Ничуть не хуже получилось подражание Альфонсу Мухе, его работам в любимом Медведевым стиле модерн. Синяя гуашь дала насыщенный фон для белого кружева пены, изысканной рамкой обрамлявшего совершенное тело девушки, а превратившиеся в жемчужины капли, скатываясь по нему, образовали подобие ожерелья. Этот вариант создавался дома, с натуры, и Света подолгу позировала Вадиму с одной лишь ниткой жемчужных бус, которые по его просьбе надевала то на шею в несколько рядов, то как поясок, косо спускавшийся на бедро и придававший сексуальность абсолютной наготе, спокойной и невозмутимой до этого. Медведев так и не решил, какой вариант лучше — чувственный или холодно-академический, а потом узнал о болезни Антона, и ему стало не до рисунка.

Последней начатой, но тоже так и не завершенной работой была задуманная им картина, изображавшая Светлану, Ирину и ее маленькую дочку, та самая, которую он рисовал на даче. Фигура Светы с малышкой на коленях была написана полностью, она переливалась нежными красками на фоне темной древесины интерьера, освещая его, а вот Иру-Купидона он набросал лишь схематично, тщательно выписав только лицо с чуть лукавой улыбкой. Формы же шаловливого бога любви были лишены каких-либо отчетливых признаков пола, их закрывали крыло и колчан со стрелами, и единственно некоторая округлость ягодиц заставляла задуматься — мальчик-подросток только что приземлился на подлокотник кресла или все-таки девушка.

Вадим удовлетворенно полюбовался несомненно удавшейся работой и решил во что бы то ни стало доделать ее, пусть даже Ирина и не согласится, как летом, позировать ему. А ведь тогда, вдруг подумалось Медведеву, Ира сидела перед ним абсолютно обнаженной, но он не испытывал к ней никакого физического влечения. Даже когда прикасался к ее голому телу, заставляя сесть по-другому, так, как хотелось бы ему, ничего не дрогнуло ни в прямом, ни в переносном смысле, да в общем-то и сейчас, машинально набрасывая на листе бумаги фигуру крылатого существа, наделенного всеми признаками женского пола, Вадим не чувствовал никакого возбуждения, кроме того, что можно назвать творческим зудом.

Последний раз покормив Иринку около одиннадцати вечера, Света решила проверить, чем занят муж. Вадим, когда она заглянула в большую комнату, самозабвенно рылся в коробке с сангиной, придирчиво разглядывая то один коричневый мелок, то другой, подбирая нужный по оттенку.

— Ты поел? — поинтересовалась Светлана, подозревая, что ни до кухни, ни куда-либо еще муж просто-напросто не дошел, потому что сидел он в той самой одежде, в которой пришел с работы, сняв только обувь и теплую куртку.

— М-м-м...

Ответом были неопределенное мычание и дерганье плечом, долженствующие означать, что душа в сопровождении муз воспарила к высотам вдохновения и низменные потребности тела внимания не заслуживают. Одна из муз, стрекозиными крылышками больше похожая на фею, но по-античному полностью раздетая, уже появилась на листе бумаги, и чертами лица, особенно озорной улыбкой, она напоминала Иру.

Света проснулась в три ночи, обнаружила, что муж до сих пор не ложился, и отправилась на его поиски. В большой комнате горела настольная лампа, а за столом, подперев голову кулаком, сидя спал уставший художник.

— Дим! У тебя же завтра сутки!!!

— Угу, — не просыпаясь, согласился Вадим.

Кое-как Светлана чуть растолкала его и увела в спальню. По дороге Медведев, не открывая глаз, стаскивал с себя одежду и бросал ее где придется. Стриптиз завершился, когда он, наполовину сняв один носок, сквозь сон попросил Свету ничего не убирать и ввинтился головой в подушку.

Когда утром Вадим уехал на работу, Светлана решила навести порядок после вчерашнего приступа вдохновения. В комнате, конечно, был полный разгром. На диване, на полу, на подоконнике были разложены виденные уже не раз старые рисунки Медведева, а на столе среди бумаг обнаружилась недопитая кружка кофе, подсохший кусок батона и огрызок полукопченой колбасы, шкурка от которой валялась на полу.

