Все шло чинно-благородно, лишь один раз в конце длинной очереди раздались крики, визг, началась толчея, и Денис, озабоченно проверявший внутренности вертолета, краем глаза увидел, как кто-то бросил через дорогу довольно большой мешок.

Мешок оказался живым существом, которое, поднявшись на ноги, крикнуло в адрес обидчиков что-то нелестное, потому что в ответ из толпы полетел камень, от которого существо довольно ловко увернулось и уселось, поджав ноги, в тени от ближайшего относительно целого каменного забора. Один из распределявших привезенную помощь в свою очередь рявкнул какое-то ругательство или угрозу, от чего небольшая фигура у забора сжалась в комок, но осталась на месте.

— Чего это? — Генка тоже обратил внимание на фигуру, в неподвижном состоянии больше всего похожую на кучу тряпья.

Мак, видимо, переадресовал вопрос местному полицейскому и, выслушав его, перевел ответ Середкину:

— Это дикари с гор, пастухи и воры. Раз в год спускаются на большую ярмарку с шерстью и шкурами, но больше воруют, чем торгуют. Тоже пришли за помощью, а кто их в списки внесет, если они чужаки. Этот или отстал от своих, или сами бросили, если больной или в наказание.

Полицейский добавил еще несколько слов с явным презрением.

— Язычники, — Мак долго вспоминал подходящее слово на русском и произнес его, как плюнул. — У них духи в каждом камне и дереве. Всевышнего не почитают! Дикари же!

Больше он не стал ничего объяснять, потому что ему подвели коня, вороного, без единой белой отметины красавца, нетерпеливо перебиравшего тонкими ногами.

— Назад возвращайтесь без меня!

Мак одним движением взлетел в седло, стегнул коня плетью и через несколько секунд скрылся в клубах поднятой копытами скакуна пыли, сквозь которую спасатель разглядел, что удар плетью достался и фигуре у забора.

В местные разборки Генка вникать не собирался, тем более что Денис попросил его помочь со смазкой чего-то, понятного исключительно ему одному, в двигателе.

— Ща, перекурю только.

Середкин на всякий случай отошел подальше от вертолета и достал сигареты. Он глубоко затянулся и даже прикрыл глаза от удовольствия первой затяжки, знакомого любому заядлому курильщику, как почувствовал, что его осторожно дернули за штанину. Генка посмотрел вниз и с удивлением обнаружил, что у его ног сидит, ковшиком протягивая руку за подаянием, девочка-подросток, босая, чумазая, с лохматыми спутанными волосами, настоящая Маугли, одетая в то, что больше всего походило на мешок с дырками для рук и головы. Ткань к тому же расползалась от ветхости, и сквозь прорехи просвечивало голое смуглое тело с красной полосой на плече, оставшейся от удара плетью. А около забора было пусто. "Вот козел!" — подумал про Мака спасатель, разом утратив всю зародившуюся к тому симпатию.

— Тебе чего?

Генка присел на корточки рядом с попрошайкой и подумал, разглядев ее лицо, что через год-другой она превратится в по-настоящему красивую женщину. Да и сейчас дикарка была очень привлекательна, несмотря на грязь и худобу. В ее лице интересным образом сочетались широкий нос и полные губы, свойственные жителям африканского континента, а большие темные глаза, выглядывавшие из-под копны вьющихся волос, были, скорее, азиатского разреза, но не настолько узкие, как, например, у тибетцев.

Попрошайка показала пальцем на пачку сигарет в руке Середкина, потом ткнула пальцем себе в грудь и поклонилась, как бы заранее благодаря.

— Детям курить вредно! — едва не брякнул Генка, тут же сообразив, что дикарка сможет обменять выпрошенные у него сигареты на что-то съедобное.

Он хотел отдать ей всю пачку, но обнаружил, что там осталась всего одна сигарета.

— ЗОря, у тебя курево есть? — крикнул Генка.

В ответ сначала раздался лязг, а затем из брюха вертолета вывалился Зорин.

— Ты свои уже все искурил, что ли? — удивился он, одновременно шаря по карманам.

