— Пусть начнется пир! — возвестил рыжий ящер и ожидающе уставился на меня.
— Пусть пир начнется, — неловко повторил я.
Верховный судья улыбнулся в ответ двумя рядами острых зубов. Подцепил с тарелки шмат мяса и целиком впихнул в рот. Наверное, тоже традиция, жрать, так что куски между губ торчат.
Стол ломился от блюд. Я и не представлял, что из еды можно делать такое! Поди разберись где тут что. Поэтому брал то, что ближе лежало. Начав с тёмно-красной бастурмы, украшенной зеленью и гроздью прозрачного белого винограда.
Прожевав, огненный ящер вонзил в меня страшные немигающие глаза. От рыжего с чёрными крапинками взгляда по спине побежали мурашки.
— Я высший судья Тринадцатого Тёмного Объединенного мира. Стою на страже закона. Меня зовут Последний, — пояснил саламандр и снова замолчал, рассматривая меня.
Я решил он хочет, чтобы я спросил.
— Почему вас так называют?
— Потому, что я Последний. Будет так, как я говорю. За мной никого нет, я Последний!
Он выглядел жутко гордым, этот огромный рыжий ящер. Я понял, что должен потешить его самолюбие, и добавил:
— Наверное, трудно всё за всех решать?
— Я не решаю, — парировал Последний. — Я слежу, чтобы каждый соблюдал законы.
Он отпил из высокого фужера, смешно фыркнул и продолжил:
— Жить по правилам чрезвычайно важно. Наш мир сильно изменился после нашествия поглотителей. Прекрасные сады превратились в пыль, оставшись только на гобеленах, барельефах и в нашей памяти. Тучные стада испепелили молнии и унесли ужасающие штормы. Виноградники завалило камнепадами и накрыло оползнями. Наши прекрасные города обрушились в бездонные пропасти. У нас не осталось ничего. Только страх. Только тоска. Только голод. Чтобы выжить, мы неотступно подчиняемся правилам, и готовы на всё, чтобы так и продолжалось. У нас есть поговорка: 'Если ты не следуешь закону, закон последует за тобой на край света!'
Народную саламандровую мудрость я решил не комментировать.
— Это истина, ведь вы здесь, — добавил он.
— Я ваших законов не нарушал, — не согласился я.
— Это не так, — возразил Последний.
— Никогда не был в вашем мире, — высказал я последний аргумент.
— Это не имеет значения, — отрезал саламандр.
Я взял кубок и залпом выпил. Думал, что прибавится храбрости, но нет, поджилки тряслись всё сильнее.
Последний так же неотрывно смотрел на меня через стол.
— Закон гласит, что ученик получает от учителя мудрость, опыт и знания. Их связь крепка, они обмениваются жизнями. Поэтому, не только учитель ответственен за ученика, но и наоборот.
— Какое наказание браконьера ждёт? — тихо спросил я, поняв, куда он клонит.
Ящер взял со стола здоровенный кусок сочного окорока и вцепился в него зубами, разбрызгивая мутный сок. Он явно тянул время, наслаждаясь моей беспомощностью и страхом.
Я ждал. Кусок больше не лез в рот. Чтобы не смотреть, как Последний двигает челюстями, я перевел взгляд на источник. Вода двумя потоками огибала террасу, на которой мы сидели, и низвергалась в колодцы по бокам от лестниц.
Прожевав и посчитав, что с меня достаточно, он заговорил.
— Закон гласит: 'В Тринадцатом Тёмном Объединенном мире каждое живое существо имеет право на достойную смерть'.
И что? Хотел закричать я, но сдержался.
— Тот, кто лишит существо такой возможности, должен сам потерять право, которым дорожит.
На этот раз вытерпеть было тяжелее. Лишение мифического права? Я уж заволновался. Тоже мне наказание. У меня и прав-то никаких нет, кроме смерти за источник магии. Мне настолько полегчало, что я снова зачавкал.
— Пока не понимаю, какого права вас лишить, — сознался Последний. — Не могу принять решение, не узнав вас, поэтому и пригласил на обед. Чтобы понять, чем вы дорожите!
Давай, понимай. Думал я, отправляя в рот ветчину. Тарелка быстро опустела, так что я перешёл к другому блюду. На длинной овальной тарелке лежал ящер, похожий на саламандра, сидящего передо мной, только маленького и без бороды.
Я оттолкнул посуду, но Последний пристально наблюдал за мной, и выражение его морды не предвещало ничего хорошего.
— Евлампий рассказал вам о застольных традициях?
— Да.
— Он упомянул, что хозяин и гость должны вкусить друг друга, чтобы понять один другого?
— Нет, — задрожал я.
