— Ты, наверное, догадываешься, что у него была острая проблема наследования.
— Логично, — кивнула Белла.
— И он не мог допустить, чтобы с ним роднился кто попало, — продолжил Сириус.
— Естественно, — фыркнула Беллатрикс. Карл Пятый ей уже начинал нравиться за отношение к крови, хотя и был магглом.
— Поэтому он женился на кузине, и Филипп Второй, его сын, наследовал испанские владения. А младший брат Карла, Фердинанд, наследовал германскую корону.
— А Италия?
— Королем Неаполя и Сицилии был Филипп Второй. Но это не суть важно. Важно то, что Габсбурги доминировали в Европе до самой Тридцатилетней... короче, до статута. Старшая ветвь управляла Испанией, младшая — Священной Римской империей. И у них у всех была проблема наследования.
— Наверное, было очень мало родов, которые были достаточно знатными, чтобы родниться с Габсбургами, и при этом недостаточно опасными, так? — спросила Беллатрикс.
— Именно, Беллс! — воскликнул Сириус. — В самую точку! После того, как англичане разбили Непобедимую армаду, испанские короли опирались на союз с младшей ветвью Габсбургов.
— И вплоть до династических браков?
— Да, — просто ответил Сириус. — Карл Пятый, как я говорил, был женат на кузине...
— ...У нас отец директора Блэка был женат на кузине, — заметила Белла. — У тебя самого отец и мать — троюродные брат и сестра.
— Верно, — кивнул Сириус. — А Филипп Второй был женат на своей племяннице, Анне Австрийской.
— Это уже хуже, — настороженно произнесла Беллатрикс. — А кто был родителями у этой Анны?
— Двоюродные брат и сестра, сестра Филиппа и сын Фердинанда, — просто ответил Сириус. — А у Филиппа и Анны родилось несколько детей, но до совершеннолетия дожил лишь один, тоже Филипп, но уже третий. И он был женат на своей кузине, которая родилась от брака среднего сына Фердинанда, Карла, и его племянницы.
— Кошмар, — Белла покачала головой. — Это же вырождение.
— Ну да, — Сириус снова кивнул. — Внук Филиппа Третьего, Карл Второй, прожил тридцать девять лет, не оставил детей, болел кучей болезней...
— ...Там тоже были близкородственные браки? — спросила Беллатрикс севшим голосом.
— Разумеется. Его отец был женат на племяннице, которая родилась от брака двоюродных брата и сестры. Беллс, как только не билась над этим уродцем его мать! Они нашли ему жену из рода, славного своей многодетностью, устраивали обряды экзорцизма, только вот корона все равно стала выморочной, — Сириус начал злиться. — Как видишь, Габсбурги превратились в умственно отсталых инвалидов, последний из которых даже жевать не мог! Но зато сохранили свою чистую кровь, правда, Белла?!
— У нас не так мало чистокровных семей! — парировала Беллатрикс.
— Но все в родстве друг с другом, — возразил Сириус.
— Не на уровне кузена и кузины. Всегда можно найти совсем дальних родственников.
— Найди прямо сейчас, на ком можно было женить кого-нибудь из нашего поколения Блэков. Регулуса или Андромеду, например, — оскалился Сириус.
— Гойлы... — Беллатрикс начала вспоминать чистокровные фамилии. — но это клиенты Малфоев, и они уже близки к вырождению. Лестрейнджи, Дромеду можно было выдать за Рабастана...
— Ну Лестрейнджи рядом с нами, — прокомментировал Сириус. — Еще какие идеи?
— Селвины, но только для Регулуса. Моя бабушка по матери из Селвинов. Флинты — мы с ними очень дальние родственники, Урсула Флинт — жена Финеаса Найджелуса Блэка. Но да, ты прав, половину фамилий приходится вычеркивать, если исключать троюродных родственников.
— Но вы с Волдемортом решили, что свежая кровь вам не нужна, лучше тихо вырождаться, верно?
— А грязнокровки опоганят нашу кровь.
— Твоя племянница, между прочим, метаморф, — заметил Сириус. — Уникальный дар, неплохое такое опоганивание.
— Кузен, — Беллатрикс впервые за два с небольшим года назвала так Сириуса. — Она неизбежно чем-то заплатит за такой талант, полукровки очень нестабильны.
— А чистокровные стабильно вырождаются, — усмехнулся Сириус. — Есть же сильные волшебницы среди...
— Хватит вспоминать вашу Лили! — грубо перебила Белла. — Хватит! Она бегала за Снейпом до самых СОВ, сколько и чего он ей перерешал, я даже не знаю! И стоило вашему золотому Джеймсу поманить ее, где оказалась Лили?
— Все было не совсем так, — процедил Сириус. — Точнее, даже совсем не так.
— Да не важно! — в сердцах сказала Белла. — У вас много грязнокровок училось хотя бы нормально? Вот покажи мне хоть одного грязнокровного волшебника, который учился в Хогвартсе хотя бы без единого «Удовлетворительно»! И при этом учился самостоятельно! Покажешь такого — я даже не знаю, что я сделаю!...
