Чаганов: Накануне

-Ошибки нет,— мягко возражает Оля привстаёт и грациозно всем телом через стол тянется к Шмелёву, пытаясь что-то разглядеть на рентгене.— это снимки в динамике. Календаров не имеет к ним никакого отношения.

-Стадийность?— Смутился доктор, с трудом отрывая глаза от фигуры девушки и возвращая их на рентгенограмму.— Та-ак, тут у нас вторичный... средний очаговый... туберкулёз, а здесь, в худшем случае, лишь плеврит...

Шмелёв срывает пенсне и подносит снимок близко к лицу.

-... выходит обызвествление при капсулировании...— бормочет он себе под нос.— что это? Понятно, дневник... изониазид... три раза в день по ... грамм... три месяца.

-Если это подтвердится, то будет событием мирового значения!— Врач снова возвращается к снимкам, от снимков— к Оле.— Позвольте, а где эпикриз?...

-Только выписка из диспансера.— Оля протягивает Шмелёву карточку больного.

-... Илья Ильф. Тот самый Ильф? Вы станете знаменитой! Вас будут носить на руках!

— Кх-хым...— прерываю я диалог докторов.— положим, у руководства товарища Мальцевой несколько иной взгляд на ситуацию: будучи студенткой второго курса медицинского института, она самовольно стала испытывать на людях неизвестный препарат, полученный ей в кустарных условиях у себя на кухне...

-Анечка, вы сами синтезировали лекарство?

-... Представьте себе, Николай Андреевич,....— не даю ему сменить тему и продолжаю говорить рублеными фразами.— и лекарство это самое, кстати, не её. А теперь представьте, что бы произошло если бы лекарство оказалось не лекарством, а неизвестным веществом известного мошенника? Что если бы пострадал бы знаменитый писатель? Где бы была сейчас товарищ Мальцева и её незадачливый (одёргиваю гиснастёрку) начальник. Поэтому убедительно прошу вас, товарищ Шмелёв, не придавать эту некрасивую историю огласке (Олины глазки наполнились слезами). Руководство НКВД приняло решение передать все материалы по этой теме из в ЦНИИ туберкулёза, а, точнее, вам лично. Вам надлежит в кратчайшие сроки провести испытание лекарства и до конца года предоставить отчёт мне в спецотдел Главного Управления Государственной Безопасности.

-А как же моё руководство?— Растерянно разводит руками Шмелёв.

-Об этом не беспокойтесь, с ЦНИИ будет заключён официальный договор, ваше начальство окажет вам полную поддержку. Учтите, до поры до времени подробностей об этой работе никому, включая ваше начальство, знать не положено. Товарищ Мальцева назначается куратором темы от НКВД: она даст необходимые консультации и обеспечит надлежащий режим секретности.

-Почему секретности?— Выдыхает доктор.— Речь идёт о лекарстве от туберкулёза, его ждут миллионы людей.

-Вы меня не поняли, товарищ Шмелёв,— сбрасываю с лица суровую маску и улыбаюсь.— конечно же мы не собираемся скрывать само лекарство, более того, есть планы передать его в виде дара от нашей страны трудящимся всего мира. Сейчас речь здесь идёт о нашем приоритете, судите сами, если его даже студентка второго курса может на кухне получить, то что уж говорить о заграничных фармацевтах. Так что по рукам?

-Но почему я?— Всё еще колеблется доктор.

'На комплимент напрашивается или боится осуждения своих коллег?... Скорее второе, м-да, репутация наших органов в медицинской среде— ниже плинтуса'.

-Скажу так, мы...— делаю многозначительное лицо и протягиваю руку вперёд.— ... делаем ставку на молодых и талантливых учёных.

'С кем вы работники науки? Вот и отлично: рукопожатие сильное, решительное'.

Быстро идём с Олей по длинному коридору санатория к выходу, за нами катится директор ЦНИИ.

-Надеюсь на вас, товарищ Шифман...— останавливаемся у выхода, директор вытирает носовым платком пот со лба.

Смотрю на его испуганное лицо: 'Что-то я переборщил с этим'.

-... любопытное здание,— делаю широкий жест рукой.— сверху, наверное, похоже на самолёт?

