— И получим еще одну толпу, которая будет очень восприимчива к радикальным лозунгам, — заметила Белла. — Мерлин, час от часу не легче.
— Знаете, — грустно улыбнулся Руквуд. — Я думаю, признаком начала конца будет создание специальной антикоррупционной структуры в Министерстве. Такие вещи всегда создают для передела активов.
* * *
— Это что?
— Это тазик, мадам Блэк.
— Я вижу, что это тазик! Но почему он такой… странный?
— Потому что это пластмассовый тазик, мадам Блэк.
— Таааак, — протянула Белла. — И?
— Пластмасса — это очень легкий и прочный материал, который появился сравнительно недавно, — разъяснила Пенелопа. — Я решила, что это удобно.
— Погоди-погоди-погоди, — Беллатрикс потерла виски. — Стоп. Медленнее. Этот материал… входят ли в его состав металлы?
— Нет.
— То есть, — Белла взвесила на руке неожиданно легкую вещь. — Вот это розовое чудо можно использовать для некоторых обрядов, где запрещено использовать металл, и при этом он такой легкий?
— Да.
— А чаши из этой пластмассы делают?
Белла с интересом постучала по тазику. Такой легкий и удобный, гораздо лучше деревянных колод. Даже интересно, что еще можно найти по ту сторону Статута? А ведь она видела подобное и раньше. Но инерция мышления даже не позволила ей задуматься о применении таких вещей.
Пенелопа постоянно преподносила сюрпризы. Белла не особо плотно с ней общалась; слишком разными людьми были они обе, слишком настораживали Пенелопу старые товарищи Беллы, слишком много возможностей было не встречаться друг с другом на Гриммо. Но почти каждый раз, когда их общение выходило за рамки дежурной вежливости или работы, Пенелопа чем-то удивляла Беллатрикс. Вот как сейчас. Леди не делает работу по дому, когда есть домовик. Но она должна контролировать домовика. Вот Пенелопа и контролировала, как умела.
— Вообще делают. Могу найти. Можно даже трансфигурировать что-то. Поискать, пока у нас с мистером Ноттом нет срочных дел?
— Можно, — Белла потерла висок. — Только перекрась это в зеленый, если не трудно. Ненавижу розовый цвет… ай!
Боль уколола ее внезапно и резко. Беллатрикс села на подвернувшуюся табуретку, стиснув виски. Пенелопа поддержала ее, что-то говорила; Белла не разобрала, что именно: вспышка боли не давала ей сосредоточиться. Но, когда молодая Блэк собралась идти за помощью, Белла резко схватила ее за подол платья.
— Тихо, милая. Тихо, — Беллатрикс тяжело выдохнула. — Никто не должен этого знать. Никто. Сейчас я поднимусь.
* * *
Боль ушла почти так же внезапно, как и появилась. К вечеру остался только лишь шум в ушах и тягучее противное ощущение. Беллатрикс лежала в постели и безучастно смотрела вверх. Что будет дальше? Она с утра не пила свое зелье. Совпало ли, что приступ произошел ровно в тот же день или ее здоровье окончательно пошло вразнос? Ответа на этот вопрос она не знала. Минута бессилия надавила на нее не хуже каменного мешка. Слишком много надо сделать, слишком мало сил и здоровья у нее остается. Хватит ли ей отпущенного времени, если она не использует подарок Кассиопеи? Теперь нельзя пропускать ни одного приема.
Еле заметная игра теней заставила ее поднять голову. Что-то рыхлое, бесплотное метнулось под дверь.
— Кричер! — чуть не выкрикнула Белла.
— Госпожа звала Кричера?
— Кто здесь был? — резко спросила волшебница.
— Кричер не видел никого, кроме гостей и семьи хозяйки! — эльф вздрогнул и заозирался. — Никого!
— М-мерлин… — прошипела Белла.
Руквуд говорил об эмоциональных отголосках. Беллатрикс доверяла его мнению, но на всякий случай прямо на спинке кровати начертила несколько защитных рун. Ночью ее никто не побеспокоил.
CXXII. Три веселых буквы
— А если вмешается? Нам хватает забот на Кавказе и возле Байкала.
— Не вмешается. Территория России закрыта для него.
— А его свита?
— Не представляет сопоставимой опасности. Но тем не менее, полностью сбрасывать со счетов их нельзя. И вот мы подбираемся к твоей задаче.
— Я внимательно слушаю.
— У меня есть предположения насчет того, что французы работают в том числе и с Волдемортом. Я не исключаю, что через пару недель возможна провокация в Петербурге, когда там будет работать Чернов.
— Так.
— Теперь, Олег, обрати внимание на формулировки. Это очень важно. Мы с Волдемортом заключили непреложный обет. Помимо обмена информацией, мы договорились, что он никогда не появится на территории России, а мы пообещали, что наше государство не будет вмешиваться в британский конфликт. Конечно, с такими вводными я не могу приказать своим подчиненным обеспечить нашему бизнесмену условия работы, и мне остается только надеяться, что найдутся два человека, способных наладить связи с Андреем Павловичем Черновым, который приедет через неделю в Приморский район по известному тебе адресу. Надо с ним еще связаться и обговорить все нюансы предстоящего дела.