"Поросенок!" — вздохнула Света, обозревая поле битвы и прикидывая, с чего начать уборку.

Около кружки лежал замеченный вечером набросок голенькой музы-эльфийки, у которой в руках возник лук, а рядом с ней появилась еще одна, со смущенно-испуганным личиком, очень похожая на Антошкину Юлю. На ней была одна лишь коротенькая, примерно до середины бедра, маечка, которую эльфийка стыдливо натягивала вниз, не обращая внимания на то, что от этого ее круглая попка оказывается у всех на виду. Лук этой музы валялся на земле, будучи брошенным туда, наверное, после первого же выстрела.

Кроме этой стеснительной эльфийки Вадим нарисовал еще двух. Одна — большеглазая восточная гурия целилась в сильно шаржированную фигуру самого художника, прячущегося от налетчиц под опрокинутым мольбертом, копьем остро заточенного карандаша, а вторая — с пером, воткнутым в волосы, заложив в полушпагате крутой вираж, раскручивала лассо. Нужно ли говорить, что ни лоскутка одежды на них не было, исключение Вадим сделал только для Юльки. Света не смогла удержаться от смеха, настолько забавно выглядели Наиля и Наташка Меньшикова в изображении Медведева, но ни капли не обидно, несмотря на некоторые преувеличения.

Ну а руководила атакой, конечно же, Светлана, указующий перст которой был направлен на незадачливого художника, начинавшего — и не раз — рисовать портреты тех, кого изобразил сегодня, но ни одного так и не закончившего. Вадим не наделил ее крыльями, усадив вместо этого на крылатого коня и превратив в валькирию, за плечами которой плащом развевались длинные волосы.

"Поросенок!" — еще раз вздохнула Света, обнаружив, что угол бумажного листа "украшает" жирное пятно и вдруг застыла, потому что на глаза ей попалось нечто совершенно новое.

В приглушенно-благородных тонах сангины и сепии на листе плотной бумаги была нарисована Афина Паллада, в длинном классическом хитоне, со всеми положенными ей атрибутами, в том числе и совой, странным образом похожей на Дениса. Из-под шлема виднелось Ирино лицо — строгое, даже властное, лицо девы-воительницы и одновременно богини мудрости. Внимание приковывали к себе глаза: внимательные, подмечающие любую мелочь и прозревающие глубинную суть вещей, чуть печальные — наглядная иллюстрация знаменитого высказывания царя Соломона — от увиденного и, в то же время, насмешливо-ироничные. Скрупулезно прорисованные детали целомудренного одеяния и оружия, интерьера храма, тонущего в сумраке заднего плана, кардинально отличали эту работу от прежних рисунков Вадима, обычно изображавшего фон очень схематично и уж вовсе не затруднявшего себя прорисовкой драпировок и вообще какой-либо одежды. Но в то же время не чувствовалось и ученической старательности в дорических завитках капителей колонн и складках ткани, как не чувствовалось и привычной, чуть утрированной эротичности, обычно наполнявшей работы Медведева.

Светлана смотрела на рисунок и не могла понять, что же именно вызывает такое сильное впечатление — вроде бы ничего особенного ни с точки зрения сюжета, ни с точки зрения композиции. Света не хотела вспоминать и применять профессиональные искусствоведческие и другие научные термины, это было ни к чему, портрет Иры был великолепен и колдовским образом притягивал взор. И это происходило потому, что Вадим чутко уловил и талантливо отобразил в этой работе глубинную сущность Ириного характера, поднявшись на качественно новую ступень в своем мастерстве.

* * *

После суточного дежурства Медведев был, как выжатый лимон. Светлана редко видела его уставшим до такой степени.

— Много вызовов было? Все сложные? — поинтересовалась она, когда Вадим немного отдохнул и вызвался помочь ей с уборкой "своих художеств".