Сосновый бор вплотную подступает к фюзеляжу, хвостовому оперению и крыльям двухэтажного 'самолёта', перед 'кокпитом', где мы стоим, небольшая площадка.

'Эх, напрасно сказал,... ишь как затрясся, подумал, видно, что я здание у него собрался оттяпать'.

-Костя, в Лаврушинский!— Оля весело плюхается рядом со мной.

'Раскомандовалась... три часа... время есть, до встречи с Кировым (оказалось он уже в Москве) ещё два часа'.

Незаметно киваю в ответ на вопросительный взгляд водителя в зеркале заднего вида.

Москва, Лаврушинский переулок, д.17

Квартира Ильи Ильфа.

30 июля 1937 года, 15:30.

Стоим вчетвером в прихожей: у Маруси, как всегда, глаза на мокром месте, Ильф, загоревший и поправившийся за лето, виновато опускает глаза.

-Клянусь здоровьем дочери,— драматично прижимает руки к груди хозяйка.— я ни одному человеку не говорила...

-Я думаю, это врач в санатории... в Ялте...— перебивает её муж.

'Твою ж мать... Засада... Ладно, переживём. После сегодняшней встречи с руководством ЦНИИ всё равно бы пошли слухи по Москве. Может это даже и к лучшему, информационную кампанию надо начинать заранее'...

-... она сама уже об Ане всё знала.— Мы все, включая Ильфа, удивлённо уставились на Марусю.

'Во-первых, никакую кастрюлю я у тебя не брала, а, во-вторых, она уже была с дыркой'.

-Кто она?— Кричим втроём.

-Любовь Петро-о-овна...— всхлипывает Маруся.

-Это точно Евдокия, няня наша разболтала...— опускает плечи писатель.— жалкая и ничтожная личность.

-... она раньше служила кухаркой у Орловой, сплетница та ещё, наплелала ей ещё в Москве, будто Аня— колдунья,— подтверждает жена.— а когда слухи пошли уже в Крыму по санаторию, Любовь Петровна с Гришей по соседству дачу снимали, что Иля вылечился от туберкулёза, сама прибежала ко мне, умоляла познакомить с Аней...

'И ты, конечно, отказать ей не смогла'.

-Тук-тук, тук ту-ук.— Кто-то сильно постучал в дверь.

-Проходите в гостиную,— спохватывается хозяйка.— Иля, будь уже хозяином.

-Лучше на кухню,— начинает суетиться Ильф.— у меня такое вино крымское есть, закачаетесь...

-Орлова?— Шепчу Оле.

-Моя мама боготворила её...

'Ну а это здесь причём'? Бережно поддерживаемая под руку мужем, знаменитым режиссёром Александровым, в прихожую нетвёрдой походкой вступает Любовь Орлова в длинном белом шёлковом платье с длинными рукавами, закрывающими кисти рук, наспех причёсанная, мертвецки бледная. Её глаза блуждают по нашим лицам и останавливаются на Оле.

-Помогите мне!— Её голос звучит неестественно громко, как будто она пытается перекричать кого-то.— Я не могу больше это выносить.

Актриса пошатывается, Оля порывисто бросается к ней и подхватывает её с другого бока.

'Как они похожи! Цвет волос, глаз, одного роста, одинаковой комплекции, встретишь на улице— не отличишь. Вот только возраст, неумолимая вещь... перед нами не сёстры, а скорее— мать и дочь'.

Все присутсвующие, включая Александрова, поражённо замерли глядя на них.

-Куда можно пройти?— Хмурится Оля, обращаясь к Марусе.

-Сюда-сюда, пожалуйста.— Хозяйка квартиры сбросив наваждение, провожает женщин до двери, ведущей из гостиной в спальню.

-Обождите нас здесь, пожалуйста.— В голосе Оли появляются железные нотки и Маруся с Александровым невольно делают шаг назад.

-Гриша, Маруся идите к нам!— Кричит Ильф из кухни, разливая красное вино в хрустальные бокалы.

Встревоженный режиссёр и сгорающая от любопытства Маруся остаются в гостиной.

-Ну и ладно,— машет рукой хозяин.— Алексей, я хочу выпить этот бокал за тебя! Мне тебя сам бог послал! Если бы не ты...

