Ирина, как и ее брат, оценила услышанную новость вполне положительно и тут же засыпала Вадима кучей вопросов, на большинство из которых он не смог вразумительно ответить.

— Не помню... Кажется, техносферная безопасность или что-то типа того... Вроде около ВДНХ... Да не знаю я!.. — сердито буркнул, утомившись от ее расспросов, Медведев. — Думаешь, я Кронидыча расспрашивал? Мне вообще это сильно интересно, если оно мне нужно, как...

— Только обойдись без рыбок и зонтиков! — хохотнул Максим и решил утешить родственника: — Я же выучился! Теперь могу диплом на стенку в опорнике присобачить — глядите, граждане, этот мент Юридическую академию окончил, а не какую-то там драную "вышку"!

— А мне куда посоветуешь диплом прицепить? На каску? Или на спину? — саркастично поинтересовался Вадим.

— У тебя, кстати, — невинно разглядывая его, заметила Ирина, — кабинет имеется. И если оттуда выгрести все то, что там обычно, мягко выражаясь, складировано, то для диплома местечко найдется.

— Нет, ты, оказывается, ничего не понимаешь! — решил обидеться Медведев. — Уж ты-то вроде должна знать, что у меня за работа! Что я не кабинетная крыса!

— Макс, ты как дипломированный юрист можешь засвидетельствовать, что я ничего подобного не говорила? — тут уже возмутилась Ира.

— Всегда готов! — сообщил Максим. — Только не обзывайся!

Медведев неласково покосился на него, но ничего не сказал.

— Не отказывайся, Дим. Был бы диплом, а как его использовать, куда повесить — уж как-нибудь придумаем. — Улыбнувшись, Светлана обняла мужа, и все его обиды на судьбу, на начальника и на ничего не понимающих родственников тут же прошли.

— Ладно, так и быть, уговорили, — с преувеличенно тяжелым вздохом согласился Вадим.

* * *

Черепанов обрадовался тому, что Медведева не пришлось долго убеждать в необходимости получить профильное образование и в конце концов направлять на учебу в приказном порядке. Николай Кронидович не без оснований догадывался, что Вадим согласился учиться под влиянием уговоров, в первую очередь, Светланы и поддержавшей ее Ирины. Он вообще-то изначально думал обратиться к ним за содействием, потому что знал о неподатливости материала, который подлежал обработке, но подруги и родственницы справились сами.

Прошло не так уж много времени, и Черепанов обратился теперь уже к Медведеву с просьбой помочь ему:

— Вадим, зайди ко мне, если не занят.

— Уже иду, Николай Кронидович!

Медведев с великой радостью оторвался от составления графика обучения сотрудников, но по мере приближения к кабинету начальника задумался о том, что же от него нужно начальнику, потому что уж очень необычные, мягкие интонации прозвучали в его голосе. Да и то, что Черепанов обратился к нему по имени... Неприятностями вроде пресловутой учебы это вроде бы не грозило, но слегка настораживало.

Еще больше насторожило Медведева то, что начальник начал откуда-то издалека, что было ему совсем не свойственно. Подробно расспросив о дочке, о Светлане, Николай Кронидович поинтересовался здоровьем родителей, а потом перешел к другим родственникам. Особенно он интересовался Ириной и ее дочкой.

— Почти полтора года! — удивился или сделал вид, что удивился, Черепанов. — Время-то как летит! Это что же, девочка после Нового года уже в ясли пойдет? А в какие?

Вадим, который к этому времени сидел, как на иголках, лишь пожал плечами, потому что Ира этот вопрос вообще не обсуждала, во всяком случае, при нем, и вопросительно уставился на начальника. "Темнит Кронидыч, — мелькнуло в голове, — ой, темнит! Что ему нужно-то?.."

— У нас, жаль, ничего своего такого рода нет, но если нужно посодействовать, то лично у меня есть контакты в штабе округа, у них хорошие детские учреждения, — Черепанов проигнорировал недоуменные взгляды Медведева и продолжил ходить вокруг да около.

Наконец Вадима осенило.

— Николай Кронидович, вы хотите, чтобы Ирина вышла на работу? А вы сами с ней на эту тему не говорили? Или Демидова если попросить? Или Порошина?

И вот тут-то выяснилось, что Черепанову неловко и перед Вадимом, и перед Ириной, и перед Демидовым, который не справляется с возложенными на него обязанностями по обучению оперативного состава методикам по выявлению техногенных загрязнений.

Насчет Демидова Медведев еще мог предположить, что тот, будучи в своем роде натурой творческой и потому ранимой, решит, что его знания и теоретические разработки никому в институте не нужны, догадается, что, по мнению руководства, с обязанностями преподавателя учебного центра он не справляется, и, естественно, обидится. Но, как оказалось, Иван Валентинович сам предложил Ирину себе на замену и даже попробовал поговорить с ней об этом.

— Кажется, я примерно знаю, что ему было сказано, — поежился Вадим.

— Ничего особенного, — слегка удивился Черепанов, — просто Ирина Вячеславовна отказалась.

