Чаганов: Накануне

— Ты не думай, Лёша,— Паша останавливается на выходе.— я всё понимаю, просто Любе будет тяжело здесь...

* * *

— Как думаешь что с ней?— Стоим у приоткрытого окна, из-за которого доносятся громкие строительные шумы (отделочные работы на объектах СКБ с нового года идут круглосуточно).

— Мне тогда не хватило буквально нескольких секунд чтобы закончить запись,— накручивает на палец прядку волос Оля.— видно остался кусок моей памяти у неё в голове.

— У неё в голове хранятся обе копии памяти и твоя, и её собственная,— качаю я головой.— мы же планировали, сделать рибут через неделю... тогда выходит, что пострадали последние секунды именно её образа.

— Выходит так...

— Так давай сотрём этот кусок!— Хватаю Олю за руку.

— Сдурел, что ли... сотрём,— вырывает она руку.— а лишнего не сотрёшь? И вообще как это ты мебе представляешь?

— Просто,...— наклоняюсь поближе к ушку подруги.— соберу схему из 16-ти инструментальных усилителей, их входы прилажу к вратарской перчатке и запишу сигналы твоей памяти на самописец. Возьму с запасом целую минуту... Потом повторю операцию с Любой. А потом стану сличать результаты и найду то место, с которого твоя и её диаграммы совпадают.

— И что дальше?— Теперь Оля сжимает мою руку.

— Дальше, узнаю адрес этого сбоя, сформирую информационный пакет а в его пэйлоад помещу нули...— подруга непонимающе смотрит на меня.— не заморачивайся, покажем Любе диафильм в тёмной комнате, где картинка будет состоять из чёрных и белых квадратиков.

Из приёмной раздалось деликатное покашливание.

— Мне к товарищу Чаганову.— Невысокого роста плотненький человек в тёмном костюме застыл в нерешительности на пороге кабинета.

— Здравствуйте, Семён Алексеевич,— жестом приглашаю посетителя вовнутрь.— Я— Чаганов...

Оля быстро закрывает окно и выключает генератор белого шума у меня на столе.

— ... знакомьтесь, товарищ Лавочкин, это лейтенант госбезопасности Мальцева. Присаживайтесь.

— Семён Алексеевич...— Карие глаза конструктора тревожно заблестели.

— Я пригласил вас...— начинаю без предисловий.— чтобы предложить вам должность главного конструктора авиационного КБ,...

Ни один мускул не дрогнул на лице Лавочкина.

— ... которое создаётся при НКВД на аэродроме в Подлипках, по соседству с вашим заводом.

— Я слышал, товарищ Чаганов,— высокий лоб конструктора заблестел от пота.— что Владимир Антонович уходит от вас со своей бригадой...

— Да, это так,— подставляю стул Оле, после нее садится и Лавочкин.— но к нам переходит большая часть КБ Григоровича, вот их то я и предлагаю вам возглавить.

— А как же Дмитрий Павлович?— В голосе конструктора послышались твёрдые нотки.— Как я буду ему в глаза смотреть когда он поправится?

'Поправится,... такое возможно с больным лейкемией'?

— У товарищ Григоровича белокровие...— поворачиваю голову к Оле.

— Он давно заболел?— С полоборота включается она.

— Скоро год.— Приходит мне на помощь Лавочкин.

— Как он себя чувствует сейчас?

— Товарищ Мальцева студентка медицинского института...— отвечаю на недоумённый взгляд конструктора.

— Я был у Дмитрия Павловича неделю назад,— понимающе кивает конструктор.— ослаб он сильно, из дома почти не выходит, но его лечат лучшие врачи...

— Что ж раз так, то до воздоровления товарища Григоровича предлагаю вам стать временно исполняющим обязанности главного конструктора, так вас устроит?

— А можно ему позвонить?— Лавочкин кивает на мой столик с телефонами.

— Пожалуйста, звоните. Вот городской...— передаю трубку подскочившему со стула конструктору.

— Не похоже, что у Григоровича острая лейкемия,— шепчет мне на ухо Оля.— иначе бы он сгорел за пару месяцев. С хронической люди живут и по двадцать лет, но тут всё зависит от сопутствующих заболеваний,... а если с гидрокортизоном, его, кстати, уже получили в Швейцарии, то и острую можно растянуть на несколько лет.

