— Нет, Ириш, до меня все-таки не доходит, почему грунт просел именно там, — Светлана с большим интересом разглядывала старую карту, на которой контуры города выглядели совсем не так, как в наши дни.

— Грунт там и так слабый из-за Макаровки, — терпеливо стала объяснять Ирина, одновременно отбирая у дочки схему транспорта, которую та решила попробовать одновременно на вкус и на прочность. — Ее опустили под землю в середине тридцатых, когда стали перестраивать центр и восточную часть города. Прикинь, сколько тем трубам лет, какая на них нагрузка — водоток там идет не постоянный, а с естественными сезонными, и не только, пиками! Конечно, там давно от таких перепадов все, даже если это чугун, разъело, течет, грунт постоянно переувлажнен, а сейчас и кипяток добавился... Одно на другое — и вот вам результат! Гранитный монолит такое, может быть, и выдержит, а в районе Белореченской, — Ира развернула еще одну карту, — ну да, там глинистые и песчаные грунты. А Демидов, при всем моем уважении к нему, если бы к Павлу подошел, мог все это за полчаса выяснить и оперировать в мэрии ссылками на документы, а не на свои догадки!

— Наверное, он ничего не слышал о Макаровке, — предположила Светлана. — Я тоже не знала про эту речку, правда, о Макаровском ключе читала, что до революции из него воду брали, она считалась самой вкусной, но даже не предполагала, что находится-то этот ключ совсем рядом с нами.

— Да, Светик, тот самый загаженный родник в парке — это знаменитый когда-то Макаровский ключ, вот только вода в нем сейчас не выдерживает никакой критики ни по химсоставу, ни по микробиологии.

— А почему так?

— Света! Ну, ты спросила! До революции этот район, где сейчас парк, находился на краю города, почти сливался с лесом, да и сам город что из себя представлял — ни промышленности, ни транспорта, площадь и население, не помню, раз в шесть меньше, чем сейчас. Большинство родников — это верхний слой грунтовых вод, куда с поверхности попадает вся грязь.

— Но он же в парке, а не на обочине дороги!

— Ну а парк — в самом центре города и, кстати, рядом с электромеханическим заводом, который окружающую среду никак не оздоравливает.

— Ну вот, — расстроилась Светлана, — мы там всю жизнь гуляли, а теперь, по твоим словам выходит, что туда можно заходить только в костюме химзащиты. Прямо фильм ужасов какой-то: на детской площадке и аттракционах все в противогазах!

— Нет, Светик, не все так мрачно, — улыбнулась Ирина. — Во-первых, завод работает на треть от прежней мощности, гальванический цех вообще прикрыли, во-вторых, их вынудили поставить очистные сооружения. А Макаровский ключ попал в программу "Родники России", его будут восстанавливать, но не для питья, конечно.

— Знаешь, Ира, все-таки твое призвание — это преподавать. Ты все так здорово объяснила, коротко и ясно! Если бы ты была в мэрии в понедельник...

— То Бронников тут же проникся бы и лег на рельсы! Вернее, на дырявую трубу! А так как дырок там много, то всю городскую администрацию на этот несчастный водовод уложил бы! — рассмеялась Ирина. — Нет, Светик, Бронникова ничем не прошибешь, фамилию свою он оправдывает. А сейчас понятно, как он себя чувствует. Если где-то всплывет, что его предупреждали, причем с указанием конкретного места провала, то скандал будет на всю вселенную, и со своего насиженного кресла он полетит. Так что нет ничего удивительного в том, что не только мэр, но и все остальные во главе с его пресс-секретарем молчат, как рыбы в пироге.

Светлана улыбнулась:

— Вадим точно так же говорит, а больше я ни от кого такого выражения не слышала, наверное, это ваше фамильное.

Ира пожала плечами, и тут же из телевизора раздался грохот. Картинка сначала задрожала, потом поехала куда-то вбок, а затем изображение на экране заволокло белой пеленой.

