Тайны Флоренции

Улицы в этот час были полны людей. Тянулись на рынок тяжёлые телеги; со всех сторон доносились стук, скрип, скрежет... и страшная ругань. На одном из перекрёстков Альбицци едва не столкнулся с крестьянином, который тащил куда-то козу. Животное упиралось и издавало истошные вопли, вызывая смешки прохожих.

Консул обратил на шум не больше внимания, чем на писк комара, — он в очередной раз перебирал в памяти события месячной давности, из-за которых надолго слёг в постель...

Поздно вечером к банкиру явился Джансимоне Ферранте. Он уже не входил через главную дверь, а пользовался неприметной калиткой с задней стороны дома, ключ от которой хранился у Пьетро.

— Готово! — ворвавшись в комнату, словно ураган, воскликнул молодой человек. — Теперь я могу поручиться, что Буондельмонте мёртв! Всё прошло как по маслу!

— "Как по маслу"? — переспросил Альбицци.

— Да. Теперь один лишь сатана может его спасти — я собственными глазами видел две раны, из которых ручьями текла кровь.

— Нужно было нанести десять ран. А ещё лучше, отрубить голову — уж тогда сам Господь оказался бы бессилен что-нибудь делать.

— "Отрубить голову"? — присвистнул молодой человек. — Откуда такая жажда крови? Ничего себе! Разве грабители так поступают? Они ещё не носят с собой ни мечи, ни топоры...

— Знаю! — поморщился Альбицци. — Просто я боюсь, что какая-нибудь случайность вновь разрушит наши планы...

Несмотря на уверения Джансимоне, консул продолжал испытывать необъяснимое беспокойство. Всю ночь он ворочался на постели и рассвет встретил в прескверном настроении. А ведь утром он намеревался сходить к своему двоюродному брату, который принадлежал к старейшинам цеха торговцем шёлком и одним из первых узнавал обо всём, что случалось в городе.

И первая фраза, которую произнёс Корсо Альбицци, едва синьор Лука уселся вместе с ним на скамейку у дома, действительно касалась Буондельмонте.

— Эх, Лука! Зачем только ты решил стать банкиром, а не пошёл по стопам наших родителей? Вообрази только, какие деньги сыпятся нам в карманы с того времени, когда было объявлено о женитьбе! Представь — и лопнешь от зависти!

— "О женитьбе"? — растерянно повторил консул.

— Конечно! Ты разве забыл о ней? — рассмеялся Корсо. — За пару дней мы продали больше ткани, чем за весь прошлый месяц. Запасы тают на глазах — а спрос лишь растёт! Портные падают с ног от усталости — столько у них заказов... Словом, горожан охватило какое-то помешательство — страшное и необъяснимое.

— Странно... — пробормотал синьор Лука.

— Что ж тут удивительного? Не каждый день женятся столь важные особы, как синьор Буондельмонте.

— Я не об этом, — ответил консул. Помолчав немного, он набрался храбрости и спросил: — Ты не слыхал о случившихся с Буондельмонте неприятностях?

— О каких неприятностях?! — вскочил со скамьи Корсо.

Столь неподдельное изумление лучше любых слов убедило консула в том, что родичу его ничего не известно, поэтому он с напускным безразличием произнёс:

— Когда я проходил мимо рынка, несколько бездельников несли какой-то вздор: мол, ночью Буондельмонте попал в скверную историю... Впрочем, раз ты ничего не знаешь, я полагаю, что всё это — вымысел болтунов, которые от скуки захотели поработать своими языками. Лгуны!..

С этими словами Альбицци, так и не услышав желанную новость о гибели молодого человека, распрощался с братом и покинул его жилище.

Некоторое время консул постоял в задумчивости, пока, наконец, его не посетила поистине гениальная мысль: вернее всего узнать, что сталось с Буондельмонте, можно в доме юноши!

Воодушевлённый, Альбицци поспешил к улице Терм.

