— Девятка, — неохотно ответил я.
— Да ты везунчик! — вскрикнул Мровкуб.
Я отвернулся. Из глаз брызнули предательские слезы. Хранитель вкуса посмотрел и заулыбался, а голем вздохнул.
— Да что такое? — непонимающе пожал плечами архивариус. — У меня вот единица.
— Он не выспался, — срывающимся голосом повторил Евлампий.
Подъемник, скрипя, поднимался вверх. Тёмная шхуна гордо возвышалась над баржами. А меня мучил вопрос: 'Увижу ли её снова?'. Наверное, нет. Не знаю зачем, но Оливье тащит нас на арену не ради виктатлона.
Я поднял голову, в прямоугольном проёме между стойками серело потемневшее небо. Оно надвигалось и нарастал назойливый шум.
— Я же не закончил, — стукнув себя по лбу, простонал Мровкуб. — Команды стартуют с противоположных скатов арены. Вперёд вырываются 'шустрики', они собирают 'наговоры' для заклинатиков в лагере. Защитные и атакующие. Лагерь полоса у старта. За ней начинается 'побоище'. Туда заряженные 'наговорами' несутся два 'бокалома', а следом 'очарователь'. Совсем забыл, в команде пять участников...
Я почти не слушал, ведь смерть у порога. Мне будет плевать, как играют в виктатлон, сколько магов в команде и какие правила. А если по-честному, то и плевать будет нечем. Вытерев слезы, я болезненно усмехнулся. Так хочется, чтобы ещё долго-долго было чем плевать.
У пандуса шум превратился в крики, пение и свист.
— Чёрно-желтые, вперёд!
Враг от страха обомрёт!
Сойдя с подъёмника, мы встряли в очередь. Лестницу до ворот арены запрудили болельщики.
Перед нами шутливо переругивались шесть магов в чёрно-жёлтых шляпах с перьями. У четверых на плечах висели яркие обручи. Двое других держали длинные медные трубы. У всех шестерых бороды и лица измазаны лимонной краской.
— У наших новый очарователь! — вякнул один из них.
— В банке болтали, талантливый чароплет, — подтвердил другой.
— Какой там! Свечу не зажжёт...
Перед ними бушевали студиозусы в щегольских желтых костюмах и чёрных сапогах. Они подпрыгивали на месте и хлопали в ладоши, хором повторяя:
— Нас победа ждет всегда
И в пургу, и в холода!
Маг с длинной янтарной бородой усмехнулся:
— Молодежь, — проворчал он. — Артур, покажи класс.
Передав длиннобородому трубу, Артур сложил руки рупором и гаркнул усиленным магией голосом.
— Синие-синие,
Все покрыты инеем!
Им победы не видать!
Тут не надо и гадать!
Они дружно заржали, а студиозусы в щёгольских костюмах зааплодировали.
— Обожаю искреннее веселье и взаимопонимание, — обрадовался архивариус.
Я вздохнул. Чего ликовать? Маги в каретах таранят друг друга. Тоже мне невидаль. Когда император через Черногорск едет, всегда так.
За болельщиками чёрно-жёлтых застыли чародеи в синих накидках с клетками длиннохвостых ультрамариновых птиц. Их бороды украшали многочисленные узлы.
— Верят, что эти удавки в волосах удержат удачу их команды, — хихикнув, прошептал Мровкуб.
Хотелось вдарить по блаженной роже, чтобы брызнула кровь, и он застонал от боли. Я зажмурился до белых пятен, отгоняя навязчивое ведение.
Взявшись за концы сапфировых плащей, фанаты задрали их вверх и, замахали, прикрикивая:
— Чёрный перед, жёлтый зад!
Поломался агрегат!
Он не едет, не летит!
Тихо помер и стоит!
Я вздрогнул. Тихо помер, как я. Вздохнув, взглянул вверх. Сквозь тусклую пелену облаков мелькнул клок голубого неба. Тоненький лучик солнца поманил и спрятался.
Тихо помер? Ни за что! Я мотнул головой. Ни громко, ни по-другому я погибать не собираюсь! Вцеплюсь в жизнь, как оборотень! Заберу с собой проклятущего Оливье. А лучше отправлю вместо себя. Пусть тонет, а я ещё побарахтаюсь!
Я зыркнул на хранителя вкуса. Он, усмехаясь, франтил мимо магов к воротам.
— Отвалите, чаровашки! — громко крикнул он, толкаясь. — Мы в ложу!
Болельщики расступились, презрительно рассматривая нас.
