уверял, точно торговец на рынке, что со временем дочь его станет подлинным украшением города. "Благоуханным цветком, чей аромат сведёт юношей с ума... Символом Флоренции, о котором узнает вся Италия...", — так говорил мужчина в беседах со своими знакомыми. Лицо её было круглым, словно луна, и бледным; серо-зелёные глаза — выпученными; нос с горбинкой казался слишком большим, как и пухлые губы; фигуру же не осмелился бы назвать стройной даже любящий отец.

Катарина изо всех сил пыталась побороть волнение, для большей уверенности вспоминая слова, которые каждый вечер твердил ей Амидеи: "Пусть этот заносчивый щёголь почувствует моё великодушие — я ведь простил его! Пусть осознает, что женитьба на тебе — великое счастье!" Слушая отца, девушка послушно кивала в ответ, но в глубине души всякий раз задавалась вопросом: отчего нужно вести себя высокомерно с будущим мужем — таким красивым и отважным?

И сейчас Катарина, уняв дрожь, гордо выпрямила спину, задрала подбородок — словом, постаралась принять вид величественный и неприступный.

Симоне, заметив это, на мгновение позабыл о роли охранника и чуть было не прыснул со смеху — так позабавили его потуги девушки, — но вовремя спохватился: неуместное веселье в такую торжественную минуту могло бы привести к настоящему побоищу.

Буондельмонте и Ламбертуччо обменялись приветствиями, после чего последний, потирая руки, произнёс:

— Что ж, теперь, полагаю, настало время, не отвлекаясь на бесполезные церемонии, подписать брачный контракт — благо, он давно готов.

Молодой человек кивнул — ему не меньше будущего зятя хотелось побыстрее покончить с неприятной процедурой.

Один из слуг поднёс на бархатной подушечке листок пергамента. Буондельмонте быстро пробежал взглядом написанное и с безразличным видом поставил свою подпись. Затем передал контракт Амидеи. Мужчина поспешил последовать примеру юноши.

Когда бесценный документ был оформлен по всем правилам, Буондельмонте принял из рук Симоне обитую алой тканью коробочку, небрежно открыл её и извлёк два великолепных перстня — золотой и серебряный. Гости невольно ахнули, и даже сам Амидеи сглотнул слюну, представив, что за сокровища таятся в сундуках его зятя.

Катарина укоризненно взглянула на отца: зачем было бранить Буондельмонте, если на деле тот не только оказался лишён недостатков, которые ему приписывал Ламбертуччо, но и сказочно богат? Поистине, Всевышний одарил семейство Амидеи своей благосклонностью, и не стоит слишком уж важничать, иначе можно разгневать небеса.

Дождавшись, когда восторг уляжется, Буондельмонте протянул коробочку невесте и сказал:

— Перстни эти — залог моей верности. Клянусь, что ни при каких обстоятельствах не нарушу своего слова.

Амидеи чуть заметно кивнул одному из лакеев, и вскоре тот вернулся с толстой золотой цепью, на которой висел крест, усыпанный самоцветами.

— Примите, дорогой зять, этот подарок, — выдавил мужчина. — Семейство наше счастливо породниться с вами.

— Благодарю вас, дражайший тесть! — воскликнул Буондельмонте, которого, казалось, начал забавлять бесконечный обмен любезностями. — Благодарю, — повторил он, — и приношу в дар скромную вещицу — одну из наших семейных реликвий.

Молодой человек махнул рукой. Тотчас Симоне извлёк из-под полы плаща, где в этот день словно хранились все сокровища тамплиеров, великолепный кинжал. Рукоять его и ножны были украшены драгоценными камнями.

— Надеюсь, столь прекрасное оружие никогда не будет пущено в ход, — негромко произнёс Буондельмонте.

Амидеи бросил на него проницательный взгляд и принуждённо рассмеялся:

— О да! Такие драгоценные вещи незачем пачкать кровью... — Затем, возвысив голос, сказал: — Что ж, осталось лишь назвать дату свадьбы. Полагаю, вы синьор Буондельмонте, не станете возражать, если торжество пройдёт десятого февраля. День этот знаменателем для нашей семьи: ровно двадцать лет назад в церкви Сан-Стефано связали себя узами брака Ламбертуччо Амидеи и Паола Фифанти. Я хотел бы продолжить столь славный обычай.

