Чаганов: Накануне

* * *

-Значит, говоришь, обязательно под брюхом быть должна...— Ильюшин, склонившись над моим рисунком, хмурит лоб.

-Да, антенна должна быть направлена на землю и при этом вращаться вокруг вертикальной оси...

-С какой угловой скоростью?— Хором спрашивают меня старшие товарищи.

-Давайте прикинем,— подхожу к ученической доске, висящей на стене кабинета, и беру в руки мел. Скорость ДБ-3 на высоте примерно 400 километров в час, это означает, что за секунду он пролетает чуть больше ста метров. Одно большое деление на экране— сто метров, наименьшее— десять метров при самой точной развёртке. Таким образом за одну десятую секунды, чтобы изображение не начало искажаться, антенна должна сделать полный оборот.

-Десять оборотов в секунду...— делает заметку в блокнот Ильюшин.— вот ещё не пойму, это ты такой художник или на самом деле антенна кривая?

-Не кривая, а отражателем специальной формы,— быстро рисую на доске усечённый параболоид.— косекансной. Это нужно, чтобы объекты, расположенные от радиоуловителя на разных расстояниях на экране выглядели одинаково яркими. Такой эффект достигается за счёт особой формы диаграммы направленности, как полуоткрытый веер: в одной плоскости узкий, в другой— треугольный. Этот веер крутится и создаёт круговое изображение поверхности земли вокруг самолёта. Чем выше самолёт, тем больше радиус круга.

-Предположим самолёт летит на высоте пять километров,— вступает в разговор Голованов.— что увидит штурман на экране?

-Это зависит от размера антенны, которую Сергей Владимирович сможет поместить под фюзеляж. Чем больше, тем лучше.

-Если вблизи центра тяжести самолёта за бомболюком,— мометально отвечает Ильюшин.— то не больше полутора метров в диаметре.

-Тогда...— быстро считаю в уме апертуру и угловую разрешающую способность антенны.— прямо под брюхом— предметы от 80 метров и больше, а на дальности двадцать километров— от 350-ти.

-То есть крупные объекты, как завод, река, порт...— понимающе кивает головой комдив.— Дальность ДБ-3 четыре тысячи километров, то есть от нашей границы можно за ночь обернуться до Кёльна и обратно...

-Правильно.— Подтверждает конструктор.— согласно технического задания вся территория Германии вплоть до границы с Францией должна быть под нашим прицелом.

-Другой вопрос.— Голованов рассматривает чертёж бомбардировщика.— Положим штурман видит цель, но пилот-то нет...

-У нас на самолёте предусмотрено управление из кабины штурмана,— Ильюшин с полуслова улавливает мысль.— он увидит цель, вставит ручку управления в специальное гнездо и возьмёт управление на себя. (В кабинет заходят два лётчика— майора и останавливаются у двери)... Вот знакомьтесь, шеф-пилот ЦКБ, Владимир Константинович Коккинаки и штурман-испытатель Александр Матвеевич Бряндинский. Вчера вернулись из полёта Москва— Баку— Москва с полной боевой нагрузкой с пулемётами и патронами. Над Каспийским морем сбросили десять стокилограммовых учебных бомб.

-Получается, что Берлин летали бомбить?— Улыбается Голованов.

-Выходит так...— смеются лётчики-рекордсмены.

'Все они ровесники, симпатичные открытые лица, у всех железные рукопожатия '...

-У ребят тут, Александр Евгеньевич, предложение одно возникло...— хитро улыбается Ильюшин.

'Позвольте мне угадать... предлагают лететь в Америку на ДБ-3'?

Так и есть, перебивая друг друга, рассказывают о преимуществах маршрута по 'ортодромической дуге': Москва— Скандинавия— юг Гренландии— Северная Америка. После триумфального завершения перелёта Громова и отмены полёта Леваневского на ДБ-А началось соревнование среди авиаторов: 'Кто будет третьим'?

