— Вам бы стоило меньше заниматься самолюбованием! — резко ответила Беллатрикс.
Никто даже не успел стреагировать, когда в руке ведьмы оказалась палочка. Белла вскинула руку, но тут же ее с двух сторон схватили за руки Снейп и Сириус.
— Белла! Белла, спокойно! — чуть не взвыл Бродяга. — Белла, он того не стоит!
Фадж, побледневший, как Крауч, выпрямился; когда перед его носом появилась волшебная палочка, министр отшатнулся и чуть не упал на Аластора.
— Я не намерен дальше выслушивать эти… бредовые предположения! — Корнелиус уже не сдерживался. — Дайте пройти!
Беллатрикс начала вырываться, но кузен и Снейп не отпускали ее, пока Крауч и Фадж не скрылись из виду.
— Белла, оно того не стоит, — Сириус повторил эти слова, как мантру; он даже не обращал внимания на Снейпа.
Беллатрикс тяжело вздохнула: время упущено. Теперь остается только поднимать защитные чары вокруг своих домов и срочно думать, как жить дальше.
* * *
Весь день и вечер Черная метка оставалась серой и безжизненной. Змея не шевелилась, пока Блэки проверяли защитные чары дома. Змея не напомнила о себе, пока Беллатрикс и Сириус вместе с Тонксами колдовали вокруг их дома. До самого захода солнца Белла не могла отделаться от глупой надежды: все обойдется, крови не хватило, младенец не возродится. Умом она понимала, что это не так, но надежда — упрямая вещь, она умирает последней и служит первым шагом к разочарованию.
Змея ожила с наступлением темноты. Беллатрикс сидела в кресле, когда ее предплечью неожиданно стало жарко. Черная метка налилась краской и пульсировала — фальшивый Волдеморт звал к себе. Она понимала, надо аппарировать, но точно назвать место не могла. А если бы и могла — что это меняло? У нее нет команды, чтобы рассчитывать на успех.
Метка нагрелась и начала пульсировать — Беллатрикс ощущала слабые удары тока и жар, как будто к ее коже прикладывают горячий чайник. Болеутоляющее зелье не помогало. Рядом с ней все это время сидела Пенелопа и протирала ее предплечье еще одним средством, но старания молодой Блэк только облегчали боль; убрать жжение у них не получалось.
Волдеморт был зол. После первого вызова прошло несколько минут, и зов тут же повторился. Беллатрикс чувствовала себя так, будто рядом с ней кружится дементор — только вместо пронизывающего холода ее обдавало волной жара. Зов тянул из нее силы, медленно, но верно: прошло полчаса — и она уже не могла нормлаьно сидеть в кресле. Беллатрикс корчилась от боли, пока фальшивый Волдеморт посылал новые и новые сигналы. Где-то там, в других частях Британии, другие чистокровные глотали зелья литрами, но Белла об этом не задумывалась. Ее мир сжался до размеров комнаты, и оказался заполнен жгучей болью.
Лишь под утро боль унялась. И лишь под утро в камин постучался Снейп.
* * *
Северус и Бродяга расселись по разным углам комнаты, подчеркнуто не замечая друг друга. Беллатрикс лишь глянула на этих двоих — не поубивают друг друга, и ладно. Куда больше ее занимал думосброс; Снейп пришел с воспоминанием. Сделав глубокий вдох, Белла погрузила голову в чашу и оказалась где-то в лондонском парке.
Фальшивый Волдеморт стоял у догорающего костра. Он выглядел не таким, каким Беллатрикс его запомнила в начале восьмидесятых. Его нос окончательно исчез. Даже в слабом свете костерка кожа Темного Лорда казалась безжизненной. Волдеморт напоминал живого человека. Его реплика напоминала труп; Белла приняла бы его за инфери, если не палочка. «Труп на троне», — Беллатрикс вспомнила свои ощущения из сна.