-В общем, за-здо-ро-вье!— Пародирую американского спутника писателей, с которым они путешествовали по Америке.— Помнишь как мы после встречи у Форда обедали в придорожном ресторанчике?

-Без меня пьём?— На кухню проникает Петров.

-Как же, выпьешь без тебя,— смеётся Ильф.— у меня такое впечатление, что стены квартиры не доходят до потолка, как в общежитие на Божедомке: слышно было кто чем занят в конце коридора, в смысле, кто что пьёт.

-Как дела, Чаганов?— Стучит мне по плечу соавтор.

-Ждёт меня дорога дальняя на крайний Север...— с удовольствием съезжаю со скользкой темы.— Выдвигают меня в депутаты Верховного Совета. Завтра выезжаю на поезде в Архангельск, по пути буду агитировать народ голосовать за себя. Дают под моё начало агитационный вагон.

-Архангельск!— Кричит Ильф.— Алексей, тебе же корреспонденты нужны, правда? Ну чтобы освещать в прессе поездку. Женька, поехали! Засиделись мы. Пристроим репортажи в 'Гудке', да и в 'Правде' с 'Известиями' не откажутся. Берёшь нас с собой?

-Куда это ты тут собрался?— В дверях показалась голова Маруси.

-В Архангельск, на поезде с Алексеем. Его выдвигают в Верховный Совет.— Ильф немного сник.

-На Север? Только через мой труп!— Прижимает руки к груди жена.— Подумай обо мне, о дочке.

— Ты же слышала, что врач сказал? Я совершенно здоров!— Пускает петуха писатель и поворачивается за поддержкой ко мне.— Скажи ей, Алексей.

-Аня тоже едет...— нейтрально замечаю я.

-Ты слышала!— Подпрыгивает писатель.— Решено, Женька, беги пакуй вещи пока я не передумал брать тебя с собой. Когда отправление?

-Завтра в шесть вечера с Северного вокзала.

-Куда едет Аня?— На кухню величественно вплывает звезда советского кинематографа, за ней— Александров с Олей.

'Точно колдунья... что она с ней сделала? Румянец на щеках, плавная походка... от силы— старшая сестра'.

-Со мной в Архангельск, в агитационную поездку на две недели...— выступаю вперёд, серые глаза Орловой внимательно изучают меня.— Я— Алексей Чаганов, кандидат в депутаты Верховного Совета и по совместительству начальник Ани.

'Крепкое такое, мужское пожатие у нашей звезды'.

-Григорий Васильевич,— оборачивается она к мужу.— вы были когда-нибудь в Архангельске?... И я— нет.

-Любовь Петровна, вы меня без ножа режете,— взмолился он.— у нас же съёмки в Нижнем.

-Их всё равно бы пришлось отменить,...— упрямится Любовь Петровна.— если бы не Анечкин дар.

-Товарищ Чаганов... прошу вас,— Александров в отчаянии смотрит на меня.— отпустите Аню на съёмки, до конца сентября. Мы снимаем новую комедию, Волга-Волга называется, если это не в вашей власти, то я могу к вашему начальству обратится или к товарищу Сталину. Бросаю быстрый взгляд на Олю, она согласно кивает головой.

'Задумала что-то... все смотрят на меня. А что, я тоже считаю кино важнейшим из искусств'...

* * *

Спускаемся с Олей по гранитной лестнице 'писательского дома'.

-Что с Орловой то такое было?— Меня разбирает любопытство.

-У неё редкая болезнь Меньера.— Рассеянно бурчит подруга.

-Ну не такая уж редкая, да и болезнью это назвать нельзя.— Отвечаю без задержки.

Оля непонимающе сначала смотрит на меня, затем прыскает в кудачок... а уже в следующее мгновение этот кулачок летит мне прямо в лоб. С трудом, но, всё таки, успеваю отклониться в сторону: безотказное до сих пор оружие дало сбой.

'Всё, я уже не мальчик для битья'.

-Послушай, а зачем тебе они, своих дел мало?— Равнодушно, как будто ничего не произошло, бросаю я через плечо (а у самого душа поёт).