— Категорически?

— Категорически, — кивнул Николай Кронидович и заговорщицки понизил голос: — Ты бы попробовал, что называется, по-родственному поговорить. В домашней обстановке, за чашкой чая, Светлану к этому делу подключи. Ты понимаешь, у Ирины же талант преподавателя! Тот курс химической, назовем ее так, техники безопасности, что она вам читала, врезался ведь в память, как никакой другой. Среди ночи любого разбуди — по всем вопросам без запинки ответит!

Медведев с содроганием вспомнил, с какого раза он сам сдал Ире зачет, как сдавал его Денис и другие спасатели, и с трудом подавил тяжелый вздох — долго, очень долго снилось ему среди прочих, привычных уже, кошмаров, что сдает он этот проклятый экзамен и никак не может сдать, потому что вопросы в билете он видит первый раз в жизни, часть из них с какой-то стати написаны на немецком языке, и вообще почему-то сидит он перед Ириной совершенно голый и думает лишь о том, как бы стащить у нее со стола папку с бумагами, чтобы заслониться ею. Давнишний сон вспомнился во всех деталях, вплоть до того, что на фоне тоскливого ужаса от ощущения того, что он совершенно ничего не знает и зачет снова не сдаст, особого смущения от своей наготы Вадим не испытывал, гораздо больше волновало, что суровая экзаменаторша заметит его ничем не прикрытое, в буквальном смысле слова, желание заняться с ней отнюдь не сдачей зачета.

"Наверное, я мазохист. Купить что ли наручники и плетку? И что-нибудь черно-кожаное Светлаше", — не без сарказма подумал Медведев, но почему-то вдруг представил себе вместо обожаемой жены Ирину, затянутую с ног до головы в блестящую кожу, перечеркнутую в самых неожиданных местах полурасстегнутыми молниями, и почувствовал, что впору уже наяву, а не во сне хватать со стола начальника первую попавшуюся папку.

— А вы сами с ней не говорили? — внезапно осипшим голосом спросил Вадим, надеясь, что по его лицу не заметно, о чем он сейчас думает.

В ответ он услышал то, чего никак не мог предположить. Николай Кронидович признался, что чувствует себя косвенно виновным в том, что произошло с Сергеем. Оказывается, Томский хотел использовать накопившиеся в таком количестве отгулы, что вкупе с майскими праздниками и выходными у него получился бы почти полноценный отпуск. Середкин, что можно было предположить, отказался отпустить Сергея, сославшись на то, что у него нет на это полномочий, и отправил его к начальнику подразделения.

— Я тоже не разрешил, — хмуро сказал Черепанов, — не то чтобы совсем, а попросил его взять эти дни в конце месяца. Оперативная, видите ли, обстановка! Производственная, мать ее, необходимость! Если бы тогда я отпустил Сергея, то... В общем, не знаю я, как с Ириной Вячеславовной разговаривать. Тоже на производственную необходимость ссылаться, что ли? Что она мне ответит? Что из-за нее она мужа потеряла, а теперь и ей нужно ради этого же бросать все, ломать свои планы?

— А Ира знает об этом? Ну, что вы Сергея тогда не отпустили?

— Не знаю, — покачал головой Черепанов. — Нужно было, конечно, давно с ней поговорить, рассказать все, как оно было, повиниться, но тогда не получилось, а сейчас уже и поздно, пожалуй. Так с этим и уйду на тот свет.

— Серега не погиб, — тихо, но твердо заявил Медведев, которого неприятно поразили последние слова начальника, — он жив, Света в этом уверена. Он обязательно найдется. А с Ирой я попробую поговорить, но не думаю, что у меня это получится лучше, чем получилось бы у вас, потому что никогда и никого — тем более, вас — она в случившемся не винила и винить не будет.

— Попробуй, поговори, — подытожил разговор Николай Кронидович, — у тебя получится.

Пользуясь тем, что начальник отвлекся на телефонный звонок, Вадим боком выбрался из-за стола и, неестественно изогнувшись, вышел в приемную. На его удачу там никого не было. Стащив из шкафа пачку старых газет, он стыдливо прикрыл ими низ живота и таким образом добрался до своего кабинета.

Организм, взбудораженный реакцией на тот самый сон, никак не хотел успокаиваться, несмотря даже на оставивший тяжелое впечатление конец разговора с Черепановым. Чтобы прийти в себя, Медведев прибегнул к проверенному способу, когда-то давно придуманному для него Светланой, — взял бумагу, карандаш и позволил руке жить собственной жизнью, а сам бездумно уставился на монитор, где плавали, меняя расцветку, разноцветные загогулины.

Примерно через полчаса, выйдя из своеобразного транса, Вадим обнаружил, что подсознание сыграло с ним злую шутку.

