— Но, Отдельный мир, — засомневался я.
— Лезь, фей очнется и закроет горшок...
— Вы не можете быть так уверены! — возразил голем.
— В тридцати мирах вообще ни в чём нельзя быть уверенным. Лезь!
Я подчинился. Опустился на четвереньки и заглянул в дыру.
— Не надо! Закон нарушать нельзя, — посуровел голем.
Я не ответил. Вздохнул и протиснулся в нору. Желание жить — сильнее любых правил. А страх перед тёмными ямами можно и преодолеть. Тем более, это единственный путь из мира фей.
Влажная земля скользила. Руки разъезжались, и я всё время хватался за корни и стенки норы. Не видно было не зги, поэтому полз на ощупь, то и дело стукаясь головой об потолок. Слава источнику, корячиться пришлось недолго, я долез до дна. А когда глаза привыкли к темноте передо мной предстал увесистый медный горшок с ручками и крышкой, запертый навесным замком. Как, спрашивается, его открывать? Сбоку растопырились три сундука. Большой, поменьше, ещё меньше и самый маленький. Видать феины сокровища. Бесценные, ценные и всякое барахло.
Я подполз к самому большому, с неплотно закрытой крышкой, и заглянул внутрь.
— Лазить в чужих вещах — преступление, — напомнил о себе голем.
— Преступление болтать без умолку, — парировал я.
— Наставление — не преступление! — не унимался Евлампий.
— В рифму, — фыркнул я. — Никак от Душегуба стихоплётством заразился!
Голем заскрипел камнями, но достойного ответа так и не придумал.
В сундуке скрывался потёртый футляр с выдавленной монограммой: нож, продетый между зубцов вилки и опоясанный витыми буквами 'Еда для наслаждения'.
— Это чудо! — воскликнул голем, забыв о нравоучениях.
Я бы не согласился, но надпись интриговала. Под футляром на чёрном бархате в креплениях покоились ложки. Под крышкой крепились вилки и ножи. Комплект насчитывал тридцать приборов, без одной ложки.
— Утерянное творение мастера Правши, — покачал головой Евлампий. — Такая ложка была у Оксаны во время боя за ключ Отдельного мира. Она сняла ею проклятье.
— Этой ложки, как раз не хватает, — согласился я. — Интересно, как она к ней попала?
— Какая разница, — возмутился голем. — Такому сокровищу не место в сырой норе. Все миры должны любоваться им! Забери!
— Ты же говорил, что лазить в чужих вещах — противозаконно! — опешил я.
— Преступление бросать столовый набор мастера Правши в грязной дыре! — завопил Евлампий.
Я злобно на него посмотрел и закрыл футляр.
— Бери! — прошипел голем.
Повертев в руках дорогой футляр, я решил, что смогу его продать.
— Чего возишься, пожиратель планктона? — закричал снаружи Оливье.
Запихав трофей за пазуху, я развернулся и, уцепившись за ручку горшка, полез наверх. Как только я показался из норы, дядя перехватил горшок. Отнёс от дерева и небрежно шмякнул об землю.
— Нельзя нарушать закон, — занудил Евлампий. — Даже вынужденно.
Я прожёг голема взглядом. Проклятый лицемер вспыхнул бы, как огневой пень, обладай я магией.
Оливье же не удостоил его даже поворотом головы, задумчиво возясь с замком.
— Волшебный! — наконец заявил он.
Голем облегченно выдохнул.
— Поищем другой путь.
Я хотел согласиться, а вот дядя — нет.
— Утопни, замшелый валун! Разрази тебя гром, ты помощник хоть...
— Как говорил Таньшанский казначей: 'Я всегда всем могу помочь'.
Оливье оборвался на полуслове, и мы одновременно повернулись.
Архивариус стоял в шаге от нас, с интересом разглядывая горшок.
— Он не дышал, — испугался я.
— Протухшая икра не свежеет, — подтвердил Оливье.
— Прошу прощения, — смутился архивариус. — Как сказал избранник из Оркариума после голосования: 'Я был не совсем честен с вами'. Должен признаться, я не совсем живой.
У меня отвисла челюсть. По-настоящему. Закрыв рот рукой, пока не потекли слюни, я сглотнул.
— Продолжайте! — потребовал Евлампий, и я услышал знакомое шипение.
Голем превращался.
— Как сказал попавшийся вор: 'Не делайте преждевременных выводов', — попросил архивариус. — Я всё расскажу. Начну с того, кто я. Я не архивариус — я архив.