— Хорошо что напомнила напомнила,— краем глаза наблюдаю как Лавочкин почтительно говорит в трубку.— ты не могла бы завтра с утра съездить к Шмелёву в 'Белую ромашку' вместе с Булгаковым?

— У него что ещё и туберкулёз?— Потряхивает плечами Оля.

— Что значит 'ещё'?

— Ну в добавок к клаустрофобии, 'резкому истощению нервной системы с явлениями психостений', временной потери зрения и тэдэ на фоне регулярного употребления морфия...

— Откуда ты это взяла?— Я вытаращил на подругу глаза.

— Орлова рассказала... и попросила на него посмотреть... говорит, что только Михаил Афанасьевич ни пробовал и морфий, и электризацию, но немного помог лишь гипноз доктора Берга... правда тот живёт в Ленинграде и сейчас почти не практикует.

— Фу-ух, ты о писателе,— облегченно выдыхаю я.— а я о профессоре Борисе Булгакове, специалисте по гироскопам и инерциальным системам навигации... у него всего лишь туберкулёз.

— Дмитрий Павлович приглашает нас к себе домой...— просительно смотрит на меня Лавочкин, держа трубку у уха.

— А не поздно?

— ... говорит будет очень рад.

* * *

'Похудел, осунулся главный конструктор,... хотя тому, кто не видел Григоровича раньше это бы не бросилось в глаза— обычный человек средней комплекции. Даже его бледность не так заметна, скрадывается отблеском каминного огня'...

Я, как оказалось, с ним встречался в Кремле на награждении почти три года назад, Григорович был тогда в группе авиаторов, стояших вместе с Поликарповым и Чкаловым, запомнилась его богатырская фигура с почётной грамотой ЦИКа, зажатой в огромной ладони. На стенах просторного кабинета, выходящего на тихий Шведский переулок, в центре Москвы между Тверским бульваром и улицей Горького, месте проживания советской элиты, развешаны семейные фотографии и в том числе хозяина в спортивном трико.

— Двухпудовой гирей крестился...— шевельнулся в большом старинном кожаном кресле Григорович, перехватывая мой взгляд, грустно вздохнул, но уже через секунду его глаза вновь загорелись живым огнём.— вы, рябята, даже не сомневайтесь, берите КБ в свои руки. У меня ведь сердце кровью обливается когда вижу, как дело которому столько сил отдал прахом идёт... Хозяин квартиры с силой трёт себя по обвисшим щекам, незаметно смахивая слезу.

— ... Каганович на моё предложение по механизации посадочных средств гидросамолётов даже не ответил... Оленька, передай мне пожалуйста вон ту синюю папочку на столе. Стоящая в дверях моложавая женщина лет сорока, жена конструктора, с готовностью бросается выполнять просьбу.

— Вот, послушайте, что я ему писал,— Григорович опускает очки со лба на переносицу.— '... техническая сущность нового принципа самолётостроения заключается в полном подчинении гидродинамической части аэродиномической, которая получает предельно совершенные формы и габариты, как сухопутные самолёты'... и дальше: '...взлёт такого гидросамолёта осуществляется благодаря механизации, вводу убираемых реданов и подводных крыльев, что позволяет улучшить картину взлёта при улучшении посадки'...

Оля манит свою тёзку и уводит её в соседнюю комнату.

'Морская авиация— ещё один конёк Дмитрия Павловича'.

— Вижу, что новый нарком ещё в курс дела не вошёл,— продолжает Григорович.— решил погодить пока с механизацией... Другое своё предложение я направил прямо в ЦК: '... для быстрой реализации ресурсов авиапромышленности, для мобилизации её на создание наиболее совершенных типов самолётов решающее значение решающее значение будет иметь технология'... Здесь, Семён Алексеевич, чертежи... смотри, я предлагаю собирать самолёты из крупных блоков, выполненных в виде штампованных панелей с силовой диагональной сеткой...

— Товарищ Чаганов, можно вас на минутку?— Из коридора послышался голос подруги, извинившись выхожу из кабинета.— Вот Ольга Михайловна просит передать письмо товарищу Кирову...