— Да это не мне, а... Вот, есть тут еще один курильщик, — пошутил он, отходя на шаг в сторону, чтобы Денис разглядел, кому понадобились сигареты.

— Надо же!

Денис посмотрел на забор, на дикарку, сжавшуюся под его взглядом, на остатки очереди, откуда ее, в прямом смысле слова, выкинули, и, осуждающе качая головой, отдал ей ополовиненную пачку сигарет, потом извлек из кармана брюк целую и, чуть подумав, добавил еще и зажигалку. Дикарка, плохо веря своему счастью, крепко прижала подарок к груди левой рукой и, низко поклонившись, правой рукой коснулась Денисова ботинка, потом поднесла ее к своему лбу, затем к губам и напоследок к сердцу.

— Охренеть! — пробормотал Середкин, а попрошайка обернулась к нему и поблагодарила точно так же, как Зорина, при этом ее карие глаза сияли такой благодарной радостью, что спасателям стало неловко. Но тут же в этих глазах появился испуг, когда за вертолет заглянул кто-то из местных.

— Дениска, — вполголоса скомандовал Генка, — тащи сюда все, что у нас есть из жратвы.

Четыре сухих пайка — пилоты отдали и свои, как только узнали, кому нужно помочь, — Денис сложил в один из мешков, в которых они привезли расфасованную в килограммовые пакеты крупу. Туда же он положил два куска мыла и лоскут обтирочного материала, мятый, но чистый. Дикарка неверяще, почти с ужасом смотрела на эти сокровища и боялась даже прикоснуться к мешку.

— Ох ты ж ...! Она ж не донесет! Отберут ведь ... ... по дороге! — догадался Середкин. — Я те-бя про-во-жу, — сказал он по слогам, стукнул себя кулаком в грудь и пальцами изобразил идущего человека. — Где ты жи-вешь? Ку-да ид-ти?

Как дикарка его поняла, осталось загадкой, но она поднялась на ноги и, опасливо оглядываясь по сторонам, медленно, заметно прихрамывая, пошла в сторону от площадки, куда приземлился вертолет.

— Я с вами! — Денис догнал их в два прыжка и отобрал мешок у Генки. Дикарка испуганно шарахнулась от него, но спасатель удержал ее за плечо. — Слушай, возьми ее на руки, что ли, — предложил он товарищу. — Она ведь еле идет! И нужно было накормить ее хоть чем-нибудь!

— ...! — расстроился из-за своей недогадливости Середкин.

Рыться на ходу в мешке Денис не стал, но, пошарившись по карманам, извлек сухарь с изюмом и отдал его девочке, которую Генка уже взял на руки. По тому, как она вцепилась зубами в найденную Зориным окаменелость, стало понятно, что у нее уже давно во рту не было ни крошки.

То, куда они пришли примерно через полчаса, домом, конечно же, не было. Ничем, кроме как норой нельзя было назвать дыру, образовавшуюся под корнями большого дерева, рядом с которым бодро журчал ручей, чуть дальше превращавшийся в нечто промежуточное между большой лужей и маленьким прудом. В норе виднелись куски картона и какое-то тряпье, которое дикарка стала поправлять, как только Середкин спустил ее на землю.

— Ты тут живешь? — Денис был потрясен.

Он опустил мешок на землю и оторопело уставился на нору, на дерево, на ручей. Пока Зорин озирался, Генка успел умыться в ручье и теперь, судя по движениям губ, беззвучно матерился.

А дикарка снова поблагодарила Дениса точно так же, как у вертолета, Середкина же не успела — он схватил ее за руку и не дал поклониться.

— Ты чего это удумала — кланяться до земли каждые пять минут? Вообще никому кланяться нельзя! — он выразительно помахал пальцем перед ее лицом и недовольно сдвинул брови.