— Я так и думал, — медленно вымолвил Последний. — У големов ни ума, ни вкуса. Они не понимают, насколько это важно!
Саламандр проглотил последний кусок окорока, гладя на меня. Я понял, другого выхода нет. Отрезал ящерице хвост и укусил. Холодное мясо, кислое и одновременно пресное. Почти безвкусное, если не считать горечи.
— Хорошо, — похвалил Последний, — но понимание будет поверхностным, если не разобраться в себе.
Саламандр взмахнул рукой. Блюдо с ящерицей поднялось в воздух и полетело через стол. Одновременно, в мою сторону парила тарелка, из которой ел высший судья.
Я ждал, затаив дыхание. На посуде, приземлившейся на стол, лежало маленькое тельце, похожее на меня, только без ошейника. Я сглотнул. Сейчас из меня извергнется всё, вплоть до утренней яичницы.
— Хозяин и гость должны вкусить себя, чтобы понять себя, — пояснил Последний и, подхватив маленького ящера, проглотил.
Я держался из последних сил. Съеденное просилось наружу, намекая, что я не готов к самопониманию. Желудок сопротивлялся местным традициям. Разум же говорил, что если я им не последую, желудок мне больше не понадобится. В конечном счете, победил рассудок. Я схватил маленькое тельце и, зажмурившись, пихнул в рот.
Начав жевать, я с удивлением почувствовал, что вкус не похож на мясо. Мягкое, приторно сладкое и одновременно жесткое, и острое. Прожевав, я посмотрел на Последнего.
— Мы ведь не самих себя ели? — сконфуженно спросил я.
— Конечно, нет. Это всего лишь метафора.
Я не понял, что такое метафора, но успокоился.
— Вы вкусили пищу с зеркала души. Оно показывает только внутреннюю суть.
Кажется, я догадался. Подхватив с тарелки шашлык, я положил его на стоящее передо мной блюдо. Мясо моментально превратилась в мою маленькую копию.
Я облегченно вздохнул. Саламандр тем временем встал и, наставив на меня палец, произнес:
— Я принял решение. У вас мало прав, и вы не дорожите ими. Вы ещё не знаете, насколько они бесценны, особенно право на одиночество. Им обладает каждый, но у вас его больше не будет.
Последний внимательно смотрел на меня, и я, не сдержавшись, пожал плечами. Приговор не произвел на меня впечатления.
— Молодость, — пророкотал ящер, жмуря жёлтые глаза. — Она кажется бесконечной, вечной и незыблемой, но это не так. Даже мир, в котором мы живём, дряхлеет и умирает, — он тяжело вздохнул. — Волшебство тает на глазах. На вас, на блёклых, уходит слишком много магии.
— Мы магией не пользуемся! — оспорил я.
— Зато пользуетесь порталами, воздушными кристаллами на кораблях, артефактами. На вас тратиться не меньше энергии, чем на чародеев. А не было бы вас, её хватило бы каждому колдуну... Вы приходите в наши сказочные города и превращаете их в выгребные ямы. Ничего. Скоро мы отдадим свои дома, но в ответ заберем ваши! Скоро всё изменится!
Я кивнул, дожевывая шашлык.
— Бросать свою священную Родину, — расстроенно произнес саламандр, — чтобы отправиться в ваши захудалые миры тяжело, — он махнул когтистой лапой. — Я бы остался... Но выбора нет, ещё несколько лет и в Тринадцатом Тёмном Объединенном мире невозможно будет жить. Магия уходит!
Договорив, он гордо прошествовал мимо меня и поднявшись по лестнице, скрылся под аркой.
Я ничего не понял, но не сильно расстроился, запихивая в себя разные вкусности.
— Нам пора идти, — поторопил Евлампий.
Последнее время, он стал моей второй тенью.
Зажав в руках по копчёной рульке, я заставил себя вылезти из-за стола и пошел за големом.
Он довел меня до комнаты и галантно открыл дверь.
— Отдыхайте, — печально проговорил он. — Приговор приведут в исполнение завтра.
— Ага, — брякнул я, не разделяя его обреченности.
— Потом вы сможете вернуться в Тролляндию.
Вот теперь я забеспокоился, даже перестал жевать.
— Мне в Тролляндию не надо, — с тревогой объяснил я. — Мастер Оливье уплыл, и я с острова не выберусь.
— Куда же вам открыть портал? — спросил Евлампий.
Я задумался. Может, воспользоваться моментом и попутешествовать? Отправиться в новое волшебное место. В Мир летающих городов или на Изумрудный остров. Хотя, судя по Чиче и его матросам, летучие обезьяны не слишком дружелюбны.