— Нашла в папке у Дмитрия Павловича письмо в ЦК,— всхлипывает жена.— написал он его по моей просьбе, чтобы значит прикрепить его к какой-нибудь лечебной организации, так как пока все попытки улучшить его состояние приводят к отрицательным результатам... а он выходит вместо него в конверт вложил другое, про самолёты. Алексей Сергеевич, помогите...

— Конечно, Ольга Михайловна, завтра же передам.

— ... и ещё простите меня, но нельзя ему волноваться.

— Понял, уже уходим.

— А здесь у меня...— Григорович тянется к другой папке.— эскиз такого самолёта: свободнонесущий моноплан с двумя двигателями в фюзеляже друг за другом по тандемной схеме, вращающие соосные воздушные винты...

Чуткий Лавочкин, увидев меня и сразу всё поняв, поднимается со стула.

— ...Уходите уже?— Обессиленно откидывается на спинку кресла хозяин.— По текущим проектам обращайтесь к Четверикову, ну и меня, старика не забывайте...

* * *

Подбросив Лавочкина домой, решаем с Олей немного пройтись пешком, позади за нами по улице Горького в строну центра медленно движется мой ЗИС. Идёт легкий снежок.

— Так что с ним?— С удовольствием полной грудью вдыхаю свежий морозный воздух.

— Букет заболеваний, как я понимаю... и хроническая лейкемия быть может не самое серьёзное...— на кончиках ресниц подруги повисли снежинки.

— А то лекарство гидрокотизон, о котором ты говорила может помочь?

— Помочь-то оно поможет,— заморгала Оля.— но вот, как я потом сообразила, стоит оно сейчас наверное целое состояние. Посуди сам, я тут погуглила в памяти: чтобы добыть один грамм кортекостероидов нужно 450 килограмм желёз свиней или крупного рогатого скота. Это примерно двадцать тысяч голов.

— А сколько его нужно для лечения?

— Где-то сто милиграмм на курс...— трёт правый глаз подруга.— Это практически исключает его применение в терапии.

— И что делать?.. Дай я посмотрю.

— Всё-всё, не надо. Ресничка в глаз попала. Моё желание..— Оля смеётся.— Что делать, говоришь? Синтезировать искусственный, промышленность соответствующую создавать. Перечень самых перспективных методов и формулы у меня есть, но сам понимаешь какое расстояние от этого до готового лекарства в аптеках.

— Кто-нибудь у нас работает над чем-то похожим?— Зашагали дальше.

— Ты знаешь, институт эндокринологии в Москве существует, но именно этой темой серьёзно никто не занимается. У них там, насколько я знаю, уклон в сторону хирургии.

— Понятно.

'Попрошу устроить Григоровича в Кремлёвскую больницу, чем черт не шутит, вдруг помогут'.

— Насчёт Любы...— хитро улыбнулась Оля.— мне тут в голову идея одна пришла. Нам в институте одну лекцию читал приглашённый профессор Анохин, специалист по памяти. Он рассказывал о процессе запоминания. Если отбросить детали, то при воспоминании какого-то события информация о нём из нейрона, где она хранится, попадает в специальный отдел мозга, где и визуализируется. Но при этой пересылке она стирается в нейроне. Чтобы не потерять эту информацию, мозг по новой перезаписывает в тот же самый нейрон уже из того специального отдела, куда информация была послана.

'Изощрённо'.

— Так вот, в этой работе чтения-записи принимает участие множество гормонов, часть из которых разрушаются алкоголем...

— Предлагаешь напоить Любу во время приступа, чтобы из памяти стёрся тот кошмар?— Хватаю Олю за рукав.

— Сто процентного успеха не обещаю, поэтому, Лёшик, держи жало своего паяльника готовым к бою.

Москва, ул. Большая Татарская, 35.

ОКБ спецотдела ГУГБ.

17 февраля 1938 года, 10:30.

— Шейнин по местному.— Стандартные фразы 'Грымзы' с каждым днём всё короче и короче.

— Здравствуйте, Лев Романович.

