— Паясничать? — Гриндевальд вскинул подбородок. — Я развлекаюсь, Афанасий. У меня времени еще больше, а жизнь здесь порядком наскучила. Раз ты здесь, значит тебе что-то нужно. Мне даже становится интересно, что.
— Два месяца назад здесь был Дамблдор, — произнес Верховцев.
— Ну да, старая традиция. У вас же считается хорошим тоном прибывать во время дежурства своих, верно? Ну да, Дамблдор здесь был. И что с того?
— И говорили вы о перспективах Волдеморта. Полагаю, что он уже взывал к остаткам светлого, что у вас осталось.
— Не любишь Дамблдора, Афанасий? — улыбнулся Гриндевальд.
— Это не относится к теме предстоящего разговора.
— Вижу, что не любишь, — заключенный подпер руками подбородок. — Это ведь его заслуга, что я здесь. Если бы ты знал, что я тут выращивал в саду. Цветы, томаты, бобовые… питательная вещь эти бобовые, ты знаешь? А тебе дай волю — ты бы тут разнес все по кирпичикам и меня закопал. Но Дамблдор тебе не дал, и ты будешь вечно на него в обиде, верно?
— Так вот, — Верховцев будто и не услышал пассажа. — Я пришел с тем же. Если сюда придет Волдеморт, и предложит вам покинуть Нурменгард, вам не следует этого делать.
— А почему же?
— Потому что это плохо для вас кончится.
— Плохо кончится? Ты серьезно, Афанасий? Ты решил меня пугать? Угрожать? Ты бессилен, — Гриндевальд подался вперед. — Я вне твоей мести, Верховцев. Это я рассчитал антиаппарационный купол над Петербургом. Это я уморил голодом твою жену и двух дочерей. Это мои люди убили твоего сына. Я все это сделал и больше пятидесяти лет прохлаждаюсь в моем же замке, читая книжки и газеты, выращивая овощи. Дамблдор отнял у тебя месть, Верховцев! Он поставил нашу старую дружбу превыше всего, что я сделал. Поверил в мое раскаяние. Кто-то может думать про гуманизм, но я считаю, что старик Альбус, хотя и заблуждается насчет крови, хорошо знает ценность и место славянской грязи в Европе. Ты бессилен, — повторил он с широкой улыбкой. — Полвека я ждал здесь и дождался того, о чем и не смел мечтать; даже Франция и Германия смогли найти общий язык. Мое дело живо. А ты бессилен, — повторил он в третий раз, как заклинание. — Чем ты меня напугаешь? Я не боюсь смерти. Я не боюсь краха, мое дело живо. Да и в тот раз, когда мы сошлись, я выбил тебе глаз — тебе вырастили новый, но мы-то оба знаем, кто из нас кто и как маг, и как вождь. Руки у тебя коротки — угрожать мне.
Верховцев помолчал несколько секунд.
— И все же я знаю, чем вас пронять, — сказал он сухим, безжизненным голосом.
— Ну же? Мне интересно.
— Если вы, Гриндевальд, выйдете отсюда с Волдемортом ли, без него ли, — Верховцев прищурился, — мы найдем вас. Мы пленим вас. И отправим на Скалу.
— Скалу… — Гриндевальд отпрянул. Улыбка сошла с его лица. — Она существует?!
— Она действительно существует, — Верховцев вынул из кармана четки; белые деревянные бусины перемежались шариками из черного оникса. — Надо отдать вам должное: вас бессмысленно пугать смертью. Но вот привести вас к покаянию — искреннему покаянию! — в моих силах. Скала сломает любого, это лишь вопрос времени. В другое время я бы подискутировал о судьбе консерваторов и моих перспективах, но не сейчас. Главное я уже сказал — Волдеморт приведет вас к Скале.
CXXIII. Вот Крэбб, а вот и Гойл!
— Эй, Грегори, чем мы будем заниматься сегодня вечером?
— Тем же, чем и всегда, Винсент. Попробуем убить Дамблдора.
От фразы «убить Дамблдора» веяло запретным и невероятным. Старик очень давно превратился в современного Мерлина. Настолько давно, что стал казаться вечным и всезнающим. Может, именно поэтому Волдеморт поставил задачу Крэббу и Гойлу — из расчета на то, что эта парочка слишком глупа, чтобы начать бояться сразу. Но и дождаться результата от этой парочки представлялось той еще затеей. Если он вообще будет, этот результат. Никто не произнес этого вслух, но даже Крэбб и Гойл почувствовали реакцию Упивающихся на решение Темного Лорда.
К поставленной цели они шли очень медленно, со всеми доступными их воображению предосторожностями. Очевидно, им не справиться с Дамблдором в открытом бою: даже сам Темный Лорд мог с ним сразиться, но не одолеть директора. Очевидно, им не удастся поймать Дамблдора врасплох: по меньшей мере, в Хогвартсе это бессмысленно. Оставались только старые, испытанные средства — проклятие, яд и взрывчатка.
Но даже эти средства должны были преодолеть несколько кругов защиты.
* * *
— Дамблдора пытались убить, — сказал Сириус.
