— Я не ворочусь! — пророкотал Мровкуб изменившимся голосом с чужими интонациями.
Я бы пискнул с испугу, но плечи, руки и грудь так разнесло, что не хватало дыхания. Изменения подбирались к ногам. Скоро дойдёт до шеи. О том, что будет дальше, даже думать не хочется. Я всхлипнул, но архивариуса корёжило так, что не обращать внимания было невозможно.
— Истинная магия! — восторгался голем.
Изо рта Мровкуба высунулся прозрачный шар и надулся больше него самого, загородив тощее тело от фея.
Душегуб взмахнул крыльями и взлетел повыше. На потемневшем лице застыло удивление, быстро сменившееся гневом.
— Смеешь бороться с судьбой?
Призываешь на зримый бой? — закричал он с такой силой, что пришлось закрыть уши руками.
Шея надулась, и чёрная цепь впилась в кожу. Я схватился за ошейник, но только придавил пальцы. Цепь душила, вминая кадык.
— Пускай лицезрят!
В искореженном голосе архивариуса слышались победные нотки.
Внутри прозрачного шара засверкали молнии.
— Что творится? — прошипел я, силясь оттянуть ошейник.
— Пузырь, — восхитился Евлампий, — показывает сотворение заклятий.
— Знаю, — прохрипел я.
Может, я далёк от магии, тем паче от всяких там тонкостей, но что такое пузырь знаю. В академии наставники вешали такие шары на студиозусов, чтобы приглядывать, как те колдуют и указывать на ошибки. А ещё пузырём наказывали! Он болтался над провинившимся, и вся академия потешалась над его невежественной волшбой.
— Обличает мысли во время колдовства студиозусов, а для мага опузырение в бою — унизительно.
— Знаю... — начал я.
С лихвой глотнул унижений в академии.
— Так же постыдно, — не обращая внимания, продолжил Евлампий, — как голые рыцари. Сражаться-то они могут... Только как врагу в глаза смотреть?
Голозадые рыцари хохма ещё та. Волосатые ноги, торчащие из-под панциря, могли бы развеселить, если бы не давивший на горло ошейник. Хотя подсмотреть, что у другого в голове очень интересно. А уж у колдуна! Только волшебники друг друга пузырями не заклинают. Чего они там не видели? Подумал о молнии, получи.
Я долго ждал яркой вспышки, даже забыл про цепь, но бушующая в пузыре гроза, так на поляне и не проявилась.
— Молни пшик, — обиделся я.
— Что? — переспросил голем. — Молния? Её не будет — не воспринимай буквально. Есть огромная книга по толкованию знаков. Не в меру остроумные колдуны называют её пузырялогией. Молния — это огромная, готовая к атаке сила, которая...
Взвыло так, что я оглох. Сжавшись и косясь прищуренными глазами на пузырь, я мечтал исчезнуть. Рванул не он. Зато из пузыря разметало молнии и теперь на их месте бушевали бурые клубы огня. А вот фей пропал. А с ним давящее чувство голода. Дыхание наладилось и превращение отступило. Даже сила, держащая ноги, растаяла. Волшебная пыль облетела и я, вовремя подставив руки, свалился в траву.
Отряхнувшись, я поднялся. В голове ещё звенело.
— Что бахнуло? — будто бы тихо спросил я.
Голем яростно жестикулировал на плече. Разевал, закрывал свою расщелину, но звук не выходил. Тряся головой, я похлопал по ушам. В одном зазвучали вопли:
— ...магическая кувалда, никогда такого... У меня зашкалило! Чуть на камни не рассыпался!
— Что бахнуло?
— Архивариус его чистой силой. Потоком, шквалом магической энергии...
Я повернулся. Мровкуб тоже встал. Пузырь взвился над его головой, кривляясь танцующими тенями, воинственно машущими мечами над поверженным врагом.
— Совсем сбрендил, — вздохнул я.
— Это не магия, — крикнул голем. — Он радуется!
Оливье сидел на земле и крутил ус, погруженный в себя.
— Зачем было шар создавать? — задал я, мучивший вопрос.
— О! — воскликнул голем. — Мудрые чары! Заклятие помимо прочего снижает силу колдовства, чтобы студиозусы на тренировках не покалечились.
— Где фей? — захлопал глазами я. — Почему он не лопнет пузырь?
— Уничтожить нельзя! — торжествовал Евлампий. — Заклинание отменит только сотворивший, или оно само развеется, после поединка.