Внезапно, когда консулу оставалось пройти совсем чуть-чуть, чтобы достичь цели, дорогу ему преградила толпа, собравшаяся возле одного из домов. Подойдя поближе, синьор Лука увидел подесту — тот с глубокомысленным видом спрашивал о чём-то доктора Андричелли. Лекарь отвечал коротко и чётко; казалось, его нисколько не пугают грозно нахмуренные брови Орланди.

На земле багровели пятна крови. Неподалёку лежал труп мужчины, раненого в горло. Вспомнив рассказ Джансимоне, консул догадался, куда привела его судьба.

"Сейчас ты всё узнаешь..." — с волнением подумал мужчина и стал прислушиваться к разговору лекаря и синьора Герардо.

Читателям, возможно, покажется удивительным столь позднее появление подесты рядом с домом Андричелли. Однако объяснялся такой поступок просто: Орланди было плевать на гибель какого-то безвестного бродяги, отвлекавшую его от более важных дел. Подеста мог прийти и в десять часов утра, и в полдень, а мог вообще сделать вид, будто ничего не случилось. Разве мало преступлений совершается под покровом ночи? Вот если бы погиб аристократ... Тогда синьор Герардо перевернул бы Флоренцию вверх дном, чтобы показать себя с лучшей стороны!.. Впрочем, подеста прекрасно понимал: чтобы остаться во главе Флоренции ещё на один год, нужно постоянно напоминать о себе жителям города, — и поэтому не только почтил своим присутствием место убийства, но и допросил доктора Андричелли.

Исполнив свой долг, синьор Герардо сказал, что всецело доверяет такому уважаемому человеку, как лучший лекарь Флоренции, и величественно удалился.

Тело унесли. Улица опустела, и на ней остался лишь синьор Альбицци. Мужчина готов был пуститься в пляс — слова Ферранте подтвердились!

Но вдруг в доме Андричелли послышались чьи-то голоса, дверь распахнулась — и волосы на голове консула встали дыбом. Он увидел Буондельмонте — живого и невредимого!

Синьор Лука уставился на молодого человека, словно тот был грешником, восставшим из ада. Сердце бешено заколотилось в груди, и мужчине пришлось прислониться плечом к стене, чтобы не упасть. Затем кровь прилила к его щекам, в глазах потемнело. Не помня себя от гнева, консул помчался домой.

Ворвавшись в свою комнату, Альбицци увидел, что Ферранте полулежит на кровати в самой непринуждённой позе и мелкими глотками пьёт из золочёного кубка дорогое вино.

— Встань! — взвизгнул консул так пронзительно, что слуги на лестнице переглянулись, предположив, что господин их сошёл с ума. Ферранте вскочил, облив себя вином. — Что за выходки?! Ты решил, что, будучи посланцем Иоанна Колонна, можешь делать всё, что вздумается?

Молодой человек произнёс с пьяной улыбкой:

— Вы, похоже, лишились рассудка от счастья, дорогой синьор Лука?

— "От счастья"? Ты издеваешься, проклятый мальчишка!.. И что за тон? "Дорогой синьор"! Я никому не позволю так называть себя!

Джансимоне побледнел:

— На вашем месте я бы поостерёгся произносить подобные слова. Вы разговариваете с посланцем синьора Иоанна — человека, который однажды может сам надеть на свою голову папскую тиару. И не забывайте, чьи деньги лежат в одном из ваших сундуков...

— Пусть твой господин подавится этим золотом, мерзавец!

— Вот, значит, как вы заговорили? Едва избавились от Буондельмонте — и я стал "мерзавцем"?

— Буондельмонте жив! — обхватив голову руками, простонал консул.

— Это невозможно!

— Я сам видел, как он разгуливал по городу... Этот чёртов мальчишка даже имел наглость поздороваться со мной...

Джансимоне замер на месте, поражённый этой новостью, консул же вдруг страшно побледнел. Ноги мужчины подкосились — и он рухнул к ногам компаньона, ударившись при этом о край стола.

Тотчас в комнату влетел Пьетро.

Увидев, что голова господина обагрена кровью, он с ненавистью посмотрел на Джансимоне. Тот пожал плечами и произнёс:

— Синьору Луке дурно. Нужно позвать лекаря...