— Вот как? Неудивительно, — пожала плечами Беллатрикс. — Что на этот раз? Ожерелье уже было. Порошок в конверте тоже. Что на этот раз?
— Взрывчатка, Белла. Авроры во второй раз перехватили посылку.
— У меня такое чувство, что авторы этих покушений пробуют все по очереди. Судя по тому, что планы срываются на стадии доставки материала, разработка оставляет желать лучшего. Нам ли расстраиваться?
— Они использовали деактивированный рог взрывопотама.
Не говоря ни слова, Беллатрикс поднялась из кресла и подошла к окну. Она взглянула на роскошную мебель, старые вещи и безделушки — и все то, чем обрастает старое, обжитое гнездо древнего чистокровного семейства, показалось ей насмешкой над домашним уютом.
— Завтра каждая собака свяжет эту попытку убийства с выстрелом по Сивому, и ты это знаешь.
— Знаю.
— А выстрел по Сивому давно связали с нами, и ты это тоже знаешь, — добавила Белла.
— И это я тоже знаю, — согласился Сириус. — Но еще я знаю, что если бы такого повода не случилось — его бы выдумали. Общественное мнение тщательно готовят к твоей демонизации. Если это не вышло с Дамблдором, то это может выйти с тобой.
— Куда уж дальше демонизировать?...
* * *
— …На самом деле, есть куда.
Пенелопа отпила слабенький чай из небольшой чашечки и внимательно поглядела на Беллатрикс поверх фарфора. «Как поверх щита», — мысленно отметила Белла. Их разговор наедине почти сразу свернул к тому, что успел сказать утром Сириус.
— У вас очень специфическая репутация, мадам Блэк. Министерство год назад написало про вас очень и очень многое, и люди в это искренне верят. Но в том и подвох, что им нравится то, во что они верят. Британское магическое сообщество — если не все, то его значительная часть — совершенно серьезно полагает, что вы встаете утром, завтракаете, тренируетесь в боевых искусствах, изучаете очередное черное заклятие, готовите операцию по ликвидации очередного приспешника фальшивого Сами-Знаете-Кого, обедаете, собираете совет старых семей, строите планы, пьете чай, потом связываетесь с племянником, он отчитывается перед вами о подготовке Черного легиона, ужинаете, патрулируете Британию в поисках гнезда фальшивого Сами-Знаете-Кого, а потом идете спать. Вы и вся Организация просто ждете нужного момента и у вас есть некий Хитрый План. Потому что у министерства этого плана нет.
— И что тогда им еще остается сделать, если предыдущие усилия привели к такому результату?
— Если они действительно захотят разрушить вашу специфическую репутацию, они обрушатся на вашу мотивацию. Сейчас, простите мне этот пафос, вы не демон. Вы ангел смерти, лишенный моральных ограничений Дамблдора и медлительности министерства, и именно поэтому способный — по мнению большинства британских магов — одолеть фальшивого Сами-Знаете-Кого. На вас надеются. Но если вашим недоброжелателям удастся внушить народу мысль, что вы боретесь только за свое влияние, если вас смешают с целой кучей наших денежных мешков — вся легенда кончится. Можно сказать, конечно, что мнение большинства — это мнение тех, кого не спрашивают, но одобрение большинства — это то, что позволяет проводить свои решения, не нарушая приличий. Продолжая аналогии, самое неприятное, что они могут с вами сделать — это превратить черного ангела в очередного беса из преисподней.
Беллатрикс вытянула сигарету из пачки; тот самый случай, когда курение позволяет взять паузу на размышления.
— Они, конечно, могут попробовать, но мне кажется, что есть одно мешающее им обстоятельство, — сказала она после первой затяжки.
— Какое же, мадам Блэк?
— Чтобы разбить легенду, надо поставить меня на одну доску с министерством. А на это они не пойдут. Все это время «Пророк» изображал меня чем-то вдали от общества. Я не думаю, что они смогут открыто признать мою, за неимением лучшего слова, популярность.
После разговора Беллатрикс надолго задумалась в одиночестве. Нет, вряд ли министерство рискнет пойти этим путем. Это у Дамблдора опорой прежде всего был моральный авторитет. У нее — нет. Но и времени, за которое все может измениться, еще много; да, действительно много, если все рассчитать верно. Больше всего ее угнетало вынужденное бездействие. Даже если вдруг завтра ей станет известно, где скрывается фальшивый Волдеморт, она не рискнет начать штурм. Ни одна, ни с Орденом, ни с аврорами. Слишком много еще не сделано. С того самого дня, как она вернулась в этот дом, ей приходилось ждать.
Ароматный дым вновь защекотал ее ноздри. Она закрыла глаза, и в то же мгновение ей представилось Министерство, заполненное вязким, тяжелым дымом; пока оно держится за власть, никакой победы не будет. Может, даже у Малфоя получится второй раз оказаться поблизости от власти, но именно поблизости. Ему не поменять главного — торжества серости, которая поделит и развалит все, что здесь было хорошего.
Такую цену за победу над фальшивым Волдемортом она платить была не готова.