Провал, появившийся ночью рядом с двенадцатым домом, на глазах стал постепенно увеличиваться, асфальт прогнулся далеко за лентами ограждения и начал трескаться. Показались расположенные под землей канализационные и водопроводные трубы и чуть ниже под ними — труба большего диаметра, в которую почти семьдесят лет назад упрятали Макаровку. Трубы медленно гнулись, растягивались, а затем начали рваться. Изношенный горячий водовод, до этого сочивший воду тонкими ручейками, лопнул первым, превратив воздух в плотный белый туман и сведя тем самым видимость почти к нулю. Затем не выдержал бетон канализационного коллектора, и его содержимое, подхваченное потоком горячей воды, смешиваясь с размокшей глинистой почвой, стало быстро заполнять трещину, которая стала увеличиваться на глазах и устремилась к соседнему дому. Дольше всех продержался холодный водовод, но и он в конце концов не выдержал, лопнул и из провала забил многометровый фонтан, обдавший окружающих смесью нечистот и жидкой глины.

— ...!!! Ну и дерьмо!!! — взвыл Меньшиков, которому досталось больше всех.

Стоявший рядом Петрович, в другой раз не упустивший бы возможность повоспитывать зятя, сам пробормотал сквозь зубы что-то не очень литературное.

На экране телевизора ничего не было видно, только смутные контуры строений и машин, одна из которых, кренясь, плавно двигалась в направлении провала, стремясь нырнуть в него. Размытая туманом фигура метнулась к "Камазу" аварийной службы горводопровода, через мгновение мотор взревел, и машина сначала остановилась, а после нехотя начала пятиться, изо всех сил сопротивляясь течению, но тут остатки асфальта не выдержали, и "Камаз" провалился почти до середины кабины в глинистую жижу.

— Закрывай задвижку!!! — орал кто-то в тумане. — Закрывай, мать твою!!!

— Почему объект до сих пор не обесточен?! — доносилось с другой стороны.

— Зоря! Фриц! Отгоните машины! — рявкнул Медведев.

— Четырнадцатый дом — к эвакуации! — голос Черепанова перекрыл все остальные шумы.

На этом прямая трансляция прервалась, передача пошла из студии, где так называемые эксперты начали обсуждать, как, почему, сколько можно, кто виноват и что делать.

— Ну вот, как всегда, — саркастично прокомментировала увиденное Ирина. — Сначала нужно обострить ситуацию до предела и только потом... Теперь каждый будет предлагать единственно правильный способ решения проблемы.

— Димка сегодня дома не появится, — вздохнула Светлана, — хоть бы завтра к вечеру освободился. Нет, куда там! У него же завтра сутки, значит, только в понедельник. И не утром, а ближе к вечеру...

— А во вторник — снова на работу, — Ира обняла подругу. — Хоть один-то полноценный выходной в неделю получается?

— Один — получается. Иногда, — снова вздохнула Светлана и добавила: — С самого Нового года в таком графике и работает, даже если нет общего, как сегодня, сбора. Но к тебе приедем обязательно, может, посреди недели, пока я в отпуске.

— Да уж не таскай его по гостям, пусть отоспится.

Света улыбнулась:

— Ну-у, Димка весь день спать не будет, я не дам, да он и сам давно хочет вас навестить, соскучился. Постоянно спрашивает: "Ира звонила? А ты ей? Как у нее дела? Как Светлашка? Как Лешка?"

Ира тоже улыбнулась. Ей было приятно чувствовать неподдельную заботу Медведева. Вадим опекал их, как мог, у него с Максимом даже установилось негласное соперничество — кто первый предложит свою помощь Ире, хотя у обоих, мягко говоря, был ненормированный график работы. В хозяйственных вопросах вне конкуренции был Павел, хотя Денис Зорин "наступал ему на пятки", а в решении транспортных проблем, крупных покупок и поездок на дачу Вадим с Максимом стремились опередить друг друга. Заняться с Лешкой спортом, учить его водить машину, взять на рыбалку, в лес за грибами или посидеть со Светлашкой, когда Ира, например, отправится в парикмахерскую — они ни в чем не хотели уступить друг другу. В желании помочь Ирине с малышкой дело доходило до того, что Светлана в шутку обижалась на мужчин, потому что ей тоже хотелось понянчиться с Ириной дочкой.