Шагая по многолюдным улицам Флоренции, консул в тысячный раз задавался вопросом: отчего столь блестящий замысел потерпел крах? Размышления эти так увлекли мужчину, что он не сразу заметил, как очутился на просторной площади, среди домов, вид которых лучше любых слов говорил: владельцы их — очень богатые горожане. Особо выделялось одно громадное мрачное здание, возвышавшееся, словно великан, над своими соседями.

В миг, когда Альбицци появился на площади, у порога этого дома возникла толстая дама лет сорока, облачённая в траурное одеяние. Лицо женщины было некрасивым: круглое, с небольшим крючковатым носом и тонкими губами, что придавало ему хищное выражение. Взгляд чёрных глаз пронзал человека, на которого устремлялся, не хуже любого копья.

Дама эта была вдовой синьора Форезе Донати — аристократа, который нежданно-негаданно умер несколько лет назад, оставив после себя громадное наследство. Поскольку сыновей у мужчины не было, все богатства достались его супруге. И теперь синьора Гвальдрада — так звали женщину — беззаботно жила вместе с тремя дочерьми в прекрасном доме, тратила уйму денег на драгоценности и убранство комнат, не забывала каждый месяц покупать наряды своим детям, сама же одевалась подчёркнуто скромно, словно никак не могла оправиться от горя. Впрочем, последнее обстоятельство не помешало безутешной вдове устроить великолепный праздник в день четырнадцатилетия младшей дочери, который надолго запомнился горожанам.

Завидев консула, синьора Гвальдрада широко улыбнулась. Альбицци молодцеватой походкой проследовал ей навстречу и с изысканной вежливостью поклонился. Раздался дружный хохот.

— Добро пожаловать, синьор Лука! — воскликнула женщина. — Вы ведь, надеюсь, не слишком заняты?

— Жди меня сам подеста, я нарушил бы его приказ по первому вашему слову, прекрасная синьора!

— Тогда — милости прошу, — сложила губы бантиком хозяйка и залилась смущённым румянцем — ей всегда доставляли удовольствие подобные речи. Альбицци, зная эту слабость, без устали рассыпался в комплиментах.

Синьора Гвальдрада провела консула в просторную комнату, главным украшением которой служил громадный стол. Альбицци едва удержался от восторженного свиста — его чревоугодие не шло ни в какое сравнение с обжорством обитателей дома.

Из-под стола выбежала собачка, похожая чем-то на свою владелицу, преградила консулу путь и принялась с грозным рычанием обнюхивать его сапожки. Синьор Лука украдкой погрозил ей кулаком. Собачка проворчала что-то себе под нос и улеглась возле одного из стульев, не сводя взгляда с ног пришельца; Альбицци же стал рассматривать угощения, приготовленные синьорой Гвальдрадой.

Стол ломился от кушаний. Посредине красовалось блюдо с крупным, упитанным поросёнком, изжаренным всего четверть часа назад; два блюда поменьше стояли рядом — и в каждом лежало по громадному жареному петуху. При виде их по бороде консула едва не потекла слюна. А уж сколько было бутылок с винами, тарелок с колбасами и паштетом из щуки, фруктами и овощами!..

Потрясённый, консул уселся на стул, даже не дожидаясь приглашения хозяйки, и воскликнул:

— Чёрт возьми, дорогая синьора Гвальдрада! Можно подумать, будто в этот час к вам должны были пожаловать с полдюжины гостей! Наверное, я попал на какое-нибудь торжество.

— Для меня нет праздника желаннее встречи с таким старинным и верным другом, как вы, синьор Лука, — улыбнулась в ответ хозяйка. — Ешьте, сколько пожелаете... Пейте...

— Благодарю вас...

Консул схватил ближайшую бутылку, открыл её и наполнил кубки — свой и хозяйки.

Вино оказало магическое воздействие: с каждой минутой беседа становилась всё оживлённее, и вскоре сотрапезники, перебивая друг друга, принялись шуметь так, словно принадлежали к славному племени рыночных торговцев.