Буондельмонте поклонился в знак согласия.

— А теперь, — воскликнул Амидеи, — давайте поднимем кубки за здоровье жениха и невесты!

Ряды гостей пришли в движение. Засверкали драгоценности на одеждах, зазвучал гул голосов. Слуги поспешно зажигали свечи — над землёй уже начали сгущаться ранние зимние сумерки.

В амбразуре одного из окон-бойниц встретились Скьятта дельи Уберти и Джансимоне Ферранте.

— Всё готово? — прошептал Уберти.

— Да. Я уже объяснил своим людям, что от них требуется. Они ждут лишь моего приказания. Полагаю, через пару-тройку дней можно будет взяться за дело.

— Почему не сегодня? — нетерпеливо топнул ногой мужчина.

Ферранте хмыкнул:

— Полагаю, сегодня, когда улицы будут полны гостей, которые возвращаются домой, не лучшее время для осуществления нашей затеи... А теперь — до встречи. На вас уже начинают поглядывать с подозрением — да и на меня тоже. Не нужно давать людям повод для сплетен.

Через мгновение Джансимоне вновь затерялся в толпе, Уберти же, осознав ошибку, густо покраснел и отругал себя последними словами...

К Ламбертуччо тем временем неслышно подошёл Моска и, склонившись, зашептал в самое ухо:

— Чёрт возьми! Впервые в жизни я пожалел, что родился мужчиной... Если бы мне дарили такие вещи...

— Матерь божья! — перебил его Амидеи. — Все словно помешались на богатстве этого мальчишки!

— И ты тоже!.. — рассмеялся Ламберти.

— Неужели, — словно не услышав замечания приятеля, продолжил мужчина, — окажись ты моим зятем, я поскупился бы на подарки в день помолвки?

— Это меня и тревожит! Если сложить вместе твоё золото и золото Буондельмонте, ты станешь богаче магистра ордена храмовников... А тогда — выкупишь все земли в Тоскане, объявишь себя новым маркграфом и пошлёшь нас — своих друзей — к чёрту...

С этими словами он оставил ошеломлённого Ламбертуччо и принялся расхаживать по зале, со вздохом приговаривая:

— Эх, отчего же у меня нет дочери, которую можно выдать замуж?..

Глава 9

НОЧНЫЕ УБИЙЦЫ

Через несколько дней после помолвки Буондельмонте вдруг захотелось сходить в мастерскую Стефано Фелицци.

На этот раз он отправился к ювелиру в одиночестве — Симоне не показывался на улице из-за сильной простуды.

— Не хочу, чтобы меня видели с мокрыми от слёз глазами и распухшим носом, — отвечал Волоньяно на предложения приятелей побродить по городу — и трудно было понять, шутит он или говорит серьёзно.

Близился вечер. Солнечный диск, затерявшийся в пелене облаков, быстро исчезал за холмами, однако Буондельмонте это ничуть не смущало — он прихватил в дорогу длинный кинжал и потому ничего не боялся.

Дом Фелицци находился в сотне метров от церкви Санта-Мария Маджоре, и неподалёку от него начинались лачуги бедняков, ютившиеся возле городских стен. Такое местоположение может показаться читателям неудачным: какой глупец отправится за украшениями на самую окраину Флоренции? Но мастерская Стефано привлекала богачей именно тем, что с хозяином её можно было побеседовать спокойно, не страшась любопытных глаз и ушей, и столь же спокойно забрать готовое изделие.

Ювелир встретил гостя радостно. Подмастерья к тому времени уже закончили работу и поспешили воспользоваться выпавшими на их долю свободными минутами. В мастерской остались лишь Франческо, который старательно выводил на листке пергамента какие-то линии, и Марко Джаспирини, притворявшийся, будто занят чем-то важным. На самом деле он лишь старался утолить любопытство и узнать, зачем пожаловал Буондельмонте.

Однако все надежды юноши оказались жестоко разрушены — после обмена приветствиями Стефано повёл гостя в свою комнату. А уж что он почувствовал, когда Буондельмонте дружески кивнул Франческо и подал какой-то знак. Марко так и затрясся от злости!