Она словно бы поняла его, потому что согласно, даже с каким-то облегчением, кивнула и что-то спросила. Спасатели переглянулись и одновременно пожали плечами, рассчитывая на то, что язык жестов универсален, и их непонимание дойдет до дикарки. Она чуть нахмурилась, снова повторила свой вопрос, сопровождая его на этот раз жестами вроде бы понятными, но очень уж не уместными применительно к обстановке. Тогда, досадуя на невероятную тупость больших белых мужчин, от которых невозможно добиться ответа на простой вопрос, она всплеснула руками и сбросила с себя мешок, который служил ей одеждой, и, встав на колени, потянулась к застежке на штанах Середкина. Он отшатнулся от ее нагой, лишь с каким-то амулетом на шее, только-только начавшей формироваться фигуры с неожиданно большой для полудетского еще тела грудью. И этот полуребенок-полудевушка жестами предлагала совершенно определенным способом отблагодарить его за помощь и только не знала, как именно он хотел бы получить ее благодарность.

Денис онемел.

Генка взревел:

— Ты что?! Ты так меня благодарить хочешь?! Меня, советского, ..., русского офицера?! Русского!!! Российского!!! — он силой поднял ее с земли и показал пальцем на маленький трехцветный флаг на футболке рядом с логотипом института. — Вот, видишь? Россия!

— Тихо, ты! — Денис решил вмешаться. — Ты ее сейчас перепугаешь до смерти!

Он отобрал у Середкина съежившуюся в испуге девочку, которая обеими руками, будто ожидая, что ее сейчас начнут бить, прикрыла голову, и бережно прижал ее к себе, осторожно гладя по волосам и голой спине.

— Все в порядке, все хорошо, — начал он успокаивать ее, больше рассчитывая на легкие прикосновения и тихие интонации голоса, чем на слова. — Маленькая моя кисанька, грязная, голодная, не бойся, никто тебя больше не обидит. Дядя не злой, он не дерется, только кричит громко.

Денис гладил её по спутанным волосам, по торчащим острым лопаткам, выступающим позвонкам и выпирающим рёбрами, а она расслаблялась от его прикосновений и всем телом тянулась за рукой, стремясь не упустить ни крошки так не привычной ей ласки.

— Кисанька хорошая, красивая, — мурлыкал Денис, а дикарка действительно ластилась к нему как кошка, прогибала спину, изо всех сил тянулась вверх, вставая на цыпочки, прижималась к большому и доброму мужчине и вполне соблазнительно оттопыривала худую попку, когда рука спасателя ненароком спускалась чуть ниже обычного.

Она осмелела настолько, что стала улыбаться ему, а потом, ощутив естественную реакцию мужского организма на близость обнаженного женского тела, с простодушным бесстыдством запустила руку между ног спасателя, оценивая его готовность принять её благодарность.

Середкин, до этого ругавшийся вполголоса, заорал на растерявшегося Дениса:

— Ты совсем ... козёл ...! Ты что делаешь, ...! Да я ж тебя сейчас ...! Все под корень оборву, ...!!!

От дикого вопля дикарка рухнула на землю, сжалась в тугой узел и закрыла голову руками, словно ждала, что сейчас на неё обрушится лавина.

— Придурок ...! — не остался в долгу Зорин, хотя по части нецензурной ругани не ему было состязаться с Середкиным. — Ты, сам ... озабоченный, зенки свои протри!

От того, что и он начал орать, дикарка сжалась ещё сильнее и начала вздрагивать всем телом.

-Ты смотри, что наделал! Она только немного успокоилась, а ты её снова до припадка перепугал!

Середкин открыл рот, чтобы высказаться в адрес Зорина по полной программе, но тут произошло то, что заставило их обоих замолчать. Тряпье в норе зашевелилось, и из-под него выполз голый малыш, мальчик примерно годовалого возраста, почти такой же худой и чумазый, как дикарка. А она, каким-то звериным чутьем услышав сквозь громкую ругань шорох, на четвереньках кинулась к ребёнку и прижала к себе изо всех сил, стараясь закрыть телом от чужих глаз.

— Офигеть...

Спасатели оторопели, но дальнейшее повергло их в ещё больший шок. Малыш присосался к дикаркиной груди, с минуту жадно чмокал, насыщаясь, а потом начал изо всех сил тискать ручонками опустевшую грудь, пытаясь выжать из неё несколько скудных капель.

-Зоря, — хриплым шопотом скомандовал Середкин, — живо открывай сгущу и разведи мальцу пожрать.