Оливье, задрав подбородок, шагал ко входу на арену, напевая под нос. Он купался в завистливых взглядах и упивался привилегированным положением. Что же, пусть порадуется. Недолго осталось. Не позволю убить себя безнаказанно.
Подняв голову, я посмотрел в серые облака. Лазурной прорехи с солнечным лучом словно никогда и не было. Ладно, пусть так. Надежда всё равно осталась. Не плачьте, небеса, я ещё потрепыхаюсь.
Дождь усилился, не поверив обещаниям. Болельщики перестали орать, прячась от хлынувшей воды. Чёрно-жёлтые волшебники накрылись прозрачным щитом, отражающим капли. Синие колдуны сотворили сферу, на которой дождь шипел и испарялся. Блёклые схоронились под зонтами и плащами. Невзирая на непогоду, архивариус бубнил про игру.
— Заклинатики разные, в 'бокалом' вмещаются всего два защитных 'наговора', если конечно 'шустрик' столько соберёт, а в 'очарователь' три, но только боевых. Бывает, команды жертвуют 'очарователем', чтобы усилить защиту. Другие наоборот...
Я вжал голову в плечи. Ненавижу воду, особенно, когда льётся за шиворот.
Оливье продолжал мурлыкать надоедливую мелодию, шагая к воротам. Хочет поселиться в моём теле — шиш ему без масла! Ещё встретит Оксану. Он даже не знает, что она предательница. А если отца или шамана? Да он такое натворит, а все подумают, что это я. Нет уж! Я повернулся к голему.
— Какой у тебя план? — прошептал я.
— Сделаем это во время гонок. Шумно. Все прыгают, кричат, скачут. Никто и не заметит.
Мы подошли к воротам, и Евлампий умолк.
Здесь не капало. Я стряхнул воду с волос.
— Проходим по одному! — скомандовал Оливье. — Ты голоден, ученик?
Я не успел кивнуть, как он продолжил:
— Спросил у оборотня! Ты всегда голоден. Один старый пройдоха барыжит на арене убойными лепёшками с мясом и овощами. Я давно выпытываю рецепт, но он не поддается!
Хотел сказать, что плюю на его тошнотные рецепты, но не успел и рта открыть. Гофрированная труба со стеклянным глазом перегородила дорогу, и я, в недоумении, остановился.
Охрана арены рассматривала меня через стоящий на треножнике окуляр. Вращая ручки, они двигали гибкую трубу, а шарнирные ноги пританцовывали, царапая каменный помост. Подёргиваясь, гофрированный хобот сокращался, то ли обнюхивая, то ли пристально разглядывая мои штаны. Фыркнув на брючину, он перешёл к рубахе.
— Магаскоп 86М. Последняя модель, модифицированная, — восторгался архивариус. — Безошибочно находит любые артефакты, как маг-карманник. Пока ещё никому не удалось его обмануть. По крайней мере, — задумавшись, добавил он, — В архиве таких записей нет.
Взглянув на значок виктатлона на руке, стражник махнул:
— Проходи!
Пропустив меня, треножник налетел на Мровкуба, но тоже ничего не нашёл. Показав отпечатавшийся на руке билет, архивариус поклонился и последовал за мной.
Мы встали в проёме ворот, дожидаясь Оливье. Он важничал, выставив руку со значком виктатлона. Магаскоп протянул изогнутую шею, тщательно обнюхивая его сверху вниз. Дойдя до пояса, он механически зажужжал и задёргался. А потом и вовсе запыхтел.
— Чего расшипелся? — забеспокоился хранитель вкуса.
— У вас бездонная сумка? — уточнил стражник.
— Да, и что? Мой кошель, где хочу, там ношу! — возмутился Оливье.
— Носите, где хотите, — бесстрастно ответил стражник. — Только не на арене.
— Я всегда с ней ходил! — закричал хранитель вкуса.
— Правила изменились. Нынче болельщики чаруют где попало. Три матча отменили! То заклинатики глохнут, то у 'очарователей' чары не действуют! Любые артефакты и всё, что озарено источником, на арене вне закона. Отдайте, пожалуйста, сумку. После гонок получите в целости и сохранности.
— Чешую тебе от головастика, а не кошель! — гаркнул Оливье. — Где комендант арены?
— Ваше право, — согласился стражник. — Вас отведут.
— Ждите у входа! — сквозь зубы процедил хранитель вкуса, вцепившись в нас глазами. — Скоро вернусь.
Он прошёл за вторым стражником в незаметную дверь в стене, и хлопнул её так, что задрожала арена. Мы сдвинулись с прохода, чтобы не мешать болельщикам.
— Правила одни для всех! — мстительно заметил Евлампий.