Дождавшись, когда в зале никого не останется, Джаспирини поднялся из-за стола, воровато огляделся по сторонам — и выскользнул за дверь...

— Как видите, дом у нас не очень большой, зато уютный, — говорил тем временем Стефано.

— Да, пожалуй...

Ответ Буондельмонте прозвучал не слишком уверенно, что было вполне объяснимо: молодой человек очутился в крошечной комнате, вся обстановка которой состояла из тюфяка, набитого соломой, дубовой скамьи и сундука.

Впрочем, подобная скромность ювелира вызывала скорее уважение, нежели осуждение. И как поведение Фелицци отличалось от поступков других горожан, которые сумели разбогатеть на торговых операциях и ростовщичестве и теперь изо всех сил пытались показать себя новыми властителями Флоренции!

— Мне очень нравится этот дом, — помолчав немного, произнёс мужчина. — И подмастерья не жалуются. Живут на одном этаже со мной — в таких же комнатках, — едят ту же пищу, что и я, пьют то же вино... Жаль только, никто из них не задумывается пока о женитьбе — так хочется иногда порадоваться чужому счастью, если Господь не позволил тебе обзавестись семьёй...

Последние слова были сказаны неспроста: с помощью их Фелицци надеялся вызвать гостя на откровенность, полагая, что тому непременно захочется поговорить о ненавистной женитьбе.

Так и случилось.

— Да уж! — горько усмехнулся молодой человек. — Мне нежданно-негаданно было подарено редкостное счастье! — В порыве ярости он сдёрнул с плеч малиновый плащ и бросил на скамью, а затем продолжил: — Знай вы, Стефано, что за гнев бушевал в моей груди, когда я видел ухмылки на лицах Скьятты, Ламбертуччо, Моски... О, вы ужаснулись бы! Мне хотелось кинуться на кого-нибудь и устроить драку — настоящую, кровавую, а не тот спектакль, который был разыгран в доме графа да Ромена. — Переведя дыхание, юноша произнес чуть спокойнее: — До сих пор не возьму в толк, как этот проклятый кинжал очутился в спине у Фифанти. Клянусь, я не доставал его из ножен!

— Теперь, когда вы согласились жениться и даже подписали контракт, ничто не имеет значения, — покачал головой Фелицци. — Пусть даже ссора и впрямь была лишь предлогом, чтобы склонить вас к союзу с семейством Амидеи.

— Ну уж нет! — сверкнул глазами Буондельмонте. — Окажись это правдой, я нашёл бы способ отомстить!

— И всё же, я советую вам не совершать безрассудств. В конце концов, вы ведь не хуже меня знаете, что многие флорентийцы женятся ещё детьми — даже не подозревают, как выглядит их суженая или супруг. Какая уж тут любовь? Большое приданое — вот что важно.

— Так поступают лишь богачи, — возразил молодой человек. — Уверен, любой ваш подмастерье, когда станет выбирать супругу, будет повиноваться чувствам, а не мыслям о содержимом её сундуков. И если бы мой отец жаждал денег, я ещё при рождении оказался бы помолвлен с дочерью какого-нибудь союзника нашего семейства. Он, однако, позволил мне самому распоряжаться собственной судьбой. Так почему должно быть иначе? Зачем идти на поводу у людей, которые меня ненавидят?

Фелицци надоело упрямство юноши, не желавшего ничего слушать. Ко всему прочему, ювелиру показалось, что собеседник уже принял какое-то решение, однако не хочет о нём говорить.

Поэтому Стефано произнёс:

— Единственное, что я могу посоветовать: в поступках своих следуйте не велению сердца или мгновенной вспышке гнева — через несколько минут от неё не останется даже воспоминаний, — а доводам разума. Помните, что от решений ваших зависит судьба всего города: утонет ли он в крови или продолжит расцветать назло врагам.

— Я всё понимаю, — опустил взор Буондельмонте. — Но до чего же трудно смириться с несправедливостью судьбы! Возможно, когда-нибудь и вы, Стефано, поймёте, каково бывает человеку, все надежды которого потерпели крах. Впрочем, — выдавил он улыбку, — предупреждаю вас заранее: это — необычайно отвратительное чувство.

С этими словами молодой человек направился к двери.