— Можете решить завтра, — помог голем.
— Хорошо, так и поступлю.
Он ушёл, а я завалился на кровать. Не жизнь, а малина. Может, остаться здесь? Тихо, спокойно и первоклассно кормят. Тем более саламандр говорил, что они всё равно собираются валить. А какие тут апартаменты! Я всерьёз задумался.
Вскоре Евлампий принес полдник, а потом и ужин. Наевшись от пуза, я развалился на кровати и, отложив заботы на завтра, уснул.
Утром, по сложившейся традиции, меня разбудил голем.
— Простите, но завтрака не будет. Приговор исполняют на пустой желудок.
— Понапридумовали, — проворчал я.
Евлампий уныло кивнул. Он стал сам не свой. Словно приговорили его, а не меня.
— Нужно идти, я провожу вас.
Мы тысячу раз сворачивали. Проходили сквозь порталы, спускались по пыльным, истёртым лестницам. Подымались. Перебирались по изъеденным трещинами, мостам через бездонные пропасти.
Через двадцать минут я так устал, что думал об одной еде. Хотелось быстрее добраться до наказания и вернуться в апартаменты.
Я предвкушал торжественный зал, богатый и неуловимо строгий, как дом правосудия в Черногорске, но он не оправдал ожиданий. Грязная пещера три шага в ширину с тёмной дырой в полу и такой же в потолке.
— Ждите, — распорядился голем.
Я кивнул и посмотрел в чёрный провал колодца. Чего ждать, когда оттуда выскочит саламандр и будет меня наказывать? Я уже собрался спросить каменного провожатого, сколько ещё мучиться, когда из дыры повалил пар. Я принюхался. Почудился запах мясной похлебки, но это, скорее всего с голодухи.
— Закройте глаза, — приказал Евлампий из-за спины.
Я зажмурился, но не удержался и подглядел. Стены мелькали, словно меня засасывало в водоворот. Но я стоял на месте, а значит крутилась пещера! Только такого не может быть. Хотя ещё несколько дней назад я не представлял, что поплыву на прибитой к кораблю лодке. Выходит, возможно всё, кроме того, что я сяду на строгую диету.
Подземелье окутало паром. Сквозь марево я разглядел, что стены, пол и потолок застыли. Замер даже пар, оцепенев серо-белым столбом над дырой.
От пара я такого не ожидал.
— Лезьте вверх!
— Куда? — невольно переспросил я.
— Вверх, — подтвердил голос, похожий на голос Евлампия.
— Как? — уточнил я.
— Хватайтесь за столб и ползите! — велел он.
Я хотел возмутиться, но вспомнил, что возможно всё, кроме того, что дядя перестанет ругаться и обзывать меня крысёнышем, и взялся за пар. Вцепился в жёсткий столб и пополз вверх. Не ожидал, что будет легко, но меня будто подсаживали. Напрягся только вползая в дыру, но каменная труба по просторности посоперничала бы с норой лисокрыса. Я даже не касался стен. Вот только сколько не пыжился, сколько не карабкался, не пыхтел, выход не приближался.
— Долго еще? — взбунтовался я.
— Пока не вылезете!
Взбирался пока столб пара не упёрся в потолок. От каменной трубы ответвлялся боковой лаз. Не задавая глупых вопросов, я полез в него и шагов через тридцать сощурился от режущего глаза света. Сжав веки, я пополз наощупь, чуть не рухнув с обрыва.
Когда глаза пообвыклись, я огляделся. Незаметно выбрался из пещеры и застыл на выступе над бездной. Вокруг вздымались бесконечные горы. Я даже неба не видел. Только мрачные скалы, поросшие кривыми голыми кустами и жесткими мхами. Секстиллионы тонн бездушного камня.
Я наклонился над выступом. У головокружительной бездны не было и намека на дно. Только тёмная пустота далеко-далеко внизу.
— Куда? — нетерпеливо уточнил я.
— Вправо, — подсказал тот же голос.
И я полез по узкому выступу. Мелкие камни вылетали из трещин, потревоженные моими руками и коленями, подскакивали, прыгали по скале со звонким 'Зднь!' и срывались вниз. А я прижимался к боковине узкой тропинки, чтобы не отправится за ними. Выступ плавно спускался и уходил вдоль горы. Быстрее бы добраться до этого самого 'вправо', но вставать с четверенек я не рискнул. Бесконечный провал пугал меня до зябких мурашек. И как я не старался не смотреть в него, глаза сами косили в кромешную пропасть и расширялись от ужаса. Бездна так зачаровала меня, что не заметив преграды, я долбанулся об огромную чёрное кольцо, перегородившую тропинку. Огромная цепь опоясывала гору.