Фальшивый Волдеморт стоял, и возле его ног застыла змея: даже рептилия разглядывала волшебников с чувством собственного превосходства. Рядом с Нагайной прямо на земле сидел младший Крауч и баюкал культю. Беллатрикс передернуло, когда она увидела на лице Барти счастливое выражение.
Волшебники, закутанные в черное, подходили к этой троице, целовали край мантии Темного Лорда, и становились в круг. Круг был не полон — в нем зияли огромные промежутки, но пока что никто не обращал на это внимания.
Волдеморт заговорил. Он говорил то же самое, что в Риддл-мэноре услышала от него Беллатрикс: про благоволение судьбы, про Поттера, про Берту Джоркинс… вот только про крестраж он не произнес ни слова.
— Круцио! — сказал Волдеморт, когда к нему бросился Эйвери, умоляя о прощении.
Он опустил палочку лишь через десяток секунд. Эйвери замер без движения, хрипло дыша.
— Встань, Эйвери, — мягко произнес фальшивый Волдеморт. — Ты молишь о прощении? Я никого не прощаю. Я ничего не забываю.
Он прошелся вдоль волшебников, пока Эйвери отполз на свое место.
— Но вы все-таки пришли, должен отдать вам должное, — Волдеморт обвел людей взглядом. — Тринадцать лет… тринадцать лет безупречной службы — и тогда, может быть, я вас прощу. Но у вас есть шанс искупить свою вину, а вот у тех, кто услышал мой зов и не пришел… у них такого шанса уже не будет.
Темный Лорд помолчал и подошел к Краучу.
— Мой славный Барти, — холодно произнес он. — Ты помог мне вернуться в моё тело. Тебя держали под проклятием подвластия, но все же ты вырвался и смог помочь мне. А Лорд Волдеморт вознаграждает тех, кто ему служит.
Фальшивый Волдеморт крутанул палочкой. В воздухе возникла полоска, будто бы сделанная из жидкого серебра. Она изогнулась, зашевелилась, и превратилась в блестящую человеческую руку. Повисев мгновение в воздухе, эта рука упала точно на культю Крауча.
— Мой лорд, — зашептал тот, шевеля новыми пальцами. — Мой Лорд, она… великолепна.
— Займи свое место, Барти, — холодно произнес Волдеморт.
Фальшивый Темный Лорд снова пошел по кругу.
— Почему я не вижу Малфоя? — сказал он, внезапно остановившись. — Люциус решил, что может стать добропорядочным гражданином? Или он поспешно забыл о том, что такое верность?
Упивающиеся молчали, а Волдеморт сделал еще один шаг.
— Тут должен был стоять Лестрейндж, — в его голосе проскользнуло подобие сожаления. — Но он умер в Азкабане. В отличие от вас, он пытался найти меня. Жаль терять такого слугу, но когда стены Азкабана рухнут, я вознагражу его младшего брата.
Волдеморт встал напротив места Беллатрикс.
— А здесь должна была стоять супруга Рудольфуса… моя самая большая надежда и мое самое большое разочарование. Я знал, что она не отреклась от меня. Мне говорили, что она заявила о верности мне только после легилименции, но я думал, что это ложь. Сейчас я так не думаю, — холодно произнес фальшивый Волдеморт. — Тринадцать лет назад я был уверен, что Беллатрикс с радостью бы отдала жизнь за своего Лорда. Сейчас я вижу мерзкое предательство. Я знал, что она уже три года на свободе, я считал, что могу доверить ей свою тайну… но она решила убежать под крыло Дамблдора, этого любителя магглов и грязнокровок. Как жаль, что благороднейший и древнейший дом Блэков превратился в сборище предателей крови!
Упивающиеся молчали.
— Какое низкое предательство, — повторился Волдеморт. — Я учил ее, я считал ее своим вернейшим и преданнейшим паладином… ее, женщину, которая была грязнокровкой в глазах собственной матери. Я отчистил ее от этой грязи, я принял ее в наши ряды… у нее было все… и она ответила мне такой черной неблагодарностью. Когда стены Азкабана рухнут, в этой темнице останется одна камера персонально для Беллатрикс Блэк. Я хочу, чтобы остаток жизни она провела во мраке. И тот, кто доставит мне ее живой, будет вознагражден так, как и мечтать не мог.