Я оглянулся на перевернутое дерево. Корни тлели, обожженные взрывом чистой магической энергии. Лепестки вьюна пеплом кружились в воздухе. Шапки одуванчиков съежились. Трава пожелтела. Чёрный фей, сложив крылья, ворочался у корней и только поднявшись на колени, кривясь разогнулся.
— Ошейник больше не давит, — с удовольствием массируя шею, порадовался я.
— Выброс чистой энергии разорвал чары... Смотри! — возбужденно закричал голем.
Душегуб передёрнул крыльями и, замахав, взмыл над землёй, поднимая вихри пепла.
— Не туда! — взвизгнул Евлампий. — Его мысли в пузыре!
Я повернулся к шару. Внутри взошёл одуванчик. Выросла завязь. Распустился оранжевый цветок. Закрылся бутон. Засохли лепестки. Продёрнулся белый пух. Созрели, потемнели и уплотнились семечки. Вот бы в жизни так помидоры росли, никто бы бед не знал. А то только одуванчики так самоотверженно прут. Цветок распахнулся, качнув белой головой, и запел голосом Душегуба:
— Замерзает одинокий одуванчик на ветру.
Потерял и кров, и пищу, проиграл свою игру.
На прощание, еле слышно, скажет тихое: умру!
Его тянет ближе, ближе к раскаленному костру!
— Он ещё и разговаривает? — удивился я.
— Он много чего может, — согласился голем.
— Пурум бурум буру. Было плохо поутру, — фыркнул Оливье и пополз прочь.
Прогремевшее над полем заклятье вконец обозлило чёрного фея. Красивое лицо исказилось до неузнаваемости, а крылья разрослись над поляной и, забились, поднимая воздушные вихри. От взмахов взлетели уцелевшие семена одуванчиков и сокрушительной волной покатились на нас.
В пузыре под белыми шапками, кривилось и отчаянно рыдало лицо архивариуса.
— Что за нытьё? — опешил я.
— Фей развеял его магию и ударит... — попытался голем.
Договорить он не успел. Крылья Душегуба завертелись черными смерчами, цунами из белых пушинок выросло до небес и оглушительно шелестя рухнуло на нас.
Я прыгнул на землю, закрыв голову руками. По затылку прокатился шуршащий вал и унёсся прочь. Похолодевшая спина не хотела разгибаться, но любопытство победило, и я высунулся из травы. Туча белых семян облепила архивариуса, накатывая на него шелестящими волнами, а пузырь всё ещё парящий над его головой, показывал бой. Белоснежные крошки с белыми крыльями штурмовали седую крепость. Цеплялись длинными, длиннее их собственных тел, когтями за стены, и из камней сочились пурпурные, сияющие ручейки. Крепость в ответ крючила похожие на рот ворота, и скалила острые шипы на решётке, а набрав воздуха в казематы, неожиданно дунула, разметав пушинки направо и налево.
— В Императорском университете исследований, — задумчиво заметил голем, — полагают что магический поединок проходит в уме волшебников, а мы видим — лишь отражение внутренней битвы.
— Маги дерутся понарошку? — запутался я.
Израненная крепость вырвала из земли каменные ноги и, поднявшись, двинула одной из стен, с остроконечной башней на конце, по алебастровому клину.
— Берегись! — крикнул Евлампий.
Пришлось сигать на землю. Я толком не разглядел угрозы, но над головой проскочил белый от пушинок ветроворот и унёсся ввысь.
Выглянув из травы, я вжал голову в плечи. Одуванчиковый вихрь возвращался, а из-под белоснежных, пушистых шапок торчали тонкие лапы с длинными когтями.
Кажется, я начал разбираться в знаках. Не такие уж они мудрёные, как настаивал голем. Крепость — это архивариус, а когтистые создания — одуванчики. Колдуны, конечно, странные и воображение у них чудно?е, непривычное для блёклого, но без особых неожиданностей.
— Безупречное чарование! — с упоением отметил голем.
Некоторым чем страннее, тем больше нравится.
По пузырялогии выходило, что архивариус отбросил заклятье Душегуба, но одуванчики вернулись и готовили контратаку. Я не знал, куда смотреть. В пузыре, над полем пронёсся архивариус. Не как крепость, а в стариковском обличье. Вместо крыльев к рукам липли семена одуванчиков. Раздуваясь, как паруса, они несли его среди облаков в бесконечную синеву. Изо рта Мровкуба вырывались клубы пара, а кожа на руках и ногах покрылась коркой голубого инея.
— Не останется и пепла в костровище поутру.
Это страшно, это жутко. Вы поверьте, я не вру.