— Но какое отношение к государству имеют несколько пенсионеров? Я готов отбыть в Ленинград. Там я свяжусь с Килингом.
— Как я уже говорил, Олег, я не могу ни приказывать, ни попросить во исполнение моего обета.
— Разумеется. А могу ли я узнать точно, — Олег Долохов выделил последнее слово, — кто из наших сейчас на пенсии?
— Килинг. Коваль. Гатауллин. Кузнецов. Остальных не трогать.
* * *
Жосслен Бомон знал город. В семидесятых среди чистокровных европейских магов появилась повальная мода посещать Советский Союз; то ли ради экзотики, то ли для того, чтобы потом выглядеть экспертом в салонном обсуждении. Европа говорила о британской войнушке, а это значит, что она говорила и о правах грязнокровок. Ехать в страну, где провозгласили отказ от статуса крови, было безопаснее, чем ехать на войну. Вот Европа и ехала. Путешествие всегда начиналось с Петербурга, и за два дня экскурсий гостям показывали больше маггловских дворцов, чем достопримечательностей волшебников.
Жосслен Бомон был небогатым полукровкой. Многим одного этого хватало, чтобы всю жизнь пытаться выглядеть большим магом, чем члены старых фамилий. Жосслен не был исключением. Как и аристократия, он считал идею, стоявшую за словами «liberte, egalite, fraternite» самым большим позором Франции по обе стороны Статута. Но к салонным обсуждениям его не пускали, да и Петербург он впервые увидел в восьмидесятых, когда мода на вояж по СССР пошла на спад. Даже в Бюро платили не самое большое жалование.
Жосслен Бомон знал свою задачу. Англичане все еще трепыхаются. Часть их промышленников сопротивляется попыткам принять торговый договор. Надо сорвать сделку, заставить «Ренни» нести убытки. Чем хуже положение предприятий, тем сговорчивее они будут.
Жосслен Бомон знал человека, которого ему надо убить. Уильям Тинзель, представитель «Ренни», остановился в гостинице в одном из волшебных кварталов. Ему предстоят переговоры с одним из местных бизнесменов. И он не должен до них дожить.
Планировку здания Бомон узнал заранее. Замок мгновенно поддался простой «Аллохоморе». Куда больше его беспокоила сама дверь; он очень медленно ее открывал, чтобы плохо смазанные петли не издали ни звука. Медленно, как осторожная тень, Бомон скользнул на лестницу. В гостинице спали. Даже странно; хотя бы в одном-двух номерах могли гулять и в третьем часу ночи. «Посреди этого упадка просто некому веселиться», — подумал француз, и двинулся дальше.
Он медленно свернул в темный коридор. Несколько десятков секунд он стоял на месте, всматриваясь в тени; свечка от руки славы давала слишком мало света, и Бомону показалось, что в коридоре кто-то есть. Будто что-то шевельнулось, зашуршало. Но время шло, а звук не повторялся. Бомон двинулся вперед, разыскивая нужную дверь. Будто боясь, что в номере его услышат, он едва коснулся круглой ручки волшебной палочкой…
…Все произошло мгновенно. Скользнула тень за его спиной, что-то острое и твердое ткнулось ему в бок, и Жосслен Бомон потерял способность двигаться, не успев даже открыть рот.
— Тяжелый, сволочь, — Олег Долохов с силой захлопнул багажник. — Старею, Саш.
— Никто не молодеет, — пожал плечами Килинг. — Поехали?
Через несколько минут черный БМВ выехал на набережную Невы и помчался на юг.
* * *
Заклинание дернуло его из багажника и опустило на землю.
— Можете поднять голову и осмотреться, — сказал на хорошем английском языке мужской голос.
Бомон поднял взгляд на стоящих перед ним людей. Один помладше, двое постарше. Все трое чем-то неуловимо похожи. Один темноволосый, двое седых. Один из седых в очках. Второй с бородой. Все трое в кожаных плащах.
— С кем связались, знаете? — спросил Молодой.
— Интересно, а вы хорошо понимаете, с кем связались? — уточнил Бомон. — Я иностранный гражданин.
Старики кисло улыбнулись.
— На нас это не производит ни малейшего впечатления, — произнес Бородатый. — Должны же вы помнить, что означают буквы Кей-Джи-Би. И сделать выводы насчет ваших перспектив. С какой целью вы появились у номера англичанина?
— Такой организации, как КГБ, уже давно нет.
— А люди остались, — терпеливо произнес Бородатый. — Вы не ответили на мой вопрос.
— Я не буду с вами разговаривать
— Идейный, — прокомментировал Бородатый. — Печально. Саша, начни, пожалуйста.
— Молодой человек, — Очкастый снял очки, протер их и водрузил на место. — Веритасерум или Круциатус?
* * *
— Дом подготовлен, — сказала Пенелопа. — В случае чего мы можем разместить полсотни человек со всеми удобствами. Я немного расширила склады.
— Славно, очень славно, — откликнулась Белла.