Обычно в таких случаях из-под карандаша появлялись простые и сложные геометрические фигуры, иногда прихотливые орнаменты из переплетенных ветвей и листьев, в которых не без труда угадывались человеческие лица и фигуры, порой — силуэты птиц и зверей. Вадим почти всегда показывал их Свете, и она истолковывала рисунки, очень точно угадывая причину их появления. Но этот набросок Медведев не стал бы показывать никому — это была первая мысль при виде того, что он нарисовал. На листе бумаги возникла прорисованная во всех деталях женская фигура, из одежды на которой красовались только длинные, по локоть, перчатки и ботфорты на головокружительных иглоподобных каблуках. Лицо и волосы получились довольно схематично, но кто бы мог усомниться — это была Ирина.

Вадим дернулся уничтожить рисунок, но рука остановилась на полпути, потому что вдруг показалось, что он причинит физическую боль Ире, даже если сомнет лист бумаги, а уж если порвет — тем более. Да и с художественной точки зрения то, что получилось, выглядело очень даже не плохо. Фигура не была статична, казалось, она мгновение назад замерла, остановившись, что левая рука только что легла на бедро, а правая все еще продолжает движение вперед в стремлении дотянуться до чего-то видимого только изображенной женщине. Вадим сделал несколько штрихов — и волосы упали на щеку, обозначив легкий наклон головы, от чего фигура еще больше ожила.

Медведев внимательно оглядел полученное и решил доработать рисунок. В правой руке появился поводок, логично заканчивающийся ошейником. Ошейник же оказался именно там, где ему и положено быть — на шее, а именно на шее восторженно таращившегося на нагое женское тело автора данного произведения, голого, стоящего на четвереньках, с высунутым по-собачьи длинным языком, с которого текла слюна, и гипертрофированным членом. Мелькнула мысль, не пририсовать ли еще и хвост, но Медведев отбросил ее: "И так понятно, что кобель — он и есть кобель!"

Изобразив себя, словно покаявшись, в таком довольно неприглядном виде, Вадим успокоился, чувство вины и перед Светой, и перед Ириной отпустило его, и он даже подумал, что, может быть, когда-нибудь покажет этот рисунок Ире.

Чувство вины почти прошло, но для того, чтобы привести себя в относительно нормальное состояние, пришлось спуститься на первый этаж и хорошенько промерзнуть под холодным душем. В пустой, к счастью, душевой, коченея под ледяными струями, а затем и в служебном автобусе по дороге домой Медведев все никак не мог выбросить из головы мысли об Ирине — а как, например, она бы прореагировала, если бы он и в самом деле вздумал, конечно, не воплотить свой сон наяву, а начать... Нет, "приставать" тут как-то не очень подходило, это было слишком мелко, безвкусно и бесцветно; всплывшее из глубин памяти "домогаться" — при той же сути — эту самую суть прикрывало фиговым листком некоторой если не благопристойности, то, по крайней мере, обходительности. Скорее всего, усмехнулся про себя Вадим, Ира просто сказала бы, как она умеет, что-нибудь такое, что все упало бы сразу и надолго, что сейчас, кстати сказать, совсем не помешало бы, потому что довольно таки игривые размышления, сопровождавшиеся понятно какими зрительными образами, привели к тому, что эффект от низкотемпературной терапии практически сошел на нет.

В качестве последнего средства, которое теоретически должно было подействовать не хуже холодного душа, Медведев начал думать о проблемах разного калибра, что, как обычно, дамокловым мечом висели над ним. Помогло это лишь частично, потому что попытка набросать в уме расписание занятий для своей группы привела к тому, что Вадим вспомнил о поручении Черепанова и все мысли снова сбились на Ирину.

Избавиться от этого наваждения можно было лишь одним способом.

"Не отвлекайся, зайка, я сам чего-нибудь поем", — чмокнув в щеку засевшую в Интернете Светлану и заглянув в кроватку к спящей Иринке, Вадим достал из стенного шкафа папку со своими рисунками, находившимися в разной степени завершенности. Разложив их на диване и частично полу в большой комнате, он поразился количеству недоделок.

В самом низу папки лежали три почти готовых рисунка, которые Медведев начал еще в клинике, когда отлеживался после последней операции по снятию с костей титановых пластин и скобок. Замысел был один — рождающаяся из пены морской Афродита, модель тоже одна — Светлана, но сюжет и техника различались. Придирчивый критик мог бы упрекнуть автора в копировании шедевров мировой живописи, но Вадим не видел ничего зазорного в подражании Джорджоне и Боттичелли.

Нежный рисунок пастелью изображал девушку, лежащую на кромке прибоя в расслабленной полудремоте. Капли воды бриллиантами сверкали на обнаженной коже, подчеркивая непревзойденную красоту пенорожденной.

Цветными карандашами, теми, что из своих запасов принесла Ирина, Вадим нарисовал большую раковину, которая породила редкостную жемчужину, ожившую волей богов и собирающуюся покинуть перламутровое лоно. Откидывая руками за спину волну длинных, почти до колена, волос, Светлана балансировала на одной ноге, намереваясь сделать первый шаг на сушу. Рисунок вышел живее любой мгновенной фотографии, и Андрей, когда увидел его, полыхнул настолько жарким смущением, что Медведев решил больше не конфузить парня и спрятал начатое, но так и доделал впоследствии задуманное.