От удивления голем вернулся к обычному виду.
— Как это? — растерянно спросил он.
— Сто лет назад высшие чародеи основали магистрат. А чтобы хранить свой архив, они создали меня. Я множество магических книг с единым разумом.
— Никогда о таком не слышал, — громыхнул Евлампий.
— Я тоже, — подтвердил Оливье.
Вынув из бездонной сумки самострел гномьей работы, он прицелился в Мровкуба.
— Как говорил один клятвопреступник: 'Истинная правда', — обиделся архивариус. — Я живу в Семисвете. Одному, с архивом не совладать, без рук то и ног. Поэтому, я наворожил гомункулов Мровкубов. Магические слуги, вроде големов, только ни на что не способные без управления, — глядя на Евлампия, уточнил он. — Для удобства, их столько же, сколько миров. Я в теле Тридцать Первого.
— Шелуха, — бросил дядя, не опуская самострел, — Ну-ка, надави пальцем на глаз!
Архивариус поднял руку и прижал к лицу. Ничего не произошло. Глаза так и остались голубыми.
— Ещё раз! — скомандовал Оливье, ткнув самострел в горло Мровкубу и прижавшись вплотную.
— Что за обряд? — удивился ничего не понимающий голем.
— Порожний, — наконец отлепился дядя и отступил. — Как открыть замок?
— О чём вы? — удивился Евлампий. — Кого интересует замок! Зачем вы отправились в Изумрудный мир?
Оливье повернулся и сбросил голема с моего плеча.
— Отвечай! — велел он, махнув на архивариуса самострелом.
Голем забрался обратно, придерживаясь за цепочку.
— Я веду счёт всем обидам, — насупившись, пробормотал он.
— Как говорил Семисветский медвежатник: 'Объяснить сложно, но если позволите, я открою', — предложил Тридцать Первый Мровкуб.
— Валяй, но учти, ты на крючке! Поплывешь не туда, подсекаю! — предупредил дядя.
— Я буду осторожен, — пообещал архивариус.
Он подошел ближе и склонился над замком.
— Устройство обычное, всего три сторожевых заклятья, друг с другом не связаны...
Пошарив вокруг, он подобрал зелёную веточку и поднес к замку.
— Переносим магическую энергию с горшка на ветку. Замыкаем. Создаем обратный щит...
Архивариус ещё побормотал и взмахнул рукой. Замок щёлкнул и открылся. Ветка посинела, засохла и рассыпалась пылью.
— Подыми крышку! — скомандовал Оливье.
Внутри горшка блестели и призывно позвякивали золотые монеты.
— Меняй курс, книгочей бессмертный!
Архивариус покорно отступил.
— Закон нельзя нарушать, когда захочется, — настаивал голем. — Вы ещё ответите!
Оливье усмехнулся и ударил прикладом самострела по замку, сбив его.
— Спросит чайка, я отвечу, в море тоже нету счастья, — он подмигнул мне, убирая оружие в бездонную сумку. — Не всё ему невиновных пытать, пусть сам помучается, без замка-то.
Прежде чем голем успел возмутиться, дядя присел рядом с горшком. Протянул руку и три раза щелкнул по медному боку.
Раздался мелодичный звон. Монеты в горшке затряслись, перепрыгивая с места на место. Запахло грозой.
— Полундра! — крикнул дядя и отскочил в сторону.
Золото сверкнуло, и в небеса ударили семь прозрачных струй. Гудя, разлетелись перламутровые брызги. Я отступил подальше, задрав голову. Водяные столбы тянулись в вышину и растворялись на фоне голубого неба. Пока, после звона из горшка, крайний столб не потемнел до фиолетового, а другие не окрасились в синий, зелёный, жёлтый, оранжевый и красный. Чем сочнее становились цвета, тем сильнее склонялись столбы, будто ветви с созревшими плодами. Радуга блеснула и провалилась дальним концом за горизонт.
— На абордаж! — весело вскрикнул Оливье.
Не удостоив нас и взглядом, он подбежал к горшку, подобрал золотую монету и, сделав шаг, исчез в разноцветном сиянии.
Я пустился следом.
— Монета — твой билет. Без неё на мост попасть нельзя, — пояснил голем то, о чем я и сам догадался.
— Как говорил гиппогриф перелётным птицам: 'Могу я отправиться с вами?'.