— Ни одного! Но ты не представляешь, до чего было тяжело! — Медведев даже потряс головой, будто отгоняя неприятные воспоминания о дежурстве. — И не знаю, почему так. Иногда — ну нет вызовов и нет, сидим, ждем, ящик смотрим, спим, в конце концов... А как вчера — хуже некуда! Нервы из-за чего-то на взводе, и чем дальше, тем поганее, все в напряге, даже Роман не спал.

Света удивленно приподняла брови, потому что молодой врач отличался завидной способностью засыпать, если для него нет никакого дела, в любой обстановке и в любом положении — чуть ли не стоя — хотя бы на несколько минут.

— Днем как-то еще ничего было: то заглянет кто, то сами или в столовку бегали дежурные талоны оприходовать, или на склад, или в гараж, а ближе к ночи так накатило — хоть вой!

Вадим вспомнил, как сидел и ждал чего-то, как не отвлекали его ни мерцание старого телевизора, ни пара свежих журналов, купленных специально для "суток", хотя далеко не всегда удавалось что-то прочитать. В это дежурство вызовов не было, времени на все хватило бы с избытком, но чтение не шло по другой причине. В "Науке и жизни" он не смог осилить даже заголовки, что уж говорить о кроссворде, который они всей группой еще ни разу не смогли решить полностью без помощи Интернета, а "Эхо планеты" вдруг вызвало раздражение яркой глянцевой обложкой. Поочередно наваливались тоска, апатия, они переходили в непонятную злобу, которая, отхлынув, оставила полную опустошенность. На уши и рассудок давила тишина, потому что не было не только шуток или споров, но даже обычных для дежурства рабочих разговоров, все сидели молча и тоже ждали. Мигала поставленная на подзарядку рация, которая могла в любой момент разразиться истошным писком, и Медведев уже был готов взмолиться высшим силам, чтобы это наконец произошло. Чтобы поступил вызов, любой, пусть даже ложный, лишь бы ушло это выматывающее ожидание, чтобы, сломав противоестественную тишину, в унисон с сиреной взвыл двигатель машины, чтобы можно было помчаться по полупустым улицам уснувшего города, разгоняя темноту фарами "Газели". И уже на месте, отбросив дурные мысли и переживания, работать. Ругая коммунальщиков, которые в очередной раз решили переложить на службу спасения свою работу, пилить дерево, упавшее на трамвайные пути, и заодно чинить провода, порванные этим деревом, или, зная, что товарищ надежно страхует тебя, скользить вниз по крепкому тросу, чтобы, протиснувшись в окно, открыть дверь квартиры забывчивому или загулявшему жильцу или, орудуя тяжелым резаком или гидроразжимом, вскрывать искореженный автомобиль, чтобы дать доступ Роману или врачам "Скорой" к водителю, если тот жив, или судмедэксперту, если помощь медиков уже не нужна.

— Так и маялись почти до самого утра, а около семи — как кто-то кнопку нажал — все прошло.

— Ну вот, — неодобрительно покачала головой Светлана, — как остались вы без моего присмотра, так сразу...

Медведев не дал ей договорить:

— Нет уж, не выдумывай, никто и никогда не позволит тебе с нами "сутки" дежурить! Я первый буду против! Как муж и как командир группы! — Заметив, что жена обиделась на его резкий тон, он тут же привлек ее к себе: — Зайка, не торопись на работу, пусть Иринка хотя бы до двух лет дома с тобой побудет, а лучше — все три года с ней сиди.

— Ладно, там видно будет, — холодно ответила Света.

Она решила не спорить с Вадимом, хотя у нее по этому вопросу было несколько иное мнение. Как ни любила Света полугодовалую Иринку, но заниматься дочкой и домашним хозяйством еще два с половиной года казалось чем-то немыслимым, уже сейчас очень тянуло на работу. Хотелось возобновить занятия с ребятами, придумать для них что-нибудь новенькое, что помогло бы справляться с такими состояниями, как на прошедшем дежурстве, хотелось пообщаться с другими спасателями, узнать о новых перлах дяди Яндекса, послушать рассказы Порошина о его "боевой молодости". А еще Света соскучилась по Казану и часто представляла, как заберет его из вольера на прогулку в парк, пес будет носиться вокруг нее кругами, а потом сядет у ног и будет пытаться рассказать ей что-то о своей собачьей жизни.