Сам он, заметив, что дикарка собралась приложить ребенка к другой груди, остановил ее, стянул через голову футболку, намочил подол в ручье и осторожным движением протер дикаркину грудь.

— Что ж ты дитенку-то грязную сиську в рот пихаешь? Хочешь, чтобы он обдристался у тебя с головы до ног?

Дикарка, испуганно застыв, вытерпела все его манипуляции и, когда Середкин, закончив с ними, кивком разрешил ей кормить ребёнка, не сразу поднесла малыша к груди. Денис развел немного сгущенки и теперь, не зная, что делать дальше, потому что никакого приспособления для кормления ребенка у них, конечно, с собой не было, смотрел во все глаза на первобытную мадонну с младенцем. Вокруг был каменный век, цивилизация осталась не в получасе небыстрой ходьбы от норы под корнями дерева, а где-то совсем в другой жизни или и вовсе на другой планете.

— Это что же — твой? — растерянно спросил он, словно его могли понять, на что дикарка, прочитав на лице спасателя недоумение, жестами объяснила, что да, это её ребёнок, она родила двоих, но девочка умерла совсем маленькой.

— ...! Сколько же ей лет? — Денис схватился за голову. — Ей бы в куклы играть, а не детей рожать!

— ...! Как ... после ...? — приличные выражения у Генки закончились, цензурными были исключительно предлоги и междометия. — Какого ... она за ... благодарила?

Дикарка уже привыкла к его крикам и только слегка вздрогнула, услышав остервенелую ругань, а вот ее малыш испугался и заплакал, но еле слышно, словно боялся привлечь к себе ненужное внимание.

— ... твою ... за ногу! — уже беззлобно, по инерции, выругался Генка, выудил из миниаптечки на поясе марлевую салфетку и, скрутив ее, дал пропитаться разведенной сгущенкой.

После этого он осторожно забрал плачущего мальчика у матери и начал кормить его из импровизированной соски. Малыш так вцепился в марлевый жгут несколькими уже прорезавшимися зубами, что чуть не проглотил его. Он звонко чмокал, насыщаясь, а дикарка огромными изумленными глазами смотрела на Середкина, превратившегося в кормящую мать. Зорин протянул ей открытую банку и ложку и показал — ешь, мол, тоже. Она, не решаясь попробовать тягучую кремовую массу, неподвижно стояла с банкой в руках, в растерянности даже не думая прикрыть свою наготу.

Денис стянул с себя футболку и протянул ей:

— Она, конечно, грязная, — смущенно сказал он, заметив белесые разводы высохшего пота, — но я ее сегодня первый раз надел. Ты чуть простирни ее — и будет, как новая. А мешок свой выброси!

Он, чтобы было понятнее, приложил футболку к ее телу, а на валявшийся на земле, где был сброшен, мешок показал пальцем и сделал движение, что выбрасывает его.

Дикарка деловито кивнула, оглянулась на пускавшего от жадности молочные пузыри малыша, потом аккуратно поставила банку на камень, рядом положила подаренную одежду, жестами показала Зорину, что хочет поблагодарить его, и сразу же перешла от "слов" к действию.

— Ну вот, опять двадцать пять! — взвыл Денис, буквально отдирая ее руки от молнии на брюках. — Не нужно мне от тебя ничего, тем более — этого! Пойми это, наконец!

Что именно дикарка поняла, неизвестно, но она повалилась к ногам Зорина и начала их целовать. Спасатель сначала отпрыгнул, а затем начал поднимать сопротивлявшуюся его усилиям дикарку, которая с горестным плачем и непонятным отчаянием в глазах так и норовила вырваться из его рук и снова прижаться лицом к тяжелым пыльным ботинкам.

Генка дикими глазами смотрел на эту сцену, но не вмешивался и даже не ругался; он был занят тем, что кормил ребенка. Малыш, возможно, никогда в жизни не наедавшийся досыта, насытившись, внезапно заснул в одну секунду, свесив головенку на бок. Генка подержал его столбиком, дожидаясь, пока мальчик срыгнет, а потом умилился до крайней степени, когда малыш обделал его.