Мы с Олей к отстранению Леваневского никакого отношения не имели, авиаторы справились сами. В тот момент Туполева настигли уголовные дела открытые еще при Ежове: растраты, нецелевое использование средств. Находясь под следствием, чтобы доказать абсурдность обвинений, он написал письмо товарищу Сталину, в котором припомнил как Леваневский публично обвинял авиаконструктора во вредительстве при разработке самолёта АНТ-25, триумфатора перелётов через Северный полюс, и уже в свою очередь обвинил пилота. По словам Туполева, на самом деле, это Леваневский в 1935 году дискредитировал АНТ-25, а сейчас, испугавшись ответственности, готовит побег в США на самолёте ДБ-А, добавив зачем-то, что данный самолёт ненадёжен. В результате, перелёт— отменили, лётчика на время расследования отстранили от полётов.

С интересом наблюдаю за разговором: Голованов, совсем ещё недавно сам энтузиаст трансконтинентальных перелётов, пытается охладить пыл лётчиков скептическими вопросами.

-А дальности хватит?

-Вдвоём полетим со штурманом,— порывисто приглаживает непокорные курчавые волосы Коккинаки.— вместо стрелка возьмём горючее...

-Всё-таки больше семи тысяч вёрст...

-... и без кислородного оборудования.— Добавляет штурман.— Попеременно будем вести машину.

-Слышал,— Ильюшин вопросительно смотрит на меня.— что Громов очень хвалил Алексееву рацию. Ещё на двадцать кило облегчим аэроплан.

'Техника особой секретности, блин... Да без проблем, есть на складе одна, от которой Чкалов отказался'.

-Большая часть маршрута проходит над сушей,— продолжает приводить новые аргументы Бряндинский.— над обитаемой территорией. Не так, как через полюс: или пан— или пропал.

-Вы же понимаете,— кивает головой Голованов.— что такие вопросы решаются в Политбюро. К тому же я знаю, что скажет товарищ Сталин. Пусть покажут на что они способны над нашей территорией: Москва— Дальний Восток.

-Мы готовы!— Хором отвечают все трое.— Хоть завтра вылетать.

-Я завтра не могу,...— включаюсь я в разговор.— но спецрадиостанцию можете получить на моём складе в любое время.

-Всё равно,— стоит на своём комдив.— такие вопросы с бухты-барахты не решаются, через инстанции прыгать нельзя. Давайте ваши предложения, пойду с ними к наркому...

-Ну что, товарищ Ильюшин,— Голованов возвращается к первоначальной теме, когда довольные лётчики выходят из кабинета.— берётесь за установку радиоприцела на ДБ-3?

-Поможем, конечно, советом...— легко соглашается он.— только у вас и самого, товарищ Чаганов, есть всё для этой работы,...

'Как это'?

-... два ДБ-3, аэродром и даже бригада авиаконструкторов.— Озорно подмигивает Ильюшин.

-Ничего не понимаю.

-Аэродром Остехбюро в Подлипках, Центральный испытательный, знаешь? Там работает бригада конструктора Чижевского. В начале года мы им передали два самолёта: один для работ по радиоуправлению, а из другого они пассажирский хотят сделать.

-Их же передали в первый главк (авиационный, наркомата оборонной промышленности).

-Не в наш, а в третий... артиллеристам.

-Зачем артиллеристам аэродром?— Мотаю головой.

-Рядом завод номер 38 Курчевского,— поясняет Голованов.— пушки там его испытывали на разных самолётах.

-Площадка небольшая, расширяться некуда, вокруг постройки— подхватывает конструктор.— наши от него сразу отказались, а после ареста Курчевского аэродром передали артиллеристам. Чижевский не знает что делать, но идти под начало к Туполеву не хочет.

-Давай, Алексей, съездим туда сейчас, посмотрим что да как.— Быстро принимает решение Голованов.

Главный конструктор ЦКБ провожает нас до машины, комдив неожиданно садится рядом со мной на заднем сиденьи.

-Не произвела моя идея впечатление на Сергея Владимировича...— Грустно вздыхаю я когда ЗИС тронулся с места.