— У тебя скоро у самой такая же родится, так что всего будет вдоволь: и кормлений, и купаний, и прогулок, — постоянно повторял Максим, отбирая у нее племянницу, — а мне больше не с кем поводиться.

Он говорил это со смехом, но Светлана видела глубоко запрятанную боль в таких же синих, как у Вадима и Ирины, глазах и особо не протестовала, отдавая девочку, а лишь наблюдала, с какой нежностью грубоватый на первый взгляд Максим обращается с малюткой. Он счастливо улыбался, когда маленькие пальчики теребили его ухо, дергали за волосы, старались оторвать пуговицу от рубашки или гораздо более заманчивый предмет — погон от формы.

Вадим тоже позволял Светлашке делать с собой все. Не раз бывало, когда он рисовал для Ириной дочки героев только что прочитанной сказки, та, в свою очередь, разукрашивала его фломастером — рисовать на бумаге малышке казалось совсем не интересным.

— А у нее есть способности! — восторженно говорил Медведев, разглядывая разноцветные завитки и полосы на руке или щеке. — В семь месяцев так уметь сочетать цвета — это что-то! Маленькая, — он расплывался в улыбке, — ты будешь моей лучшей ученицей!

— Будет, будет, — добродушно ворчала Ирина, забирая дочку. — Отдай мне ребенка, а то она скоро родную мать признавать перестанет — столько нянек свалилось на ее голову, что от такого изобилия она и у взрослого пойдет кругом. А сам пойди и умойся, чтоб народ не пугать.

Но почти всегда кто-нибудь тут же перехватывал Светлашку из маминых рук: дедушка, тетя Маша, отдававшая племяннице всю нерастраченную любовь и нежность, дяди, прабабушка и та или другая бабушка. Валентина Михайловна, лишь только увидела внучку, как две капли воды походившую на новорожденного Сергея, мгновенно забыла о былой неприязни к Ирине и категорическом нежелании переступить порог "того дома". Почти все свое свободное время она отдавала Светлашке, а что касается неимоверного количества связанных ею чепчиков, кофточек, пинеток и прочих детских вещичек, которых девчушка не сносила бы и за несколько лет, то Ира порой хваталась за голову в попытках найти для них место и предупреждала Свету с Вадимом, чтобы те не слишком увлекались покупками для своей малышки.

Впрочем, если не считать мамы, то больше всех с маленькой Светой нянчился Алешка. Он ходил на молочную кухню, кормил ее овощным пюре, с чем никто другой справиться не мог, рассказывал сказки и до того ловко менял ей памперсы, что Вадим, вспоминая себя в таком возрасте и свое отношение к сестре Ленке, с изумлением глядел на Лешку и не раз заявлял Ирине, что возьмет того "напрокат" в няньки, когда Светлана родит их малышку. Сама Светлана, сильно располневшая во время беременности и утратившая былую подвижность, тоже в шутку говорила Ирине:

— У тебя нянек хоть отбавляй, а у нас под боком помощников нет, так что придется поделиться.

— Это у него отцовское. Сергей часто рассказывал, как он сам с Лешкой возился, когда тот совсем маленьким был, — Ира вздыхала, а синие глаза наполнялись слезами. — Он очень ждал дочку, да так ее и не увидел.

Светлана молча обнимала подругу, а Вадим, не зная, что сказать, сбегал на балкон или на кухню, якобы по делу. Женские слезы он видеть не мог, а Ирины — тем более.

— Мама, не переживай так, у тебя молоко пропадет, — беспокоился Лешка. — Как Светлашку тогда кормить будешь?