— Что ты несешь? — разозлился я. — Какие правила? Как нам разобраться с Оливье?
Повернувшись к голему, я встретился глазами с Мровкубом.
— Как говорил хранитель тайн с Ночных островов: 'Все мы что-то скрываем', — озабоченно заметил он.
— Расскажи, — закряхтел Евлампий. — Оливье и его обещал грохнуть!
— Убить? — переспросил архивариус и борода у не встала торчком. — Меня жизни лишить потруднее, чем голема. Если гомункул погибнет, я всё равно не пострадаю.
— А я умру! — крикнул я и испуганно оглянулся.
— Он угрожал вам, юноша! — взволнованно воскликнул архивариус.
— Отнял тело Люсьена обрядом чёрной магии, — затараторил голем. — Одно Слово и оборотню конец!
— Юноша не виноват, что когда-то натворили поглотители и хранители!
Я покачал головой, как что брякнет, ещё похуже Евлампия.
— На разглагольствование нет времени, — перебил голем. — Оливье скоро вернётся.
— Обратитесь к страже, — предложил архивариус.
— И что? — приуныл я.
— Ничего, — вместо Мровкуба ответил голем. — Слово быстрее стражников!
— Застали меня врасплох, — пожаловался архивариус. — Как говорил ловец блох с Изумрудного острова: 'Надо пятьдесят раз подумать, а потом руками хлопать'.
— Поздно будет, — простонал я.
— Так что же делать?
— Убить его первыми, — ответил Евлампий.
— Чем же вы лучше? — рассердился архивариус. — Он ещё ничего не совершил.
— Когда сделает, — закричал я. — Будет уже поздно!
— Что сделает? — спросил подошедший Оливье. — Я тебя предупреждал, заморыш?
— Мы обсуждали гонки! — заступился голем. — Что будет, если 'бокалом' не успеет со щитом!
— Представляете, недотёпа, — подыграл архивариус. — Его в кривоногую улитку превратят. Кому нужен беззаЩитный 'бокалом'?
Хранитель вкуса зло зыркнул на нас и потопал к лестнице.
— За мной! — бросил он через плечо.
Беззаботный весельчак в момент стал ворчливым гоблином. Таким и помрёшь, решил я, пришло твоё время.
Внутри арены висел гигантский мыльный пузырь с полупрозрачной, переливающейся всеми цветами радуги, горкой. На краю скатов нетерпеливо вздрагивали жёлтые кареты с чёрными крыльями, а напротив совершенно синие. Вокруг сновали маги в мантиях под цвет заклинатиков.
К пузырю липли трибуны, мостами и лестницами соединяясь с каменным шаром арены.
— Понапридумывали орковских правил, — пыхтел Оливье. — Мозгов, как у грудных троллей, а всё сочиняют, перед Императором выслуживаются! Такой план оборотню под хвост.
— У оборотней нет хвостов, — не удержался Евлампий.
— Заткнись, булыжник. Без тебя тошно, — рявкнул хранитель вкуса.
Мы уже взобрались на два пролёта.
— Что с тобой теперь делать? — пыхтел Оливье.
Я не ответил, едва сдерживая ярость.
— Пощадить! — подсказал голем.
Хранитель вкуса невольно потянулся рукой к поясу, но, вспомнив про отобранный кошель, ещё сильнее надулся:
— Желчи на тебя нет!
— Не переживайте, как говорил Стародольский король воров: 'Надейтесь, и вам всё вернётся', — встрял архивариус.
Бросив на него уничтожающий взгляд, Оливье вскарабкался дальше по лестнице.
— Сговорились, пираты Семисветские, — прошипел он. — Грабьте меня, раздевайте до нитки...
Пролёты вылетали из-под ног. Дыхание сбивалось. Силы кончались, и ворчание хранителя прекратилось само собой. Перила закручивались бесконечной спиралью, а лестница тянулась в другие миры. Я дышал два вдоха один выдох и смотрел под ноги, пока не упёрся взглядом в сапоги.
— Ложа! — остановил нас стражник арены, перегородив забранный тяжёлой портьерой проход.
Оливье грубо ткнул значок виктатлона в лицо.
— Выкуси! — зло прохрипел он, задыхаясь.
Стражник невозмутимо отступил.
Оливье толкнул его плечом, запутался в портьере и кляня на чём свет стоит коменданта арены протолкнулся на новые ступени. Здесь лестница была ещё круче и уже предыдущей. Когда мы долезли до нашего балкона, тяжело дышал даже я, а хранитель вкуса едва шевелился. Он еле дошёл до сидений, и рухнул в кресло. Мы, с облегчением, сели рядом.