-Своих забот у него полон рот, а прицел твой центровку изменит, аэродинамику...— Начал объянять Голованов и вдруг замолчал, думая о другом.— Я тебе не рассказывал в подробности, что произошло в Испании, ну когда мы 'Кондор' по ветру пустили... так вот Мамсуров тогда самолёт немецкий захватил, новый совсем... и ведущего конструктора в плен взял. На аэродроме в Подлипках этот конструктор, Роберт Луссер, и работает вместе с Чижевским, только об этом мало кто знает.

'Дела... мало того, что элиту люфтваффе помножил на ноль, он ещё 'мессера' с собой прихватил'.

* * *

-А здесь у вас что?— Голованов показывает на самолёт в самом конце стоянки, укрытый брезентом.

Владимир Чижевский, бригадир конструкторов лётно-испытательной станции в Подлипках, высокий поджарый мужчина средних лет в рабочей куртке, даёт знак техникам чтобы они сняли чехлы.

'На 'мессера' не похож, скорее на слегка уменьшенную копию АНТ-25, только шасси не убираются совсем'.

-Экспериментальный самолёт БОК-1,— торжественно провозглашает конструктор.— данный экземпляр используется для испытаний турбокомпрессорного наддува по теме БОК-7, стратосферного разведчика.

У Чижевского приподнятое настроение, чувствуется, что он рад видеть у себя 'купцов' во главе с заместителем начальника Управления ВВС РККА.

-Стратосферного?— Подаю голос я.

-С двигателем АМ-34ТК достигает высоты выше 14 тысяч метров.— Охотно поясняет он.

-Четырнадцать?— Голованов проводит рукой по гофрированной серебристо-красной обшивке крыла.

-Три дня назад лётчик Стефановский с наблюдателем Рено достигли высоты 14100 метров...— лицо Чижевского мрачнеет.— всего проведено около ста вылетов. К сожалению, вчера в полёте турбокомпрессор полностью разрушился: обрыв лопаток. Не держат температуру...

-Кабина герметичная?

-Герметичная, рассчитанная на двух членов экипажа,— вновь веселеет конструктор.— является отдельным элементом, не включённым в конструкцию самолёта, обогревается тёплым воздухом из радиатора двигателя. Стёкла двойные между ними— влагопоглотитель. Кислород подаётся из регенератора, углекислота— поглощается химическими поглотителями из кабинного воздуха, прогоняемого вентилятором.

'Как в космическом корабле... Ещё два пункта в список для Оли: турбокомпрессор и гермокабина'.

Голованов переходит к соседнему самолёту, тоже укрытому брезентом.

'А теперь, 'горбатый''...

-Трофейный германский самолёт Бф-109!— Брезент как занавес падает к нашим ногам. По пожелтевшей траве аэродрома, придерживая рукой пилотку, к нам бежит лётчик в чёрном комбинезоне.

-Капитан Стефановский,— останавливается перед Головановым, лихо сдвигая головной убор на затылок.— товарищ комдив, разрешите присутствовать?

-Летали на этом аэроплане?— Кивает тот в сторону 'мессера'.— Что можете рассказать?

У лётчиков завязывается оживлённый разговор, а я увожу конструктора в сторонку.

-Покажите мне пожалуйста, товарищ Чижевский, ваше хозяйство.

-Прошу за мной, товарищ капитан госбезопасности.— В глазах пробегает тревога, он с сожалением оглядывается на Голованова.

'Ну да, ГБ— не свой брат, поэтому надо недоверие сразу ломать'...

-Не буду вас интриговать,— неспеша идём к аэродромной вышке.— сразу скажу, хочу вас забрать у артиллеристов в свой НИИ радиопромышленности. Мы, кроме прочего, занимаемся также вопросами радиообнаружения и радионавигации. Область эта новая, так что сами понимаете, наши приборы будет нужно устанавливать на разные типы самолётов и испытывать их в полёте. Вкратце, это то, что нам нужно от вас. Но я, конечно, понимаю— у авиаконструкторов всегда есть свои интересы, свои планы: готов их выслушать и обсудить.

-Спасибо, товарищ Чаганов,— облегчённо выдыхает Чижевский.— что понимаете это. Моя бригада, мы... хотим нечто большего, чем быть испытателями узлов и агрегатов для других КБ. Мы хотим работать как конструкторы самолётов, иметь своё КБ...

Конструктор испытующе смотрит на меня.

-Своё КБ должно иметь какую-то специализацию: истребители, разведчики или бомбовозы. В чём будет ваш конёк?

-Высотные стратосферные истребители-разведчики,— выпаливает Чижевский, его губы расплываются в улыбке.— и тяжёлые двухмоторные истребители-бомбардировщики.

'Интересно, тяжёлый истребитель— это случаем не Ме-110? Если так, то Луссер, как его главный конструктор, обратил нашего в свою веру. Так а высотник— не на базе Ме-109'?

-Здесь у нас чертёжная.— Хозяин открывает передо мной входную дверь в одноэтажную кирпичную постройку, стоящую по соседству с командной вышкой, из которой пахнуло прохладой. Посреди небольшой комнаты (два стола и один кульман) замечаю целующуюся пару: плотный, небольшого роста, с большими залысинами на голове мужчина лет сорока и молодая фигуристая женщина в белом платье.

-Роберт! Светлана!— Возмущенно кричит Чижевский.

-Энтшультиген...— Извиняется немец, размыкая объятия.

Молодая дама напротив ничуть не смущена, неспеша скрывается за чертёжной доской и из-за неё с любопытством изучает мою фигуру.

'Не боится моей формы, значит— наш человек'...

Глава 2.

Москва, Северный вокзал.

31 июля 1937 года, 17:45.

'Чёрт, Оля опаздывает'...

Диктор уже объявил посадку на скорый поезд Москва— Архангельск. Стою на перроне с комендантом (пожилым лейтенантом— армейцем) агитационного вагона, прицепленного в хвост состава и поминутно оглядываюсь на здание вокзала.

-Кого ждёшь?— Хлопает меня сзади по плечу Косарев, первый секретарь Цекамола, тоже кандидат в депутаты от одного из округов Ярославской области, попросился его подвезти. В этот момент из дверей зала ожидания выпархивает подруга с моим 'тревожным чемоданчиком' в руке.

'Выходит в Архангельск я еду без неё'...

Оля летящей походкой подходит к нам, передаёт поклажу и увлекает меня в сторону от раскрывших рты секретаря и коменданта.

-Где твои вещи?— Спрашиваю по инерции.

-Берия вызывал,— шепчет она мне на ухо.— приказал быть рядом с Орловой. Недовольный такой, похоже на него кто-то сверху надавил. Расспрашивал что да как лечила, сказала что читала старую книжку по акупунктуре, которую нашла в библиотеке института...

-О лекарстве спрашивал?

-... Нет, ещё не знает.

'Не успел прочесть мою докладную... оно и лучше'.

Косарев смотрит на нас и морщит лоб, пытаясь что-то вспомнить. Сбоку от него встаёт спутница кандидата, его 'доверенное лицо', и недобро щурит змеиные глаза. Её лицо мне очень даже знакомо: Ольга Мишакова, секретарь Цекамола, с которой мы были в прошлом году в Артеке. Вдруг внимание всех привлекает плотная группа красноармейцев, рассекающая толпу пассажиров на перроне. Старший подходит к коменданту.

-Товарищ лейтенант, группа ансамбля красноармейской песни ЦДКА имени Фрунзе прибыла в ваше распоряжение!— Басовито представился он.

Вокруг них мгновенно сформировалась толпа зевак.

'Ворошилов прислал... двенадцать человек... два баяна и балалайка. Какие сильные и ловкие, а как пружинят шаг. Всё-таки и пляски тоже... Постой, ансамбль же сейчас в Париже на Всемирной выставке. Сегодня в газетах было, что ему присуждено Гран-При. Второй состав? Не может быть, они— не 'ласковый май''...

Кручу головой вокруг.

'Как растворилась... даже не поцеловала на прощанье'.

* * *

-Не везёт мне, Лёша, в последнее время.— Косарев уже навеселе, но вновь тянется под стол к бутылке коньяка, зажатой ступнями.

Мы сидим в моём купе, квадрат радиуса стучит на стыках рельс. Комсомольский вожак наливает себе в стакан с подстаканником, светло-коричневая жидкость вполне себе сойдёт за чай.