— Мой лорд! — выкрикнул Крауч. — Я привезу вам Беллатрикс Блэк в клетке!
LXXII. Штабная работа
Долохов спал. Несмотря на дементора, вившегося под потолком коридора, волшебник засыпал быстро и спал крепко. Кому-то вроде Лестрейнджей постоянно снились кошмары, но не Долохову. Рядом с Рабастаном, да и даже рядом с покойным Рудольфусом Антон ощущал себя не то, что пожилым — глубоким стариком. Когда старший Лестрейндж умирал, он звал в бреду Беллу. Рабастан, слушая бормотание брата, орал и чуть ли не бросался на прутья. Но Долохов уже видел такое. Для него Азкабан со всеми его ужасами казался лишь бледной тенью настоящего ада. И этот ад не мог протянуть сюда свои лапы.
В сороковом году Долохову все казалось правильным. Он сделал свой выбор. Он примкнул к Гриндевальду осенью, едва приехав в школу. Он не будет возвращаться в страну, где маги стали терпеть грязнокровок. Если отец учит магглово отродье, а старший брат радостно служит такой власти, то они ему не указ. Немецкие друзья по Дурмштрангу хвалили его за «смелый и решительный поступок».
В сорок первом году Долохову все казалось незыблемым. Исход войны был предрешен и у них, и у магглов. Но именно тогда он ощутил первые сомнения. Антон считал, что воюет с большевиками. Немцы, которых у гриндевальдовцев было больше всего, говорили, что воюют с русскими. «Ради их же блага», — сказал в конце июня Гельмут Бурке, командовавший их бригадой.
Все изменилось на пороге зимы сорок третьего, когда Долохов впервые почувствовал страх. Как в каком-то кошмарном сне, рухнули вещи, которые он считал незыблемыми и предрешенными. В сорок четвертом они только бежали, как дичь на загонной охоте. Тех, кто шел за ними по пятам, Долохов продолжал звать большевиками, чекистами, как угодно, лишь бы не назвать вещи своими именами.
Ему повезло — в сорок пятом году он смог сбежать в Швецию. Большая их часть так и осталась в Белоруссии. Сейчас Долохов только ухмыльнулся во сне, вспомнив Беллатрикс и ее уговоры. Блэк обещала ему свободу, но что ему с той свободы? Антон бегал по всей Европе и Северной Африке, он успел подраться в нескольких мелких войнах, он не снимал руки с палочки. До того самого дня, как пришел к Волдеморту, он не мог надеяться на свою безопасность.
Когда-то ради интереса он прочитал длинную книжку английского маггла. Книжка была про выдуманный мир и маленького хоббита, который нес кольцо к вулкану. Больше всего Долохову запомнились оттуда мрачные призраки девяти людских владык. За каждым гриндевальдовцем, унесшим свои ноги из Советского Союза, шли свои назгулы, как за тем хоббитом. Эти назгулы носили не черные плащи, а синие мантии с малиновым подбоем. Их вел не голос кольца, а следы, которые оставлял за собой человек. Кого-то им выдали сразу после войны, когда союзники еще не успели поссориться. Кто-то успел сбежать и скрывался по всему свету.
Долохов знал, что Бурке дожил до пятьдесят второго года. Гельмут прятался в Южной Америке целых семь лет. Вряд ли там кто-то знал, что этот спокойный и тихий человек сжег несколько десятков грязнокровок. Тамошние журналисты недоумевали: кому перешел дорогу английский эмигрант Джеймс Флемминг? Кто мог его похитить? Долохов знал, кто пришел за Гельмутом.
Тогда Волдеморт долго ухмылялся, разглядывая колдографии разгромленной гостиной.
— Со мной такой номер не пройдет, Антонин, — сказал он, и Долохов возблагодарил судьбу.