-На всякий случай,— бросается за мной подруга, справившись с изумлением.— если с тубиком не выйдет: вдруг решат наверху придержать его до времени или обменять на что-то. А Александров с Орловой в Америке имеют связи, дружат с самим Чаплиным: идеально подходят как 'агенты влияния'. Мне ведь не трудно помочь женщине во время острого приступа: боль снять, посоветовать чего...

-Смотри, 'Джуна', доиграешься...— качаю головой.— незаконное занятие частной медицинской практикой в СССР запрещено.

-Попрошу Шмелёва...— доносятся из-за спины мысли вслух.— думаю, не откажет девушке. А если что не так, то придёт ко мне в институт Чаганов с наганом, бухнет кулаком по столу: 'Ах вы, клистирные трубки, аттестовать мою девушку на доктора и выдать докУмент по всей форме'!

'Как вариант подходит, хотя если подумать, неизвестно кто кого аттестовать должен, профессора Олю или она— их'.

Москва, Кремль.

30 Июля 1937 года, 18:30.

-Что это мы всё, Алексей, о магазинах, буфетах, концертах...— Киров садится на свою любимую скамейку с видом на Москву-реку и стучит ладонью по сиденью рядом с собой.— это лишь средства, чтобы привлечь людей, занятых работой, хозяйством, детьми и привести их к тебе. Вот с этого момента и начинается главное— честный разговор избирателя со своим кандидатом. Если не это, то чем будут отличаться наши выборы от буржуазных?

-Ничем. — Согласно киваю головой.

-В этом году будет уже двадцать лет как мы живём в стране Советов,— Киров всем корпусом поворачивается ко мне, его глаза горят.— казалось бы, зачем что-то менять, люди стали жить лучше, страна развивается. Живи и радуйся, так нет: на смену Центральному Исполнительному Комитету идёт двухпалатный Верховный Совет, голосование станет равным и тайным. Зачем это? Ответь.

'Что ж и отвечу... не у каждого есть такая возможность— обсудить с членом Политбюро свои мысли'.

-Думаю, что в руководстве партии увидели, что вся власть в советах и исполкомах перешла в руки небольшой группы партийных бюрократов. Эти группы формируются по признакам личной преданности, коммунистические идеалы для них— пустой звук. Они за эти двадцать лет сформировались, окрепли, вышли на уровень ЦК и недавно попытались захватить власть в стране...

-Именно!

'А ещё через двадцать лет новую поросль партократов пропалывать было уже некому'...

-... вот поэтому новая Конституция и должна провести разделение исполнительной и законодательной власти, а выборы— поставить барьер перед этими группами по проникновению в них.

-Удивил ты меня, Алексей,— широко улыбается Киров толкает меня в бок.— хотел тебе ликбез устроить, думал закопался ты в своих проводах да лампах, закрылся от жизни в своём закрытом СКБ, а ты, оказывается, глубже понимаешь что происходит в стране, чем многие партийные работники. А уж так кратко выразить самую суть... Удивил.

-Спасибо, Сергей Миронович, тогда уж разрешите воспользоваться такой возможностью и проянить для себя некоторые непонятные вопросы.

-Задавай, не тушуйся, давно мы по душам не разговаривали.

-В новой Конституции подтверждено право республик на выход из СССР, зачем это сделано?— Голос в конце предательски дрогнул.

-Закономерный вопрос...— Киров снимает фуражку, кладёт её на скамейку рядом с собой и проводит рукой по густым волосам.— в самом деле, у нас и нынче хорошего учебника по истории, тем более недавней, нет. Поэтому начну издалека. Ты, Алексей за молодостью лет не помнишь какая обстановка сложилась в России перед революцией, в шестнадцатом году: по стране, особенно по окраинам империи, прокатились национальные восстания. В Туркестане, например, в них участвовали сотни тысяч человек, но и на Кавказе, хоть они и были меньшими по численности, но число самих восстаний было огромным. Февральская революция только подлила масла в огонь: уже в самой России, на Украине, в Белоруссии, на Урале и в Поволжье возникли массовые националистические политические движения, которые стали основой для национальных автономий. Закавказье практически отделилось. После Октября к национальному конфликту добавился классовый... Началась гражданская война, иностранная интервенция с большим трудом нам удалось победить, но от огромной страны осталось всего несколько областей. Что делать дальше?