Окончательно она оттаяла, когда Вадим показал ей Афину и сказал, что это подарок для Ирины на Новый год, до которого оставалось не так уж много времени — всего месяц. Он очень обрадовался, когда Светлана одобрила и его идею, и сам рисунок.

— Замечательно, Дим! — она искренне, словно видела в первый раз, восхитилась его работой.

— Ты считаешь, что Ире понравится?

— В чем ты сомневаешься?

— Ну-у, мало ли... — Вадим замялся.

— Димка, Ире всегда нравились все твои рисунки, и этот она оценит по достоинству, не сомневайся! — заверила его Света и тут же с улыбкой поинтересовалась: — А нападение муз на несчастного художника ты кому подаришь?

Медведев пришел в ужас:

— Никому!!! Меня сначала убьют эти самые музы, а потом — их мужья! Я даже показывать это никому не буду! Это для того, чтобы меня грызла совесть за то, что я хотел сделать, но так и не сделал.

Светлана рассмеялась:

— Меньшиковы тебя точно убивать не станут, Наиля тоже далеко не зашуганная восточная женщина. — Вадим удивленно взглянул на жену, но она не стала раскрывать никакие женские секреты. — А вот Ире этот рисунок показать все равно придется.

— Зачем? — вздрогнул Медведев.

— Затем, чтобы она подсказала, как убрать с него пятна от колбасы, чтобы не повредить ни бумагу, ни краску!

— Я свинья! — покаялся Вадим. — Я все порчу, пачкаю, ломаю, разбрасываю...

— Это свежее дополнение к объединенному списку?

— Угу, — кивнул Медведев и вернулся к прежней теме: — Ты считаешь, что Ире это можно показать? Что она не обидится?

— Да на что обижаться? — изумилась Светлана. — Если бы это была карикатура, то с натяжкой еще можно было бы найти повод, а тут — нормальный рисунок, чувством юмора Ира не обделена. Придираться к тому, что ты изобразил ее более фигуристой, чем на самом деле, она точно не будет, потому что, скажу тебе по секрету, Ира всегда переживала, что у нее небольшая грудь, а когда оказалось, что у нее мало молока, то...

— Ну и любите же вы, женщины, делать изо всего трагедию!

— Только мы? — насмешливо прищурилась Света.

— Не только, — Вадим покладисто согласился. — Если ты считаешь, что я ничего не исказил, а даже польстил слегка, то можешь показать эту мазню Ире.

— А мне ты польстил, — вздохнула Светлана, — очень сильно. Нарисовал газель вместо коровушки.

— Зая, ну что комплексы?! — Вадим обхватил жену, поставил перед зеркальной дверцей шкафа и несколькими отработанными движениями раздел ее, словно снял оболочку с экзотического плода. — Смотри, какая ты красивая! У тебя и раньше была чудесная грудь, а теперь она стала еще лучше! — Он ладонями осторожно приподнял тяжелые от наполнявшего их молока полушария. — Они прекрасны... Не только они, ты прекрасна с головы до ног! Подумаешь, талия стала больше на несколько сантиметров, попка потяжелела — мне так нравится ничуть не меньше, чем раньше.

Руки Вадима прошлись, ласково поглаживая, по всему телу Светы, и все могло бы закончиться, чем обычно заканчивалось в таких случаях, но в соседней комнате вдруг запищала дочка, и мама, даже не одеваясь, кинулась к ней, бросив папу в одиночестве.

Иринка проголодалась и очень обрадовалась, когда прямо перед ней оказалась полностью готовая к использованию мамина грудь, не пришлось дергать молнию или пуговицы, требуя предоставить доступ к источнику пищи. Малышка тут же присосалась к груди, занявшись насыщением и закрыв глаза, чтобы ничто не отвлекало ее от этого процесса.