За прошедшую неделю они дважды аппарировали к домам Вальпургиевых рыцарей; вокруг поместий крутились стайки непонятных волшебников. Они не принимали боя, тут же исчезая. У Беллы создавалось ощущение, что кто-то прощупывает их возможности и готовность к действиям.
В любом случае, им оставалось только ждать. Если бы она только знала, где искать фальшивого Волдеморта! Тогда оставался вариант поставить все на карту и решить войну одним ударом. Но даже так — судьбу мужа она помнила очень хорошо. А даже если они и победят? Министерство никуда не денется. Оно съест их, Беллатрикс не сомневалась. Она не Дамблдор, чтобы быть непотопляемой фигурой. Но даже Дамблдору сложно сейчас удерживаться.
— Придется ждать, — произнесла она после паузы. — Еще очень долго ждать. Слишком все сложно у трех разных лагерей.
— В политике, в отличие от механики, треножник — самая неустойчивая конструкция, — сказала Пенелопа.
— Умная фраза. Опять кто-то из магглов?
— Да. Фрэнк Герберт, «Дюна». Интересная книга.
— Не откажусь почитать книгу, в которой есть годные мысли.
Беллатрикс вытянула сигарету и прикурила от палочки. Она поерзала в кресле, окинула взглядом комнату с ее роскошной мебелью и дорогими безделушками. Уют старого дома с небывалой отчетливостью показался ей насмешкой над нынешним положением дел. Нельзя ни расслабиться, ни действовать так, как она привыкла. Необходимость держала ее сильнее решетки и цепи.
С огромным запозданием в голову пришла мысль: с уничтожением фальшивого Волдеморта еще ничего не закончится. Начнется борьба за власть и попытки французов подмять под себя обессилевшую Британию. Может быть, кроме лобби в Министерстве они ставят и на фальшивого Волдеморта. Нельзя утверждать с полной уверенностью. Пока неизвестно, что скажет Малфой, что сможет сказать Яксли…
— Я заметила один странный момент, — Пенелопа раскрыла газету. — Тфайсу досталась первая полоса.
— И?
— Насколько я помню «Пророк», Тфайс попадает на первую полосу только в одном случае: если внезапно сорвалась публикация какого-то материала.
«Интересно», — подумала Белла.
— Что-то внезапно изменилось, а в наше время на первую полосу может попасть только одно.
— Фальшивый Волдеморт, — Белла затянулась каким-то невероятно свирепым вдохом. — Но что это может быть? Что такого переиграли в Министерстве?..
…Ответа на этот вопрос не последовало ни днем, ни вечером.
* * *
Верховцев возник на площадке в полном одиночестве. Нурменгард возвышался над ним, как огромный серый обелиск. Серый камень, серое закатное небо, серые скалы. Оттенки серого цвета отличались ровно настолько, чтобы человек мог увидеть границу между камнем и небом. Все тюрьмы магов кажутся бесцветными. Верховцев постоял минуту на площадке и двинулся вперед; черная тень посреди серости. У массивных ворот его остановили двое часовых. Закутанный в плащ волшебник придирчиво изучил пропуск и палочку, после чего створки распахнулись только для того, чтобы сразу закрыться за Верховцевым, как пасть голодного чудовища.
Старый маг шагал по тускло освещенному коридору. Даже спустя двадцать лет с последнего визита он помнил Нурменгард как свои пять пальцев. Еще дважды его останавливали на посту охраны. По давно заведенному порядку, тюрьму охраняли двадцать пять волшебников, сменявшихся раз в месяц. Четыре страны-победительницы приняли все меры, чтобы единственный узник никогда не покинул замок.
За долгие годы Гриндевальд ощутимо сдал; случайному человеку потребовалось бы соверщить над собой усилие, чтобы узнать великого Темного Лорда в старичке в поношенном костюме. Двое конвоиров ввели его в помещение для свиданий и остановились у входа.
— Оставьте нас, — произнес Верховцев бесцветным голосом.
Спустя пару мгновение обоих магов разделяла только решетка.
— А, Афанасий! — Гриндевальд даже радушно развел руками. — Чем обязан сим визитом? Я, увы, не могу предложить чаю или закусок — в своем замке я, увы, не хозяин.
— Кресло мне, — негромко приказал Верховцев, и тотчас же из воздуха возникло кресло, в которое маг сел, уперев в пол трость и положив руки на ее навершие. — Можете садиться, Гриндевальд.
Гриневальд еле заметно покривил губы, но сел на стул.
— Так все же, Афанасий, — продолжил он. — Зачем ты вспомнил обо мне спустя двадцать лет? Тебе опять что-то нужно знать о давних делах? Или, может, тебя наконец заела совесть за замок Кенигсберг? Или за архивы Ковена?
— Когда в моих мыслях появляется хоть намек на сожаление, я посещаю родной город. Пяти минут на Пискаревском кладбище мне достаточно, чтобы от этого намека избавиться, — карий и голубой глаза холодно уставились на Геллерта. — У меня достаточно времени. Я подожду, пока вы прекратите паясничать.