Я обернулся. За мной, в нерешительности переступая с ноги на ногу, стоял Тридцать Первый Мровкуб. Вперёд голема ответить я не успел.
— Ты должен пойти с нами, — сообщил он. — У меня накопилась куча вопросов.
— Боюсь, учитель против будет, — заметил я.
— А кого это волнует! — взъерепенился Евлампий.
Я вздохнул. Кого бы это ни взволновало, крайним опять буду я.
— Как говорило Трутанхеймское приведение: 'Я могу быть незаметным', — пообещал архивариус.
Тут уж я сомневался, но голем снова меня перебил.
— Какие хлопоты? — удивился он. — Ты так помог, а твои знания, помогут ещё больше.
— Как говаривал хранитель мести: 'Всегда к вашим услугам'.
Я покачал головой и, повернувшись, поднял из горшка монету. Она весила, как десять обычных.
— Не стой столбом! — поторопил Евлампий.
Я скривился, но шаг сделал. Спорить некогда. Меня потащило сквозь радужное сияние. Мимо пролетело перевёрнутое дерево, все ещё неподвижный силуэт Душегуба, одуванчиковое поле и заросли кустов. Я еле втянул плотный воздух. Та ещё хохма — оборотень не от ошейника задохнулся.
— Иди! — приказал Евлампий.
Я шагнул ещё. Перед глазами мелькнули цветочные поля с феями сборщиками нектара, а за ними, как прицепленное унеслось голубое небо, и я застрял посреди звезд. Испугавшись, я засеменил так, что радуга помчалась не хуже волшебной брусчатки. Я пискнуть не успел, как свалился с неё в густую пыль.
— Добро пожаловать в Благодатные земли! Ты что-то не торопился? — прищурился, будто целясь в меня, Оливье.
Я валялся у его ног. Футляр мастера Правши выпал из-под рубахи и нагло мозолил глаза.
— Вот так-так! — недобро протянул дядя.
Я боялся говорить, чтобы всё окончательно не испортить.
— Язык прикусил? — осведомился он.
— Слишком разогнался, — ответил вместо меня Евлампий.
— Что за футляр, крысёныш? — поджав губы, допытывался Оливье.
— Е-д-да д-ля-ля наслаждения, — еле выговорил я.
— Правша? — удивился дядя. — Из норы Душегубчика?
Он подхватил футляр и усмехнулся.
— Опасная вещичка, с двумя левыми лапами, ей лучше не орудовать, — по его лицу пробежала лукавая улыбка. — Побудет у меня.
Заглянув в футляр и цокнув языком, Оливье убрал его в бездонную сумку. Раздался писк.
— Как не вовремя, — расстроился дядя.
— Что случилось? — кротко спросил Евлампий.
— Пора вносить абонентскую плату за сумку. Год прошел, а я и не заметил.
Странно, что голем не возмутился. Я ожидал пламенной речи о том, что сокровища известного мастера должны увидеть во всех мирах. Теперь, когда его заграбастал дядя, футляр не увидит никто. Даже я. Но голем от чего-то промолчал.
Всё ещё лежа в пыли, я поднес к лицу руку и раскрыл ладонь. Пусто! Монета испарилась. Я обиженно посмотрел на радугу. Отсюда она не выглядела яркой. Скорее блёклой, даже прозрачной.
— После перехода монета исчезает, — пояснил Евлампий.
Я вздохнул и встал. Во все стороны тянулась безжизненная равнина, засыпанная ворохами жирной пыли. Ни куста, ни травинки. Только серо-желтое море до самого горизонта.
— Чего вёсла сушим? Нам ещё до Благограда грести! — гаркнул Оливье. — Руки в ноги.
Я кивнул, как скажете, учитель. В Благоград, так в Благоград. Какая разница?
Дядя, жестом фокусника, достал из бездонной сумки бумажный сверток и потянул за торчащую снизу ниточку. Хлопнуло, выкинув кверху синюю звезду. Помигав, она взорвалась фейерверком и растаяла без следа.
— Карету мне... — пропел Оливье и покосившись на меня, грозно предупредил. -Даже не спрашивай, что это!
Я кивнул и повернулся к голему.
— Что такое абонентская плата?
— Всё, что кладешь в бездонную сумку, хранится в специальной ячейке всемирного банка. Плата за обслуживание ячейки вносится раз в год, — будто по бумажке прочил Евлампий.
— А как оно в ячейку попадает? — прицепился я.