...Беллатрикс потушила окурок и двинулась к кровати. В тот раз они опять остались каждый при своем мнении, но одна фраза намертво отпечаталась в памяти ведьмы.
— Беллатрикс, — Сириус редко называл ее полным именем, еще реже кузиной. — Скажи мне лишь одну вещь: тебе нужно ваше светлое будущее, в котором не будет Блэков? Мы выродимся, — кузен сказал «мы», а не «вы» и это заставило Беллатрикс вздрогнуть. — как Габсбурги. Они ушли за сто лет, мы гибнем медленнее, но идем по тому же пути уже целый век.
Тогда она честно ответила: «Я не знаю». Тогда этот вопрос был чисто умозрительным. Тогда Беллатрикс носила фамилию Лестрейндж. Тогда ее отделяли от свободы мили морской глади, футы камня и восемь лет. Сейчас она снова Блэк и этот вопрос напоминает о себе.
— Нужно ли мне будущее, в котором нет Блэков? — тихо произнесла Беллатрикс.
Она никак не могла отделаться от привычки разговаривать сама с собой. И, укрываясь теплым одеялом, сама же прошептала.
— Ответ «я не знаю» теперь не принимается...
XI. День поминовения
В списке радостей Беллы большая, теплая и мягкая кровать, стоявшая в ее спальне, уступала только носкам и хорошей обуви. Лежать под теплыми одеялами было даже приятнее, чем нежиться в ванне. После вечной прохлады Азкабана Беллатрикс очень любила греться. Еще летом, занимаясь самокопанием, ведьма решила не слишком разлеживаться в постели, но в итоге позволила себе компромисс. Иногда, когда желания двигаться не было, но мысли неслись, Белла не шла в кабинет, а усаживалась в своей кровати. Два теплых одеяла и несколько подушек превращались в самое настоящее гнездо.
Сентябрь шел. Как только Беллатрикс смогла колдовать что-то более-менее приличное без риска стать сквибом, дни побежали гораздо быстрее. Только в боевом зале Блэков Белла осознала, насколько сильно ей не хватало возможности колдовать. С тех пор, как в подвале под подвалом прозвучал «Экспеллиармус», ведьма тренировалась именно там. Она еще раз сверила список заклинаний со Снейпом и разыскала в библиотеке старые учебники, по которым училась в Хогвартсе еще Вальбурга Блэк. С начала сентября Беллатрикс отрабатывала в боевом зале заклятия, которые давным-давно мэтр Флитвик объяснял еще на первых трех курсах.
Это были утомительные, противные часы. Ее пальцы зудели от прикосновения к волшебной палочке, после ужина она практически сразу засыпала. Магия медленно возвращалась в отвыкшее от нее тело, прокладывая себе путь подобно воде, протекающей по засоренной трубе. Но для Беллатрикс все неудобства перекрывались пьянящим ощущением собственной силы, от которой она почти отвыкла.
Белла никогда не боялась быть сильной. В дочери рода Блэков сошлись воедино гордость крови, гордость касты и гордость магической силы. Это чувство не смог вытравить из нее даже Азкабан; каменный мешок и дементоры только заглушили его. Как только у Беллатрикс появилась цель, пусть даже и скромная, нашлась и дорога.
Кроме постоянных тренировок, Белла изредка выбиралась из дома и анализировала информацию. Время от времени у Стивенсона появлялась интересная статья; интересная не только для аптекаря, но и для самой Беллы, кредо которой в ЗОТИ выражалось емкой фразой: «Нельзя нормально защититься от того, чем сам не владеешь». Ситуация была вполне нормальной: дурмштранговский вестник выходил на русском, и в Британии действительно нелегко было найти волшебника, владевшего и темными искусствами, и русским языком.
Стивенсон практически не вызывал у Беллы паранойи. Гораздо сложнее было с Флинтом. Мадам Блэк не так много общалась с семикурсником, но уже могла сделать определенные выводы. Маркуса при всем желании нельзя было назвать одаренным человеком. Успехами в учебе он не блистал, соображал он сильно медленнее Беллы, но некоторые достоинства у парня все же имелись. Например, Флинт оказался наблюдательным. В общем-то, слизеринец справлялся со своей задачей, сообщая актуальную информацию, но у Беллатрикс возникал совсем другой вопрос: «Как быстро его раскусит Снейп?» В том, что Северус рано или поздно заподозрит своего студента в шпионаже, Белла не сомневалась. Вначале она хотела даже не связываться с Хогвартсом, но чуть позже, подумав, пришла к интересному выводу.
Пусть Флинта даже и раскусят. Но что такого нового узнает Дамблдор, даже если Снейп сообщит ему о переписке с Беллой? Что Беллатрикс, которая уже несколько недель снова Блэк, не намерена успокоиться и тихо доживать свой вдовий век? Старый директор это и так хорошо знает. Белла очень хорошо помнила неприязненный взгляд директора, услышавшего вердикт: десять лет. Волшебница была твердо убеждена: Дамблдор предпочел бы увидеть ее безвольной куклой — тем, что остается после поцелуя дементора; или хотя бы запертой навечно в Азкабане. Старик очень хорошо знал, кто такая Беллатрикс Лестрейндж, и чем конкретно она занималась в ближнем круге Темного лорда.