Когда малышка в шесть месяцев наотрез отказалась от грудного молока и этот аргумент уже не мог сработать, в ход пошел другой, и последний, довод:

— Мама, ты сама говорила: "Пока тело не нашли — он живой!" Папе бы совсем не понравилось, что ты из-за него плачешь.

Ирина вроде успокаивалась, вытирала глаза и даже улыбалась, но стоило ее взгляду остановиться на фотографии Сергея или еще на чем-то, что напоминало о нем, как все уговоры шли насмарку.

— Ириша, хватит так расстраиваться, — по очереди увещевали ее родственники. — Ты только дочке хуже сделаешь и себе, если на нервной почве болячки всякие начнутся.

— Выходи на работу, хотя бы на полставки в учебный центр, не в лабораторию. Среди ребят тебе полегче будет, станешь гонять этих гавриков, отвлечешься, — советовал Вадим, а Ирины родители и братья вторили ему, — Светлашка без присмотра не останется.

Ирина страшно сердилась, когда слышала такие рекомендации:

— Что еще посоветуете? — Слезы моментально высыхали, и она становилась похожа на прежнюю "мадам Гексоген". — Может, еще в интернат отдать? Я ведь в свое время только по монастырям не ездила, чтобы ребенка родить, а уж через все круги медицинского ада прошла от и до, сама буду с ней заниматься.

Родные вспоминали ее первое неудачное замужество, то, как она переживала из-за отсутствия детей, и пристыжено замолкали.

Едва ли не больше всех сокрушалась Ирина бабушка:

— Бедная девочка! С первым — даже вспоминать его не хочется — почти десять лет маялась; с Сережей — золотой парень встретился — опять не повезло, всего год прожили. Что с ним случилось, куда пропал — ничего не понятно, — Наталья Платоновна очень любила внучку, а в правнучке так просто души не чаяла.

Шло время, раны рубцевались, Ирина постепенно перестала впадать в депрессию от мелочей, вроде увиденной в шкафу рубашки Сергея, дочка быстро росла и даже ее многочисленные шалости и проказы больше радовали, чем огорчали.

* * *

Отпуск закончился, Светлана вышла на работу и в первый же день напугала Порошина, водрузив после обеденного перерыва на свой стол рядом с монитором муляж лысой головы, выглядевший настолько натурально, что человек с не очень хорошим зрением легко мог решить, что за столом кто-то старается спрятаться. Так как многие спасатели, подражая начальнику, а кое-то и экономя деньги на парикмахерской, стриглись "под Черепанова", то Виктор Елисеевич, увидев выбритый до блеска затылок, решил, что к Свете заглянул Меньшиков, и укоризненно покачал головой:

— Что ж ты, Саша, такие хорошие волосы — и под корень? Не жалко?

Светлана, еле сдерживая смех, двумя руками повернула голову освежеванным лицом к Порошину:

— А это не Саша, это Гоша!

Кадровик, увидев, как запросто она сворачивает голову мужчине с ободранной с половины лица кожей, на мгновение застыл на полпути к своему столу, а затем обрел дар речи:

— Тьфу ты, черт! Света, зачем тебе эта пакость? Насмотришься на нее днем, так ночью же кошмары сниться начнут!

— Ой, Виктор Елисеевич, — смутилась Светлана, вовсе не собиравшаяся пугать Порошина, — в клинике другой, нормального размера, нет. Гошу Шарипов дал мне на время. Я его сейчас уберу.

Она не стала говорить, что дело не только в размере. В отделении нейротравмы были еще "Яша", полностью лишенный кожи, и "Паша", у которого не было половины черепной коробки. То есть она изначально была и откидывалась как крышка, обнажая мозг, но крепление давно сломалось, и половинка лежала неизвестно где, если и вовсе не была выброшена за ненадобностью. Светлане с радостью отдали бы все три пылившихся без дела учебных пособия, но она предпочла "Гошу", на котором к тому же кем-то были размечены зоны и точки для иглорефлексотерапии.