Советские не связывались с Волдемортом. То ли оно им было зачем-то надо, то ли они не собирались решать британские проблемы даже ради поимки предателя. Долохов не знал. Его волновало только то, что Волдеморт давал ему жизнь. Что такого ему может предложить Беллатрикс? Пока он здесь, за стенами Азкабана, он будет жить. Стоит ему выйти из тюрьмы в неизвестность — из Москвы вновь вырвутся назгулы и пойдут по его следу.
Какое-то жжение — необычное чувство в прохладном Азкабане — разбудило его. Долохов очнулся и уставился на налившуюся жизнью Черную метку. Не веря своим глазам, волшебник потер свое предплечье. Зуд никуда не исчез. Долохов подпрыгнул и побежал к решетке. Он не успел даже высунуть голову в коридор, когда весь блок взорвался радостными воплями.
* * *
Беллатрикс досмотрела воспоминание до конца и подняла голову. Бродяга и Снейп сидели по разным углам, подчеркнуто не глядя друг на друга. Оно и понятно: им нечего обсуждать. Только по необходимости эти двое оказались в одном помещении.
— Ну и что там? Со… — Сириус сделал сладострастную паузу, — профессор Снейп принес что-то интересное?
— Там сбор, — Беллатрикс выпрямилась. — Фальшивый Темный Лорд собрал людей.
Она посмотрела на Снейпа. Потом на кузена. Потом еще раз на Снейпа.
— Значит, кино? — хмыкнул Сириус. — Я бы тоже хотел посмотреть профессорское кино.
Только титаническим усилием воли Белла смогла не расхохотаться в полный голос. Ведьма издала что-то среднее между всхлипом и хрипом.
— Нет, это не твой жанр, — она нашла, что ответить.
Снейп владел собой гораздо лучше. Он послал Беллатрикс один быстрый взгляд и коротко кивнул. Его лицо оставалось таким же спокойным и бесстрастным, вот только в глазах промелькнули веселые чертики. Беллатрикс отодвинула думосброс и показала Сириусу на него взглядом: смотри, мол…
…Снейп ушел, как только Блэк поднял голову.
— И все равно, я ему не верю, — Сириус посмотрел на камин и покачал головой, — Не верю, хоть ты тресни. Он человек Волдеморта и может и сейчас служить его тени.
Бродяга помолчал.
— Там не все такие, как ты, — сердито добавил он. — Не всем ума хватает или смелости.
— Я ему не верю, — медленно заговорила Беллатрикс. — Но, ты будешь удивлен, не верю потому, что считаю его человеком Дамблдора. Только Дамблдора, а не чьим-то еще. Если ты понимаешь, о чем я.
— Главное, что ты ему не веришь, — очень серьезно сказал Сириус.
* * *
Людо Бэгмена нашли утром в его собственном доме. Глава департамента магических игр и спорта лежал с удивленным лицом прямо в своей прихожей. Он не успел ни понять, что происходит, ни ужаснуться; «Авада Кедавра» настигла его раньше. Получалось, что Крауч проник к нему в дом, убил хозяина и принял его облик для разовой акции.
Беллатрикс узнала все это в Малфой-мэноре. Сова от Люциуса прилетела на Гриммо к десяти утра. Свояк звал ее к себе в гости; хотя сама Белла сказала бы: «Звал на собрание». Ведьма вышла из камина секунда в секунду. Поначалу у нее был соблазн взять с собой Сириуса, но, чуть подумав, отказалась от такой идеи. У Малфоя собирались только Упивающиеся. И именно поэтому Сириус будет выглядеть не как часть семьи Блэк, а как человек Дамблдора.
Как выяснилось, Белла явилась последней. По залу собраний Малфой-мэнора уже нервно прохаживались Яксли, Нотт, Селвин и Роули. Люциус сидел во главе длинного стола; как раз Малфой переживал больше остальных. От Беллы не укрылось, как Люциус нервно барабанит по столу пальцами, как он оглядывается и хмурится.