Всё что было, есть и будет по порядку соберу,
Навсегда его стенанья я из памяти сотру.
Пели пикирующие одуванчики.
Оторвавшись от зримого боя, я огляделся. Мысли опережали жизнь. Противники пока не схватились, а наоборот разошлись по дальним концам поляны. Архивариус сложил руки на груди прожигая взглядом подлетающие пушинки. Его обволакивал голубой пульсирующий ореол, и когда белое облако налетело вновь, оно мгновенно осыпалось на землю ледяными комочками.
Всё как в пузыре.
Ко мне подполз Оливье.
— Доволен, волногрыза тебе между пальцев? — зло крякнул он. — Радуешься?
— Чему? — удивился я.
— Вытянул тварь из междумирья!
— Кого? — не понял я.
Оливье вздохнул, закатив глаза.
— Надо помочь фею, — разборчиво объяснил он.
— Он же нас погубить... — возразил я.
Приподнявшись, дядя схватил меня за плечо.
— Крысёныш, ты правда не сечёшь? Если тварь победит, а она победит, худо будет всем!
— Как же? Что сделаем? — вмешался Евлампий. — Они так молниеносно колдуют, что были бы у меня волосы, непременно встали дыбом!
— А если бы были мозги...
Фей взмахнул крыльями и яростный крик ветра заглушил слова Оливье, поднимая одуванчики на врага. Ледяные комочки раскалывались и, раскручиваясь, взметали острые иглы когтей. Вместе с ними взлетали чёрные хлопья сажи, и перемешиваясь с белоголовыми пушинками, кружились и переплетались в сером смерче.
Шар засверкал, высветив каменистую долину. С одной горки катились два пурпурных пятнистых яйца, с другой сбегал кружащийся серый вихрь. От столкновения у одного лопнула скорлупа, и из неё выплеснулась мгновенно зажарившаяся яичница. Я замотал головой, голод даже магию переборет. Смерч всосало в пустое яйцо, а из-под скорлупы второго проклюнулась уродливая голова. Пурпурный дракон зашипел, и выбравшись на волю, брызнул огнём.
Оторвавшись от пузыря, я заметил, как изо рта архивариуса изверглось багровое пламя. Взвилось, изогнувшись дугой, и выплеснулось на фея сзади.
Душегуб вскрикнул, подогнув левое крыло.
— Я предупреждал! — закричал Оливье.
— Как помочь? — забеспокоился Евлампий.
— Вырвем тварь из архивариуса, тогда фей изгонит её в междумирье.
Заложив раненое крыло за спину и пустив в архивариуса несколько агатовых молний, чёрный фей начал отступать к перевёрнутому дереву.
Пузырь показывал грозу над морем. Волны наползали друг на друга, меряясь высотой пенных шапок. Тёмное небо изрыгало святящееся росчерки, с шипением падающие в воду.
Архивариус начертил перед собой, вспыхнувший голубым, овал, в котором беззвучно утонули фейины молнии и грязной жижей пролились на землю, втягиваясь в почву.
— Времени мало, — зашептал Оливье. — Ты проведёшь ритуал!
— Я?
— Не ори, крысёныш! Сам я не могу!
Дядя наклонился и извлёк из бездонной сумки маску.
— Всегда ношу с собой! — беспокойно проговорил он, протягивая мне.
Я её хорошо знал. Шаман сделал её из цельного куска дерева и раскрасил яркими красками. Вырезанная рожа напоминала волка с оскаленной пастью, вылезшими из орбит глазами и торчащим языком.
Я поднял маску к лицу. Знакомый запах лиственницы со Скалы советов.
— Откуда она у вас? — растерялся я.
— Забыл! Обменял на твоё ученичество, — усмехнулся Оливье. — Расправь уши и запоминай, судьба тридцати миров в твоих руках.
Опять? Она уже один раз попала в мои лапы и чем всё закончилось.
Фей отступал, выплескивая агатовые искры из крыльев. Архивариус шёл напролом, не отворачивая. Загородившись водяным щитом он медленно, но неотвратимо пёр на Душегуба, прижимая того к дереву.
В пузыре лил дождь. Капли били по морю. Испарялись струйками пара и превращались в сверкающие тени.
— Под маской зажмурься и читай мантру очищения. Она фиолетовая.
— Какая...
— Я объясню, — как всегда влез голем.
— Когда крикну, вой и беги на архивариуса!
— Рехнулись? — взвизгнул я, протягивая маску.
— Заткнись, ученик, другого выхода нет!
Он отступил от меня.