С этой точки зрения, любой приговор, вынесенный Белле, кроме пожизненного заключения или смертной казни означал только лишь передышку для ордена Феникса. Цинично рассуждая, если Флинта и раскроют, Дамблдор ничего нового для себя не узнает. А вот Беллатрикс, читая новости из первых рук, узнает очень и очень многое.
* * *
Очередное письмо от Флинта застало Беллу в выходной день после обеда. Слизеринец не был полным дураком и отправлял письма из Хогсмида. Сова прилетела именно в то самое время, когда Беллатрикс не имела ни малейшего желания передвигаться. Отпустив птицу, ведьма устроилась в кровати и пробежалась взглядом по строчкам. Интересных моментов было ровно два и оба они касались квиддича.
Итак, за Поттером целенаправленно гонялся бладжер. Мяч сломал мальчишке руку и Гарри провел ночь в больничном крыле, пока ему выращивали заново кости. То, что Локхарт — некомпетентный идиот, Белла понимала уже давно. Сцена с удалением костей из руки не добавила ничего нового. Гораздо непонятнее было другое; второй раз вокруг Поттера происходят странные события, требующие недюжинных способностей. Один раз перед мальчиком закрыли барьер на Кингс-Кросс, сейчас натравили на него блаждер. Но зачем?
Беллатрикс, если как следует постараться, смогла бы заговорить бладжер. Но если хочется навредить мальчику, что мешало подловить его летом? В газетах было написано, что Мальчик-Который-Выжил летом живет у родственников-магглов. Нет, конечно, адрес там не указан, но даже Беллатрикс смогла без особых усилий найти, где мальчик живет. Зачем городить огород с бладжером и барьером, когда есть испытанный арсенал, увенчанный тремя Непростительными?
Беллатрикс задумалась. Может, злоумышленник опасался связываться с ребенком, от которого отлетела Авада? Но почему тогда попросту не уронить на мальца что-нибудь потяжелее? Слишком нелогично, слишком странно это выглядит. Ведьма устроилась поудобнее и попробовала посмотреть на ситуацию с другой стороны. Кто и зачем мог затеять такое с Гарри Поттером?
Ей сразу пришла в голову версия о ком-то из ближнего круга Упивающихся, собравшемуся отомстить мальчишке. Догадка была на поверхности, она просто напрашивалась, и сразу же была отвергнута. Во-первых, почему именно сейчас? Во-вторых, почему такой фанатичный умелец даже не попробовал связаться с Беллатрикс? Волшебница никак не могла подобрать среди товарищей, разгуливающих на свободе, хоть кого-то, кто именно так занялся бы этим делом.
Идеи с барьером и бладжером были вполне в духе Дамблдора: запутанные, неочевидные планы, которые срабатывали с завидной эффективностью. Но это предположение разбивалось о назначение Локхарта. Директор — человек со странностями, но кажущаяся запутанность его решений связана не с отсутствием логики в голове Дамблдора, а с незнанием планов старого волшебника. Даже если предположить, что Альбус счел Гарри новым Темным лордом, то зачем ему надо воспитывать мальчика, приняв в Хогвартс Гилдероя Локхарта? В том, что тщеславный пустозвон появился в школе только и исключительно в воспитательных целях, Беллатрикс не сомневалась. И то, что директор рискует показателями целой школы ради воспитания Гарри Поттера, только лишний раз убеждало Беллу: ставки на мальчика неимоверно высоки. Белла никак не могла представить, зачем одновременно воспитывать мальчика и пытаться ему навредить. Что-то ей подсказывало, что и барьер, и бладжер — дело одних рук. Значит, вариант с переоценкой Гарри директором был очень маловероятен.
Тупик? Ни бывшим Упивающимся, ни Дамблдору это не выгодно? Тогда кто мог это задумать? От избытка чувств Беллатрикс хлопнула себя по лбу. Она настолько привыкла воспринимать реальность через призму противостояния ордена Феникса и организации, что даже не допускала мысль о какой бы то ни было третьей силе. Если предположить, что злоумышленник преследовал какие-то свои цели, не связанные с Гарри Поттером напрямую, версии хотя бы не выглядели бредом. Например, кто-то пытается надавить на директора. В этом случае даже сложность нападений на Гарри становится обоснованной: надо и запутать директора, и отвести от себя подозрения, и ни в коем случае не причинить ребенку настоящий вред. Кто мог это сделать?
Вряд ли Корнелиус Фадж. Действующий министр, безусловно, может недолюбливать Дамблдора. Беллатрикс даже догадывалась, почему. Любой деятель, похожий на незабвенного Корнелиуса, всегда будет воспринимать независимого и авторитетного человека как угрозу своей власти. Но у Фаджа есть совсем другие рычаги влияния. Может, Люциус? У него точно есть причина мстить директору: Белла помнила, как старший Малфой отнесся к наложенному на Драко взысканию. Методы, которыми досаждают Поттеру, тоже вполне могут соответствовать образу свояка. Мысли Беллы описали круг и вернулись к вопросу о Темном лорде.