— Алексей Сергеевич,— в трубке зазвучал вкрадчивый голос начальника следственной части Прокуратуры СССР.— простите что отрываю вас от дел, не могли бы вы зайти ко мне, то есть не совсем ко мне, в общем в 'полиграфную'.

В связи с подготовкой к процессу Троцкого— Бухарина— Рыкова— Седова прокурорские полностью оккупировали монтажный участок с установкой детектора лжи.

— Да, конечно, но у меня мало времени...

— А много и не потребуется. Спасибо, товарищ Чаганов.— Бросает трубку Шейнин.

— Куда собрался?— На выходе из приёмной сталкиваюсь с Олей.— Мы же собирались опробовать твою 'перчатку'.

'Алкогольное лечение' Любы закончилось полным фиаско: ночные кошмары не прекратились, но к симптомам болезни добавились ещё два— утренняя головная боль и жажда.

'Скорее всего Паша просто не успевал достаточно быстро довести уровень алкоголя в крови подруги до нужного уровня, чтобы блокировать перезапись памяти'.

В итоге пришлось срочно заняться пайкой устройства снятия электрических потенциалов с кожи ладони ('перчаткой'), куда выходят окончания эфферентных нейронов, передающих электрический сигнал от мозга к мышцам.

— К Шейнину, что-то ему от меня надо...— хлопаю себя по лбу.— ты прости, сегодня никак не получится. Вдруг ни с того, ни с сего куча проверок нагрянула и финансовая, и из комиссии партийного контроля. Давай завтра.

— Ну хорошо, я тебя провожу...— Оля легко подстраивается под мой шаг.— ещё нам надо выбрать время посетить Шерешевского.

— Какого Шерешевского? 'Маленького человека с большой памятью'?— Открываю дверь и пропускаю подругу вперёд.

— Нет другого, Николая Адольфовича, директора института Экспериментальной эндокринологии и химии гормонов. Я подготовила для него материал, пусть идёт в Наркомздрав доказывает, пробивает финансирование... Наведаемся к нему домой, чтоб не привлекать лишнего внимания...

— Ваши документы.— Два мордоворота в форме сержантов внутренних войск НКВД загораживают вход в особнячок монтажного участка.

— Пропустить.— За их спиной появляется круглая фигура Шейнина, его масляные глазки устремляются на Олю.— Да вы, Алексей Сергеевич, не один. Кто этот гений чистой красоты?

— Анна Мальцева, лейтенант госбезопасности...— довольно натурально засмущалась Оля, на лицах сержантов проскользнула презрительная усмешка.

— Лев Шейнин,— спохватываюсь я, замечая вопросительный взгляд следователя.— начальник следственной части Прокуратуры СССР.

— Очень приятно,— выкатывается он из-за спин сержантов и пожимает руку моей подруге.— прошу простить, Анечка, но не могу вас пригласить вовнутрь... у нас с товарищем Чагановым дела.

— Ничего, ничего...— смущается Оля.— я буду у себя, тоже очень приятно познакомиться.

— Оружие есть?— Хмуро спрашивает один из охранников.

— Нет.— Оглядываюсь в дверях и перехватываю тревожный взгляд подруги, направленный мне в спину.

— Не буду ходить вдоль да около,— Шейнин бросает передо мной тонкую картонную папку.— прочтите это, Алексей Сергеевич.

'Протокол допроса Седова Льва Львовича, 1906 года рождения от 15 февраля 1938 года... Четвёртый экземпляр машинописной копии... Что тут'?

Включаю на полную мощь свои способности по скорочтению, быстро перелистываю десяток страниц и приступаю к 'чтению' протокола.

'Блин, сто раз уже пожалел, что связался с этими двадцатью тысячами долларов... так подставился... но главное в другом: задержанный утверждает, что Боев через Гольдмана попросил его скомпрометировать меня этой встречей и деньгами... была подготовлена камера для скрытой съёмки... в общем всё как я и предполагал. Седов наносит удар с другой стороны: он утверждает, что видел меня стоящим рядом с агентом ФБР в коридоре гостиницы, где он остановился. Будто бы затем этот агент допрашивал его на следствии... Кстати, о баксах Седов вскользь замечает, что ему кажется что деньги остались у меня, а не были украдены фэбэровцами'...