Поначалу разговор вертелся вокруг старых воспоминаний. Немного позлословили насчёт семейства Уберти: Альбицци утверждал, что если не наставить на путь истинный "вздорного мальчишку Скьятту", может повториться война с консулами.

— А мне бы этого очень не хотелось, — вздохнул синьор Лука. — Как-никак, и сам я теперь занимаю столь почётную должность.

И он грустно улыбнулся.

Затем собеседники перешли к теме куда более весёлой: любовным похождениям горожан. Тут уж Альбицци принялся заливаться соловьём! Досталось всем: и отцу синьора Буондельмонте, и Ламбертуччо Амидеи, который, оказывается, в молодости был куда легкомысленнее, нежели сейчас, и покойному графу Гвидо-старшему (услышав это имя, Гвальдрада недоверчиво покачала головой).

— Даже старик Капонсакки, насколько мне известно, прижил в Пистойе внебрачную дочь. А кто бы мог подумать такое о нём — всегда суровом и сдержанном?

— Что вы говорите? — изумилась женщина. — Никогда бы не поверила, произнеси подобные вещи кто-нибудь другой!

— Я сам был поражён этой новостью...

— Внебрачная дочь... — прошептала синьора Гвальдрада. — Какой позор!

— Я видел её мельком, — чуть слышно произнёс консул. — Она довольно-таки миловидна, но, хочу сказать, рядом с вашими дочерьми выглядит, точно кухарка подле принцесс.

Гвальдрада усмехнулась в ответ на столь сомнительное сравнение. Она уже догадалась, что Альбицци неспроста завёл этот разговор, и ожидала его дальнейших слов.

После короткого молчания синьор Лука сказал:

— Вас ещё не посещала мысль, что дочерей ваших пора выдать замуж? Ведь они уже выросли и превратились в подлинные украшения нашего города.

— Да я только об этом и думаю!

— Готов голову дать на отсечение, не одну вас заботит их судьба! Многие молодые кавалеры не могут отвести взглядов от Беатриче и Катарины — так, кажется, зовут ваших младших дочек, — а уж о Марии и говорить не нужно! Я собственными ушами слышал, как восторгаются её красотой самые знатные юноши Флоренции.

Хозяйка смущённо опустила взгляд и вздохнула:

— Быть может, между собой молодые кавалеры и шепчутся о девушках, но едва подходит время действовать, смелость их куда-то улетучивается. Я, скажем, три года ждала, пока мой несчастный супруг, — тут синьора Гвальдрада смахнула набежавшую слезинку, — сделает предложение. А ведь он был на двенадцать лет старше меня!

— Да, — кивнул Альбицци. — Такова жизнь. В юности думается: "Куда спешить? Столько всего впереди!" — а потом вдруг оказывается, что за срок, отведённый тебе Господом, было сделано не так уж много хорошего. И приходит страшное сожаление... Поэтому я говорю молодым людям: живите каждый день так, словно он последний!.. Словом, синьора Гвальдрада, настало время всерьёз браться за поиски мужа. Иначе — оглянуться не успеешь, а дочерей все уже считают не девицами на выданье, а старыми девами!

Гвальдрада расхохоталась, подумав при этом: "Не себя ли ты предлагаешь в мужья, старый чёрт? Было бы забавно..." Вслух же она произнесла:

— Вокруг столько достойных юношей! Просто голова идёт кругом, едва начинаешь перебирать их в уме.

— Э, нет! Подобные размышления никуда не годятся. Девушка из рода Донати может заключить брачный союз лишь с отпрыском семейства, равного ему по могуществу. А таковых наберётся пять-шесть — не больше.

— Назовите эти имена...

— Скажем, Симоне да Волоньяно... По-моему, неплохой претендент...

— Нет. Вряд ли. Он же два месяца назад сделал предложение девице из рода Джандонати...

— А ведь верно! Вы, похоже, отлично осведомлены о сердечных делах наших флорентийцев!

Гвальдрада скромно опустила взгляд: