— Меня зовут Селестин. Я родилась... Впрочем, тебя это не заинтересует.
— Ну что ты. Я любопытна. Продолжай.
— Ты права. Хотя бы время скоротаем.
Не понимаю: мы кого-то ждем?
— Как я сказала, меня зовут...
Селестин родилась в небольшой деревушке Заречье. Ее матерью была травница: собирала растения, варила лекарственные отвары. В общем, пользовалась всеобщем уважением и доверием. Случалось, к ней наведывались и дворяне, когда их лекари оказывались бессильны против, нападавших на господ, хворей.
Травница никогда никому не отказывала. Старалась и дочь приучить к лекарскому делу. Но не лежала душа Селестин к магии природы, не чувствовала она Земли и ее силы. Каждый раз, отправляемая на поиски какой-нибудь более-менее редкой травки, приносила что-то не то. Как же иначе, ведь про себя девушка постоянно называла эти растения, с заумными названиями сеном. Но лекарка не унывала. Такого целеустремленного человека еще поискать. Если уж решила, своего добьется. И вновь отправляла дочь на поиски. Так произошло и в то переломное утро.
Это был теплый солнечный день. Селестин хотелось подпеть птицам, выразив хоть этим свою, в общем-то, беспричинную радость. Она задорно улыбалась односельчанам и, кажется, даже тихо мурлыкала что-то веселое себе под нос. Девушке нужно было отыскать бельвацер цветущий.
Бельвацер, офицер, — привычно перевирала заумные названия дочь знахарки. Как говорят в таких случаях: природа, потрудившись над родителями, решила отдохнуть на детях.
Село, наконец, закончилось, и девушка вышла к сосновому бору. Именно в нем, она планировала провести поиски бельвацера. Но зайти в него Селестин не успела. На дорогу выехал всадник. Никакой черной одежды, длинных волос и прочих атрибутов сказочных злодеев не наблюдалось. Да и выражение лица было безобидным, а глаза так и вовсе светились добротой.
— Не подскажешь дорогу к Вольному, красна девица, — спросил человек. Кстати, лет ему было около двадцати пяти. Это-то Селестин подметила прежде всего.
— Отчего ж не подсказать, — село Вольное находилось где-то в двух милях13 от родного для Селестин Заречья, — вам нужно сейчас повернуть Северо-восток. Поезжайте через лес, но не углубляйтесь в чащу. Доедите до подснежной поляны, там свернете на заячью тропу...
Незнакомец глядел на Селестин с все возрастающим удивлением по мере возникновения новых названий.
Селестин прервала саму себя, не дожидаясь пока это сделает собеседник.
— Вы не местный?
Всадник усмехнулся.
— Определенно нет. Так что ваши слова ничего мне не говорят.
— Но как же, — Селестин удивилась, — названия ведь говорят сами за себя.
Мужчина вздернул брови.
— А, ну да, — дошло до девушки: подснежников, ради которых дали название поляне: очень уж там всегда много их было, да и какие красивые, уже нет. Поздняя весна, как ни как. А заячью тропу можно легко спутать, скажем, с лисьей.
— Давайте, я вас проведу, — наконец, решилась Селестин.
— Ну что вы, — начал отказываться всадник, — не хотелось бы причинять столько неудобств такой молодой красотке.
Селестин покраснела. Не каждый день удается получить комплимент, который, к тому же, ни к чему не обязывает.
— Прекратите! Сами вы до вечера не доедете. А мне все равно нужно в лес: одну лекарственную травку отыскать.
— Как же вы одна? — с изумлением воскликнул собеседник.
"Кажется, меня перепутали со знатной дамой", — подумала Селестин. Девушке было безумно приятно.
— Вот вы и защитите меня, — усмехнулась она.
— Ну, если только так, — незнакомец засомневался, — садитесь-ка на коня. Вы сказали две мили, а это путь не близкий.
Селестин подошла ближе. Лошадей она не боялась. Конечно, стать хорошей наездницей девушке было не суждено, но пару раз крестьянка довольно удачно ездила верхом. Недавний собеседник с легкостью поднял Селестин, и посадил на лошадь перед собой. Они въехали в лес, радостно обсуждая что-то. Первое время с опушки еще слышались голоса и смех, а потом все стихло. Видно, молодые люди отъехали достаточно далеко.
— Последнее, что я помню, — говорила Селестин, — заячья тропа, которая ведет прямо к Вольному. Я сказала спутнику, что необходимость в моем присутствии отпала: нужно ехать все время прямо, никуда не сворачивая, а с этим справится каждый. Но он ничего не ответил. Просто ударил чем-то тяжелым по голове. Так я оказалась здесь в обществе еще десяти, похищенных днем ранее, девушек. Это случилось восемь дней назад. Мы не имеем ни малейшего представления, где мы. Только так — догадки.
Я поддалась вперед, выказывая вспыхнувший, от ее последних слов, интерес.
— Нас всех пленили на Севере Сиеры. Вряд ли одиннадцать девушек специально потом перевозили куда-то. Ведь нас мог увидеть кто-то знакомый и поднять шум. Хотя, все возможно.
Я облизала языком пересохшие губы. Куда я вляпалась?
— С тех пор доставили еще пятерых: двоих — в течение следующих трех дней, а позавчера — тебя с подругами.
— C подругами? — переспросила я, — как чудесно! — у них и узнаю, как я, точнее ми, сюда попали. Не может же быть амнезия одновременно у троих?!
Лицо Селестин как-то странно потемнело (как будто она растерялась, или разозлилась?), когда я выразила свою радость от присутствия в этом м-м подвале ... помещении для прислуги — не знаю точно, подружек. Но мне было уже не до нее. Я вскочила на ноги с вопросом:
— Где они?
И тут же, не удержавшись, упала на четвереньки. Голову вновь пронзила адская боль, о которой я благополучно забыла. Оказывается зря! Через несколько ужасных минут, мне удалось перекатиться на спину. Все же предыдущая поза не вдохновляла.
Селестин вновь оказалась рядом и начала что-то говорить. Но я не слышала ничего. Боль мешала. Она застилала все вокруг. С глаз против воли потекли слезы.
Не знаю, сколько времени я пролежала, но в какой-то момент почувствовала, что могу пошевелиться, не ощутив боли. Я аккуратно поднялась и, стараясь не менять положения головы, прислонилась к стене.
Селестин оставалась рядом. Увидев, что я пришла в себя, она спросила с беспокойством:
— Тебе лучше?
— Да, — кое-как нашла в себе силы ответить я.
— С тобой часто случаются такие припадки? — в голосе собеседницы звучало неподдельное участие, но меня в ее словах больше заботило нечто иное:
— Я не безумна! Как ты могла так подумать?!
— Нет, нет. Приступы бывают не только у сумасшедших. Я думала: может, ты больна.
Я молчала. Лишь пристально разглядывала собеседницу: такой ли она добрый Дух, каким хочет казаться?
— Прости, — извинилась Селестин.
"Ладно, будем считать, я тебе поверила!"
— Забудь. Ты что-то говорила о моих подругах. Не могла бы ты их позвать? Я вряд ли смогу сама подойти к ним. Голова мешает, — сказала я, усмехнувшись своей шутке. Селестин вздохнула.
— Боюсь, я еще не все тебе рассказала.
— Давай перенесем разговор на более позднее время? — сейчас самым главным было пообщаться с подружками. Мне ведь просто необходимо напомнить некоторые вещи из случившегося. Селестин же оставим на сладкое.
— Ради общения с твоими подругами? — девушка покусывала губу.
— Да, знаешь ли: мы знакомы с детства, понимаем друг друга с полуслова, — интересно: я хоть правду сказала, или, как всегда попала пальцем в небо? — так что сейчас мне необходима их поддержка.
— А как же я? — Селестин всем своим видом демонстрировала обиду.
Она точно что-то скрывает!
— Ты замечательная подруга, — я сделала вид, что приняла правила ее игры, - но у нас с тобой нет общих воспоминаний, о которых хотелось бы вспомнить. К тому же...
— Хватит! Я все поняла. Наверное, надо было рассказать сразу всю правду, а не довольствоваться полумерами.
Я торопливо закивала.
Ну что, скормишь мне очередную байку, или...
Селестин провела в темнице, а это помещение было именно ею, а не комнатой для прислуги, как полагала я, восемь суток. Каждый день к ним заходило два человека, и приносили с собой еду. Это не были деликатесы на золотых подносах, но силы пища восстанавливала не плохо, да и голод перебивался. Пару раз являлось трое тюремщиков одновременно — в эти дни у Селестин и ее подруг появлялась новая соседка. Ни разу приходившие не перекидывались ни одним словом с заключенными. Вопросы, мольбы, просьбы — все натыкалось на глухую стену. Ни эмоций, ни чувств — черная пустота.
За прошедшие дни Селестин не увидела того, кто пленил ее, ответил на помощь черной неблагодарностью. Но девушка не жалела об этом. Что она могла ему сказать:
— Ты предатель, из-за тебя я страдаю здесь, схожу с ума, не зная, что меня ждет в будущем.
Глупо.
Он знал, на что шел. Селестин вновь и вновь вспоминала их разговор на опушке, пока, наконец, не увидела одно несоответствие: незнакомец сам первый сказал, что до Вольного две мили, хотя ранее как раз интересовался у нее, где оно и далеко ли до туда. Почему она не услышала, не поняла этого тогда? Прельстилась льстивыми словами? Захотела почувствовать себя желанной?
Тогда — сама виновата. Он будет прав, когда при встрече, если такова произойдет, рассмеется ей в лицо в ответ на обвинения. Хотя, скорее подобно остальным тюремщикам не проронит и слова. Можно... Можно, конечно, бросится на встречу врагу и попытаться расцарапать лицо. Но Селестин мутило от одного вида крови, а уж что бы самой нанести удар — нет. Да и вряд ли ей удалось бы добраться до объекта предполагаемой мести: уже не раз сокамерницы пытались напасть на своих мучителей, но в конце пути их всегда ждало поражение. Конвоиры даже не принимали их попыток всерьез, отмахиваясь двумя-тремя движениями.
В тот день, или быть может ночь: в подземелье не попадало ни малейшего лучика света, а попасть на улицу не представлялось возможным, в камере впервые появились одновременно четверо тюремщиков. Трое из них уже были знакомы пленницам, а вот четвертого они видели впервые. Впрочем, причина такой перемены обнаружилась сразу: двоим тяжело нести три бездыханных тела. А вот троим — в самый раз! Четвертый же доставил еду. Тени (а как еще назвать особ, ходивших в черных одеяниях?) положили бездыханных девушек на, раскиданное по полу тряпье, и удалились. Пленницы бросились к новеньким и принялись их тормошить.
Двоих они довольно быстро привели в чувство, а вот третья не желала подавать признаков жизни. Ее, в конце концов, оставили в покое. От двух других они узнали имя — Элен, но о том кто она не было сказано ни слова. Так же Лиса и Клоди, а именно так представились девушки, обошли и самих себя: "Ну, что вы, мы такие незначительные персоны, что не стоит и говорить", очень многих при этом обидев:
"Мы ведь не скрывали ничего, а здесь такое пренебрежение"
Возможно со временем дружба все же установилась, но времени, как, оказалось, было в обрез. По прошествии нескольких часов со времени предыдущего визита в подвале вновь появились темные фигуры, сильно удивив своим приходом пленниц. Все же лицезреть охранников два раза в день было в новинку. Тени подхватили сидящую возле двери девушку, с огненно-рыжей шевелюрой, и вышли до того как остальные успели опомниться, не то что, помешать.
Казалось, пленницу отпускают. Ее ведь принесли несколькими часами ранее, а значит, не исключена возможность ошибки. Но... Никто не верил в счастливую развязку. Они слишком боялись и устали, как от неизвестности, так и от безумных надежд, которые питали по началу. С глаз слетела розовая пелена, мир погрузился в отчаяние. Но умирать, несмотря ни на что, не хотелось. А значит...
— Надо действовать, — громко, с уверенностью говорила Леси своим сокамерницам. Нас больше. Поэтому они и ловили каждую по одиночке. Вместе мы справимся. Все же пятнадцать против троих.
— Тринадцать, — поправила Шер — голубоглазая брюнетка с северных провинций, которая на свою голову решила повидать мир, — одну из нас забрали, другая давно мертва.
— Она жива! — вскричала Селестин.
— И поэтому, мы за пол дня не смогли ее разбудить, — скептически подняла брови Шер.
— Эта несчастная все еще с нами. Я знаю! — Селестин не понимала, что заставило ее так яростно защищать интересы незнакомки, но была уверена, что поступает правильно.
Шер хмыкнула, показывая, что она думает по поводу влезшей Селестин. Но возразить не успела, а, быть может, просто не хотела подрывать возникший командный дух. Снова прозвучал громкий голос Леси:
— Хорошо, тринадцать-четырнадцать — не важно! Все равно численное превосходство на нашей стороне.
— Но, тринадцать — число неудач, — вставила недавно появившаяся Клоди. Это были ее первые слова за все время отсутствия подруги.
— Оно и будет неудачным... Для наших мучителей! — решила поддержать Леси Селестин. Та поблагодарила ее улыбкой.
— У нас такой план...
Потянулись часы — длинные как никогда. Нервы всех были взвинчены до предела: все придумано, а никто не заходит!
Пленницы ждали и с каждой минутой их решимость, вера в свои силы таяли. Девушки вздрагивали от каждого шороха, боялись уснуть, что бы не пропустить прихода тюремщиков, и молчали, опасаясь, что голос выдаст их...
— Знаешь, возможно, у нас бы получилось, но Клоди, а пришли именно за ней, впала в панику.
— Пустите! Как вы смеете?! Возьмите лучше ее! Почему я?!
Вслед за ней разуверились в своих силах и мы.
Я кивнула. Это было известно с самого начала. Так как именно крики подруги разбудили меня.
Селестин помолчала, потом прикусила губу.
— Вот, я снова лгу.
Еще несколько мгновений тишины. Девушка собиралась с силами.
Леси не потеряла мужества. Она бросилась к нашим мучителям и... — Селестин отвела глаза, — мы должны были ей помочь. Она ведь сделала самое сложное — пошла в бой первой. Но мы стояли и смотрели, как будто ожидая итога схватки, что бы примкнуть к победителю. Предатели! Один из тюремщиков ударил Леси по животу, заставляя упасть перед ним на колени. Потом дернул за волосы и чуть не свернул шею.... Она чудом выжила.
— Но как же тогда эта Леси, ведь это была она, могла еще и будить меня. Она ведь так пострадала?
— Ну, прошло уже два часа, — значит, я снова уснула. Ничего себе! — Но, я бы так не смогла.
— Я тоже, я тоже...
Я вновь подумала об ушедших, боюсь, навсегда, девушках. Клоди, Лиса.... Жаль, что мы так и не поговорили. Хотелось бы узнать... Так, стоп. О чем я думаю?! Подруги мертвы, а меня волнуют только собственный провал в памяти. Это ужасно...
— Подожди, но вы ведь не можете точно знать, мертвы они, или нет. Это не доказано. Да и подумай мы все здесь такие разные. Кому может понадобиться наша смерть? Клоди и Лиса, определенно, живы! И нам повезет выбраться.
Селестин посмотрела на меня, и в ее глазах я прочла: надежды нет.
— Ты чего-то не рассказала?
Девушка помедлила с ответом:
— Ты знаешь все.
Мы смотрели друг на друга, и я поняла, что от меня не скрыли ничего. Вот только, чем это могло помочь им, мне?
Снова тишина. Я не знала, что спрашивать, о чем говорить. Ко мне передалось состояние девушки: мы все умрем, надежды нет.