* * *
Ей в очередной раз приснился тяжелый, не кошмарный, не пугающий, а именно тяжелый сон. Она прекрасно знала, что наблюдает не реальность, а плод своего воображения, но выбраться из этого видения, как-то повлиять на него не могла. Беспомощность давила сама по себе, без всяких декораций.
Вновь, как и несколько раз до этого, Беллатрикс покачивалась в толще теплой жидкости. Без всякого воздушного пузыря или маггловской маски она размеренно дышала этой субстанцией. Что-то постоянно шевелилось вокруг нее, и Белла чувствовала десятки уколов по всему телу, будто кто-то колол ее маленькой иголкой. Она ощущала боль, жжение, но не шевелилась, будто знала, что так и должно происходить. Она чувствовала, как что-то меняется, но не пыталась посмотреть, что именно с ней происходит.
Вновь, как и несколько раз до этого, она открыла глаза и увидела мир в бледно-розовом свете. Тяжелая полупрозрачная стена из какого-то органического материала отделяла ее от внешнего мира. «Кокон», — подумала Беллатрикс, и даже эта мысль всегда приходила к ней как часть сна. Единственное, что менялось с каждым разом — это вид за стенками кокона.
Время потеряло свой нормальный ход. Теперь оно измерялось в укусах невидимых игл, поднимавшемуся вокруг жару, ритмичных сокращениях кокона. И когда настало время освободиться, распороть полупрозрачный покров, Беллатрикс на один миг и краем глаза увидела свои пальцы — с новой, молодой кожей.
Сразу же после этого она проснулась под тяжелым и теплым одеялом. За окном начиналось утро.
* * *
— Итак, что мы сейчас знаем о системе безопасности, Винсент?
— Через авроров проходят все письма и посылки в школу, Грегори. Но они пользуются стандартными тестами на магическую взрывчатку и примитивные проклятия. От варианта с ожерельем придется отказаться.
— И вариант с управляемым снарядом тоже не годится, — Гойл снова отхлебнул из фляжки. — Я проверил. Две метлы мы не сможем синхронизировать, одну не стабилизировать. С другими носителями все еще хуже. Знать бы, как именно был устроен снаряд, которым подорвали Сивого.
— Если там вообще был снаряд, — добавил Крэбб.
— Скорее всего, был. Из комнаты Сивого выгребли кучу металлических осколков. Что еще могло их оставить? И это точно не маггловский снаряд.
— А вот это, Грегори, стоит аргументировать.
Крэбб потянулся к фляжке, висевшей на поясе друга. Напиток прокатился жарким комком по пищеводу, растекся жидким огнем по телу. Мир стал чуть насыщеннее, ярче и отчетливее. Они пошли дальше; вместо того, чтобы смешиваться с толпой, они отправились гулять возле озера. Любой, кто захотел бы их подслушать, сразу бросился бы в глаза.
— Грегори?
Крэбб еще раз огляделся. Нет, в промозглую осень никто не ходит по таким местам.
— Давай рассуждать логически, — начал Гойл. — Безусловно, у магглов есть оружие, способное на такие разрушения. Есть и такое, что его может унести один или несколько человек. Но его надо достать — это первая сложность. При этом надо не нарушить Статут — главная сложность. При этом надо уметь им пользоваться — запредельная сложность. Я не думаю, что там есть умелый оператор как его… противотанкового гранатомета. А без умения нельзя пустить издали снаряд так, чтобы он угодил точно в цель. Поэтому оружие, которым убили Сивого — строго с нашей стороны Статута. От магглов там могло быть только сырье.
— Пусть даже так. Но даже жаль, что мы не можем плюнуть на Статут.
— Увы. А воспроизвести решение у нас не получится. Не с нашим уровнем знаний. Может, что-то знают братья Уизли, но нам-то что с того?
Гойл остановился и, уперев руки в боки, уставился на Хогвартс. Вот они, окна директорского кабинета, хорошо видны издали. Был бы у них тот чудо-снаряд — задача решалась бы в два счета. «Хотя кто знает? — подумал он. — Может быть, у Дамблдора приготовлено что-то и на этот счет».
— В общем, применение бомбы упирается в способ доставки, — подытожил Крэбб. — Что нам тогда остается? Яд?
— Может быть, может быть… но, опять же, вопрос доставки. Распылить под кабинетом директора?
— Можно попробовать.
— Но только какое именно вещество мы будем готовить? Как мы будем его готовить? Все это нуждается в проработке.
— У нас хватит времени, Грегори. Нам не ставили жестких сроков. От нас вообще никто не ждал результата. И поэтому это время реального карьерного роста, друг мой! Не как у наших отцов, а реального!
Оба слизеринца стукнулись кулаками.
CXXIV. На грани
— Послушай, Белла, зачем тебе это? Я понимаю, что Малфой — скользкий тип, я понимаю, что надо что-то увидеть своими глазами, я понимаю, что тебя приглашают, но подумай хотя бы раз о собственном благе! Ты знаешь, что «Пророк» написал про Скримджера. Тебе этого не забудут. В конце концов, Белла, кто из нас двоих слизеринец? Ты или я?
